«Некто сравнивал душу поэта в минуту вдохновения с растопленным в горниле металлом: в сильном и постоянном пламени он долго остается в первобытном положении, долго недвижим; но раскаленный – рдеется, закипает и клокочет: снятый с огня, в одну минуту успокаивается и упадает». – Так немного высокопарно по нынешним временам, но очень сердечно и точно сказал о поэте в очерке «Нечто о поэте и поэзии» Константин Николаевич Батюшков. Писал о других, но как будто бы о себе, словно снадобье какое-то изобретал: «Живи как пишешь и пиши как живешь».
Батюшков так и жил, перегорев очень рано в 35 лет. Но, еще находясь в рассудке, к своему автопортрету приписал: «Константин Николаевич Батюшков. Приятный стихотворец и добрый человек».
«Добрый человек» родился в 1787 году в Вологде (не от названия ли этого города стих его унаследовал такое полногласие?). Через четыре года после рождения сына мать сойдет с ума. А сын с затаенной до поры формой роковой наследственности станет бредить стихами. В 17 лет Батюшков дебютирует в журнале «Любитель словесности» со стихотворением «Мечта».
Пусть будет навсегда со мной
Завидное поэтов свойство:
Блаженство находить в убожестве – Мечтой!
Уносясь в своих поэтических опытах в мир грез, неги, удовольствия, лени и славы, туда, где обитают великие поэты древности: Омир (Гомер), Гесиод, Тибулл, Данте, Тассо и другие, - Батюшков словно примиряет на себя идеал поэта. И находит его ни в ком-нибудь, а в судьбе великого итальянца - Торквато Тассо, в жизни которого и вечное скитальчество и душевная болезнь. Роковая наследственность и здесь трагическим эхом окликает душу поэта. А жизнь таинственной тропой испытаний ведет его через горнило Отечественной войны 1812 года. Разорение французами Москвы, гибель друзей, отвергнутая любовь, нездоровье формируют в умонастроении поэта переход от философии наслаждения «на ложе роскоши с подругой боязливой» к миру отрешенности и отчаяния Экклезиаста:
Сердце наше кладезь мрачной:
Тих, покорен сверху вид,
Но спустись ко дну… ужасно!
Крокодил на дне лежит!
И все-таки творчество этого поэта, которого друзья за маленький рост именовали: «Крошка Батюшков», «Пипинька», «Попонька» уменьшительное от имени английского поэта Попа), «Колибри Парнаса», «Ахилл» (это имя он получил, став непременным членом «Арзамаса» и здесь его малый рост причина доброй иронии: «Ах хил!»), - дышит благозвучием и полногласием.
Никто иной, как Батюшков, заразил русскую поэзию романтизмом и звукописью:
Ты пробуждаешься, о Байя, из гробницы
При появлении Авориных лучей,
Но не отдаст тебе багряная денница
Сияния протекших дней,
Не возвратит убежищей прохлады,
Где нежились рои красот,
И никогда твои порфирны колоннады
Со не встанут синих вод.
Прислушайтесь к звучанию этого слова, лишенного по воле певца глухого и пессимистического «м», а напоенного, словно радостью, слогами «ро» и «ра».
Маленький человек русской поэзии, отдав ей всего себя, ушел из жизни в 1855 году. Но душа его покинула «сосуд скорбей», его тело, гораздо раньше, в 1822 году. Друзья пробовали его лечить, но бесполезно.
Письма Батюшкова этой поры предвосхищают своим трагизмом «Записки сумасшедшего» Гоголя:
«Видя, что я упорствую принять лекарство из его рук, он начал употреблять силу: велел кликнуть людей и хотел меня заставить проглотить лекарство, которое я не должен был принять в ту минуту, измученный уже лихорадкою, приключившейся мне от ванны…».
Так и хочется воскликнуть: «Зачем вы мучаете его, что он вам сделал?»
Но, видимо, сделал и очень многое, за без малого, десять лет литературной деятельности, несмотря на последние сознательные и горькие слова его:
«Я похож на человека, который не дошел до цели своей, а нес на голове красивый сосуд, чем-то наполненный. Сосуд сорвался с головы, упал и разбился вдребезги. Поди узнай теперь, что в нем было!»
Лучше всего на этот вопрос ответил сто с лишним лет спустя Осип Мандельштам в стихотворении «Батюшков»:
Наше мученье и наше богатство,
Косноязычье, с собой он принес –
Шум стихотворства и колокол братства
И гармонический проливень слез.
Разве мало?
Comments