Начнем, пожалуй, с того, чем заканчивает Максим Замшев свой панегирик: «А могла такая книга появиться во Франции, Англии, Израиле, Индии? Не могла. И не потому что поняли бы неправильно, а просто кишка у них тонка…»
У нас, разумеется, не тонка, поскольку (если следовать логике автора) все же эта книга появилась.
Книга, кстати, вышла в 1999 году. О ней уже успели позабыть, но благодаря тому, что этот легендарный текст извлечен из-под спуда, придется вспоминать его основные философские доктрины и позывы, побудившие автора взяться за перо.
Позывы, на первый взгляд весьма бытовые. Впрочем, не очень бы хотелось впадать в излишний физиологизм, простительный, конечно, когда имеешь дело с творчеством Виктора Владимировича, но не пропадать же метафоре, про кишку – это прям в яблочко. На то Максим Замшев и поэт, чтобы, не тратя понапрасну слова, сказать, словно в граните высечь:
Кишка!
Да, рецензия припозднилась, но философию житейской мудрости не грех пробежать лишний раз хотя бы по диагонали, чтобы совсем уж не закиснуть в нашей постылой, русской, действительности.
То, что она, русская жизнь, постыла, в этом В.В. не оставляет читателю никаких сомнений. Отсюда его пафос ратоборца с русской рутиной:
«Русских надо бить палкой.
Русских надо расстреливать.
Русских надо размазывать по стене.
Иначе они перестанут быть русскими…»
Итак, книга Виктора Ерофеева «Энциклопедия русской души» проделала не простой и извилистый путь от мозжечка до прямой кишки.
Весьма возможно, все было как раз наоборот. Не факт, что кишка – конечный пункт назначения размышлений Виктора Ерофеева «о русской душе», что верх и низ поменялся местами, как это часто случается, тем более у русского писателя, тем более специалиста по Достоевскому.
Тут следует сделать паузу, чтобы для непосвященных, заметить, что В.В., как это следует из Википедии: «Сын советского дипломата Владимира Ивановича Ерофеева. Часть детства провёл с родителями в Париже... В 1975 году защитил кандидатскую диссертацию «Достоевский и французский экзистенциализм», которая вышла в 1991 году в США в виде отдельной книги…»
Поэтому уж если и судить Виктора Владимировича, то по законам жанра. Вынесем за скобки всяческие досужие размышления на тему о том, что В. В. - enfant terrible от советской литературы, что совписы рекрутировали свои дружные ряды как раз за счет детей парт-хоз номенклатуры, дипломатов и прочей укроп-петрушки. Советские мальчики-мажоры вели довольно бурную жизнь, выкраивая ее по лекалам героев фильма Феллини «Dolce vita». В общем, к 28 годам, к тому моменту, когда Виктор Владимирович сдал свой кандидатский минимум, советские петиметры превращались в довольно сытых, благоустроенных и циничных дряней, которые начинали люто ненавидеть ту среду, которая вскормила и вспоила их.
Любовь к «отеческим гробам» у В.В. вызревала как раз в Париже.
И в этом, кстати, близкое сходство Виктора Владимировича с одним из героев Достоевского.
Но для начала цитата из блога, имя блогера ничего неговорящее: А.В.
Итак цитата из А.В.:
«
Смердяков – вот самый интересный и непонятый брат Карамазов. И самый умный, самый глубокий, в чем-то наиболее близкий к народу. Он наиболее смело и интересно заявил тему о России. Независимо от воли автора, он взломал лед ментальных табу. Одной своей фразой он вышел за пределы сусальной «русскости», «православия», «родины», России. Он освободился от России как фетиша, взглянув на нее с точки зрения здравого смысла и нормальных человеческих интересов. Можно лишь гадать, какой силой обладал бы этот образ, позволь ему Достоевский жить живой, полной художественной жизнью. Такой Смердяков породил бы целую новую русскую литературу и переделал бы самого Достоевского. Но даже будучи пропущенным через мясорубку жесткой авторской заданности, он сумел коротко сказать нам почти все».
Замечательная и заманчивая характеристика Смердякова, чтобы ей не воспользоваться.
Смердяков – тип человека, которого предугадал и предвидел Достоевский, а наше время породило целое литературное направление, пошедшее по стопам незаконнорожденного брата Карамазовых, углубившее и развившую тему ненависти к своей отчизне:
Достоевский писал в «Дневнике писателя» за апрель 1876 года: «...малообразованные, но уже успевшие окультуриться люди, окультуриться хотя бы только слабо и наружно, всего только в каких-нибудь привычках своих, в новых предрассудках, в новом костюме, - вот эти-то всегда и начинают именно с того, что презирают прежнюю среду свою, свой народ и даже веру его, иногда даже до ненависти».
В.В. вторит этим словам и нашему предположению об авторстве этой книги в своей «энциклопедии»:
«Основная мерзость русской жизни - не хамство, даже не отношение к человеку как к говну, но негласное согласие на продолжение недостойной жизни и стремление к ее оправданию. В умении все оправдать заключается русская правда…»
Очень похоже на то, автор «Энциклопедии» - не В.В., а его литературное альтер-его.
Впрочем, еще и один возможный источник «энциклопедии».
В 1752 году Жаном Делабмером и Дени Дидро был опубликован первый том универсальной Энциклопедии, посвященной всем сферам жизни и деятельности человека. Была там и глава, посвященная России:
Русские питались очень плохо; излюбленным их кушаньем были лишь огурцы и астраханские арбузы, которые летом они варили с водой, мукой и солью. Тогда у этой нации начали прививаться некоторые азиатские привычки…
А ведь чем черт и французы не шутят, может корень зла действительно в привычках?
Да ведь только этот упрямый народ, даже если ему с цифрами в руках и графиками на бумаге, приведи доказательство о пагубном воздействии арбузов и особливо квашеных огурцов на организм, все равно их лопать не бросит!
Но, однако, продлим, удовольствие. Посмакуем еще один кусочек, не вполне для нас безобидный:
Евреям никогда не разрешалось пребывать в России в противовес тому, как это имеет место в европейских государствах от Константинополя до Рима. Русские всегда торговали сами… Из всех греческих церквей русская – единственная, которая не допускает синагог рядом со своими храмами…
А вот для сравнения Ерофеев:
«Русские, как правило, неэстетичны. Неряшливы. С пятнами. На штанах пятна. На жопе тоже пятна, если не прыщи и пупырышки. Пятнистые гады. Плохо пахнут…».
Иногда, кажется, что Ерофеев соавтор двух энциклопедистов:
При нынешнем положении русская нация – единственная, торгующая на суше с Китаем: доход от этой торговли идет на булавки императрицы…
Как тут не помянуть всуе замечание Максима Адольфович о том, что «энциклопедия… – это очень русская и патриотичная книга…».
Мало ли, может, В.В. запамятовал, что он – патриот, а может, мы забыли, что произошли от обезьян?!
Но, несмотря на весь свой весьма, правда, спесивый, но патриотизм, В.В. постоянно тянет под откос. Стремление это похвальное, раз мы уж добрались до самого низа:
«Общественные сортиры в России - это больше, чем тракт по отечественной истории. Это соборы. С куполами не вверх, а вниз. Их бы показывать туристам, как Грановитую палату… Мы вышли в открытый сортирный космос. Мы все - космонавты общественного толчка. Я бы повесил перед входом в каждый общественный сортир андреевский стяг. Пусть развевается. А на стене - иконы и портрет президента…»
И опять цитата из Замшева: «И такого отборного, лаконичного и словесно обаятельного в «Энциклопедии» – драгоценные залежи…»
Да что там - залежи?! «Авгиевы конюшни»!
Очень похоже на то, что В.В. – это первопроходец русского одичания. Именно он начинал эту трудную и кропотливую работу по расчистке нашего самосознания от комплексов и излишних иллюзий. Сегодня уже никого убеждать не надо, что работа выполнена на славу: все дозволено.
В.В., как некогда Кашпировский взглядом дробя камни в почках, снял все запреты и табу.
«Я люблю мат за его магнетизм. Но мне нравится тонкое перерождение нравов, нежный корректив в отношениях, когда «блядь» тихо переплавляется в «блин». Я люблю языковую «чуму», табачную смесь разных фень. Когда кончились шутки, высохли как понятие, потому что шуткой стало нельзя образумить действительность, слово сдалось - начались приколы. Я фильтрую базар, я строю людей, чумарю детей - чисто так, у меня все пучком, несмотря на то, что все так запущено…».
«Чумарить детей» - это уже по-Ставрогински. Ну а что? Кутить, так кутить.
Иной раз кажется, что напяленная на себя маска «проклятого автора» и все литературные потуги В.В. – это, по сути, способ избежать сравнения со своим более талантливым однофамильцем.
Двойничество В.В. – это не просто его крест, это симптом. Воспользуемся еще одной цитатой из книги Михаила Бахтина «Проблемы творчества Достоевского»:
Между словами Ивана и репликами черта разница не в содержании, а лишь в тоне, лишь в акценте. Но эта перемена акцента меняет весь их последний смысл. Черт как бы переносит в главное предложение то, что у Ивана было лишь в придаточном и произносилось вполголоса и без самостоятельного акцента, а содержание главного делает безакцентным придаточным предложением. Оговорка Ивана к главному мотиву решения у черта превращается в главный мотив, а главный мотив становится лишь оговоркой. В результате получается сочетание голосов глубоко напряженное и до крайности событийное, но в то же время не опирающееся ни на какое содержательно-сюжетное противостояние. Но, конечно, эта полная диалогизация самосознания Ивана, как и всегда у Достоевского, подготовлена исподволь. Чужое слово постепенно и вкрадчиво проникает в сознание и в речь героя: там в виде паузы, где ей не следует быть в монологически уверенной речи, там в виде чужого акцента, изломавшего фразу, там в виде ненормально повышенного, утрированного или надрывного собственного тона и т.п.».
Виктор Ерофеев – вывернутый наизнанку Ерофеев, разумеется, Венедикт. Венедикт, ведущий диалог с чертом. На той границе стыдливой деликатности, где перо Венедикта не внемлет, его тень выходит из темного паучьего угла и авторитетно заявляет:
«Русские женщины еще вчера носили малиновые панталоны, а мужики ходили в черных, до колен, трусах «динамо». При этом рождались дети. При этом русские создали водородную бомбу.
Некоторые русские перехвалили Сахарова. Он был сначала патриотом и взорвал водородную бомбу. Но потом он все это зря делал…»
В.В. вышел, вестимо, не из панталон и трусов «динамо». Гальюн с детских лет предпочитал сортиру. Его облик стерилен. Поэтому от него не пахнет, и в зеркале он не отражается.
Поэтому, не совсем понятно, что от него в конечном счете останется: низложенные фантомы, забавный анекдот про альманах «Метрополь», череда скандалов, как раньше говаривали, в людской и огромный всепоглощающий нарциссизм, лопающийся, как мыльный пузырь всякий раз, когда В.В. перестают ненавидеть недоумки, устраивая аутодафе его книгам?
Может быть, останется любовь Максима Замшева?
Покуда она не иссякнет, и мы ни к месту будем вспоминать В.В.!
