- Igor Mikhailov
Сатира
Вячеслав Шишков

Нет, что ни говорите, товарищи, а надо себя бичевать — во как! Что есть сатира? Сатира — это значит высмеивать пороки жительства. А, между прочим, я это слово сказал в деревне, будучи на побывке, меня на смех подняли. По-русски оно действительно смешно, а это слово заграничное и значит — бичевать. Даже на политчасе нам внушали: сатира — самый лучший кнут, который выпячивает всю культуру.
Например, можно ли доить человека, извиняюсь, женщину? — Нет! Даже дурак скажет, что нельзя. А между тем — происходящий факт.
Трудкнижка моя гласит: служу я на Исетском заводе, в кузнецах, а родима моя под Тюменью, в деревне Малысак. Будучи одинок, заскучал я здоровьем и поехал на родину, в побывку. Не доезжая верст сотню до родной деревни, там произошел конфуз.
Но, не забегая событий, будем по порядку описывать, памятуя общественный долг подобного рассказа.
Дело обстояло, как гласит протокол, так. В летнюю пору, то есть, когда я ехал еще за сотню верст, на приступки церковной сельской сторожки было подкинуто некрещеное дите — девочка. Солнце пекло вовсю, ей нажгло головенку, и она очень резко плакала. На это обстоятельство было обращено внимание проходящего старика-крестьянина, который был слегка выпивши, но не падал, а шел твердо, как и полагается. Вдруг слышит резкий плач.
— Ага, — сказал старик, — подкинули.
Не в силах унять младенческие слезы, он понес новорожденного бережно домой, не шатаясь, а еще тверже.
— Вот, — говорит, — старуха, некрещеное дите — девочка. Возьмем.
Старуха же забранилась, сообщая, что самим жрать нечего. Тогда он отнес в сельсовет. Создали сход и, осмотрев младенца, решили доискиваться мать. Но это дело очень рискованное, и один дурак предложил зверский способ. Крестьяне сначала посмеивались, потом сказали:
— Правильно.
И вот строгий приказ: отцы разошлись по избам и погнали девиц, то есть дочерей своих, а также солдаток на испытание, в сборню. Туда же пригласили и опытную женщину, вроде спеца, красивую вдову Мирониху.
Зверство началось с того, что Мирониха стала пробовать у каждой незамужней девушки, нет ли у нее молока. То есть, попросту говоря, извиняюсь, доить. Иные девушки плакали и ругались. Иные ничего. Только одна девушка, Настя Митрева, комсомолка, кричала, ругалась и, в смысле самозащиты, исцарапала Миронихе всю физику. Тогда Мирониха выскочила к мужикам, крича:
— Нашла, нашла! Это Настька Митрева, комсомолка. Держите её, окаянную, мне не совладать.
Мужики с радостью ввалились в дом и схватили несчастную Настю. Другие девушки завизжали от устремленных на них глаз, так как сидели полуголые.
— Ничего, ничего, — успокаивали мужики, — ах вы, патретики... — и уже после любования на девичью прекрасную наготу принялись за Настю.
— Чёртова кукла! — кричали они. — Дите подкидывать?! Комсомолка пархатая... Мирониха, пробуй!
Но, несмотря на все старания, хоть бы капля молока. Настя от сраму упала в обморок. У солдаток тоже ничего не оказалось подозрительного в молочном смысле.
А вечером был пущен слух одной ненормальной старухой, которая подрывала доверие Миронихи, как спеца, и говорила, что одаивать надо с умом, что даже другая корова и та может по озорству задерживать молоко.
Согласно деревенской темноте мужики поверили и постановили нахальное испытание произвести вторично. Опять согнали девок. И замест молодой вдовы Миронихи пригласили ненормальную старуху-критиканшу, как спеца.
Для правильности испытания прибыл и председатель исполнительного комитета из села Новоселова, товарищ Минин. Он был пожилой холостяк, но красивый, и женщин, извиняюсь, уважал.
На этот раз не обошлось без скандала. А именно: вступились за своих дочек матери, сговорившись и порядком подвыпив в складчину. Они прибежали с кольями, с ухватами, с чем попало и начали охаживать мужиков по загривкам, приговаривая:
— Ах вы, желтоглазые!
Мужики, не желая поднимать в трезвом виде, без праздника господня, драки, разбежались с хохотом, кто куда.
В это время, окончив путешествие, как снег на голову, нагрянул я.
Я собрал сход и, будучи имея ко мне уважение, произнес им моральную речь. Я разъяснил им всю глупость предприятия. Я им разжевал всю стыдливость женского пола, тем более девушек, исключая солдаток. Я им даже грозил судом или прохватить в газете. Крестьяне встретили речь гробовым молчанием, только слышались в разных местах вздохи, даже в темном углу кто-то всхлипнул. Но оказалось, к прискорбию, не всхлипнул, а рассмеялся, будучи нахалом.
— А этого мерзавца, этого тайного отца, — воскликнул я в конце речи, — мы выведем на свежую водичку! Ах он, подлец!
Я поселился у своего приятеля и принял практичные шаги, взяв на общественное воспитание дитё, а также вывесив по всем районным деревням публикацию, конечно, согласно постановления всего общества.
Публикация гласила:
«Матери подкинутого ребенка будет выдано обеспечение хлебом. Пусть она явится за младенцем и укажет преступного отца, против которого будет возбуждено дело по суду, как против последнего сукина сына, на предмет воспитания младенца до совершеннолетия».
И что же вы думаете? Правильно предпринятая мера всегда должна восторжествовать.
На удивление всех пришла Мирониха, та, как ее... красивая вдова, которая извиняюсь, ну это самое...
— Я, — говорит, — матерь ребенка.
— А кто же отец? — спросил сход.
И представьте всеобщий ужас: преступный отец — оказался я!
Припоминая свой прошлый приезд — вполне возможно. Не опровергая формулировку красивой вдовушки, я взял ребенка на руки и поцеловал.
Прожив отпуск среди лесов и полей, я окреп здоровьем и возвратился на Исетский завод с новой кузнечихой и вновь приобретенным дитём. Дитё назвали — Любовь. Живем очень мирно, трудолюбиво. А девчонка вся в меня, даже на плече родинка передалась. Значит, счастливый отец, действительно, буду — я. Значит, вроде того вышло, что, извиняюсь, в сатиру попал самолично я, кузнец.
Для мужиков же сатира эта тоже будет надолго памятна: здорово я отчихвостил их в своей демагогической речи.
«Диво-Дивное», 1926 г. (из архива Рафаэля Соколовского)