Сатира

Вячеслав Шишков

Нет, что ни го­во­ри­те, то­ва­ри­щи, а на­до се­бя би­че­вать — во как! Что есть са­ти­ра? Са­ти­ра — это зна­чит вы­сме­и­вать по­ро­ки жи­тельст­ва. А, меж­ду про­чим, я это сло­во ска­зал в де­рев­не, бу­ду­чи на по­быв­ке, ме­ня на смех под­ня­ли. По-рус­ски оно дейст­ви­тель­но смеш­но, а это сло­во за­гра­нич­ное и зна­чит — би­че­вать. Да­же на по­лит­ча­се нам вну­ша­ли: са­ти­ра — са­мый луч­ший кнут, ко­то­рый вы­пя­чи­ва­ет всю куль­ту­ру.

На­при­мер, мож­но ли до­ить че­ло­ве­ка, из­ви­ня­юсь, жен­щи­ну? — Нет! Да­же ду­рак ска­жет, что не­льзя. А меж­ду тем — про­ис­хо­дя­щий факт.

Труд­книж­ка моя гла­сит: слу­жу я на Исет­ском за­во­де, в куз­не­цах, а ро­ди­ма моя под Тю­менью, в де­рев­не Ма­лы­сак. Бу­ду­чи оди­нок, за­ску­чал я здо­ровь­ем и по­ехал на ро­ди­ну, в по­быв­ку. Не до­ез­жая верст сот­ню до род­ной де­рев­ни, там про­изо­шел кон­фуз.

Но, не за­бе­гая со­бы­тий, бу­дем по по­ряд­ку опи­сы­вать, па­мя­туя об­щест­вен­ный долг по­доб­но­го рас­ска­за.

Де­ло об­сто­я­ло, как гла­сит про­то­кол, так. В лет­нюю по­ру, то есть, ког­да я ехал еще за сот­ню верст, на при­ступ­ки цер­ков­ной сель­ской сто­рож­ки бы­ло под­ки­ну­то не­кре­ще­ное ди­те — де­воч­ка. Солн­це пек­ло вов­сю, ей на­жгло го­ло­вен­ку, и она очень рез­ко пла­ка­ла. На это об­сто­я­тельст­во бы­ло об­ра­ще­но вни­ма­ние про­хо­дя­ще­го ста­ри­ка-кресть­я­ни­на, ко­то­рый был слег­ка вы­пив­ши, но не па­дал, а шел твер­до, как и по­ла­га­ет­ся. Вдруг слы­шит рез­кий плач.

— Ага, — ска­зал ста­рик, — под­ки­ну­ли.

Не в си­лах унять мла­ден­чес­кие сле­зы, он по­нес но­во­рож­ден­но­го бе­реж­но до­мой, не ша­та­ясь, а еще твер­же.

— Вот, — го­во­рит, — ста­ру­ха, не­кре­ще­ное ди­те — де­воч­ка. Возь­мем.

Ста­ру­ха же за­бра­ни­лась, со­об­щая, что са­мим жрать не­че­го. Тог­да он от­нес в сель­со­вет. Со­зда­ли сход и, осмот­рев мла­ден­ца, ре­ши­ли до­ис­ки­вать­ся мать. Но это де­ло очень рис­ко­ван­ное, и один ду­рак пред­ло­жил звер­ский спо­соб. Кресть­я­не сна­ча­ла по­сме­и­ва­лись, по­том ска­за­ли:

— Пра­виль­но.

И вот стро­гий при­каз: от­цы разо­шлись по из­бам и по­гна­ли де­виц, то есть до­че­рей сво­их, а так­же сол­да­ток на ис­пы­та­ние, в сбор­ню. Ту­да же при­гла­си­ли и опыт­ную жен­щи­ну, вро­де спе­ца, кра­си­вую вдо­ву Ми­ро­ни­ху.

Звер­ст­во на­ча­лось с то­го, что Ми­ро­ни­ха ста­ла про­бо­вать у каж­дой не­за­муж­ней де­вуш­ки, нет ли у нее мо­ло­ка. То есть, по­прос­ту го­во­ря, из­ви­ня­юсь, до­ить. Иные де­вуш­ки пла­ка­ли и ру­га­лись. Иные ни­че­го. Толь­ко од­на де­вуш­ка, На­стя Мит­ре­ва, ком­со­мол­ка, кри­ча­ла, ру­га­лась и, в смыс­ле са­мо­за­щи­ты, ис­ца­ра­па­ла Ми­ро­ни­хе всю фи­зи­ку. Тог­да Ми­ро­ни­ха вы­ско­чи­ла к му­жи­кам, кри­ча:

— На­шла, на­шла! Это На­сть­ка Мит­ре­ва, ком­со­мол­ка. Дер­жи­те её, ока­ян­ную, мне не со­вла­дать.

Му­жи­ки с ра­достью вва­ли­лись в дом и схва­ти­ли не­счаст­ную На­стю. Дру­гие де­вуш­ки за­виз­жа­ли от устрем­лен­ных на них глаз, так как си­де­ли по­лу­го­лые.

— Ни­че­го, ни­че­го, — успо­ка­ива­ли му­жи­ки, — ах вы, пат­ре­ти­ки... — и уже пос­ле лю­бо­ва­ния на де­вичью пре­крас­ную на­го­ту при­ня­лись за На­стю.

— Чёр­то­ва кук­ла! — кри­ча­ли они. — Ди­те под­ки­ды­вать?! Ком­со­мол­ка пар­ха­тая... Ми­ро­ни­ха, про­буй!

Но, не­смот­ря на все ста­ра­ния, хоть бы кап­ля мо­ло­ка. На­стя от сра­му упа­ла в об­мо­рок. У сол­да­ток то­же ни­че­го не ока­за­лось по­до­зри­тель­но­го в мо­лоч­ном смыс­ле.

А ве­че­ром был пу­щен слух од­ной не­нор­маль­ной ста­ру­хой, ко­то­рая под­ры­ва­ла до­ве­рие Ми­ро­ни­хи, как спе­ца, и го­во­ри­ла, что ода­ивать на­до с умом, что да­же дру­гая ко­ро­ва и та мо­жет по озор­ст­ву за­дер­жи­вать мо­ло­ко.

Со­глас­но де­ре­вен­ской тем­но­те му­жи­ки по­ве­ри­ли и по­ста­но­ви­ли на­халь­ное ис­пы­та­ние про­из­вес­ти вто­рич­но. Опять со­гна­ли де­вок. И за­мест мо­ло­дой вдо­вы Ми­ро­ни­хи при­гла­си­ли не­нор­маль­ную ста­ру­ху-кри­ти­кан­шу, как спе­ца.

Для пра­виль­нос­ти ис­пы­та­ния при­был и пред­се­да­тель ис­пол­ни­тель­но­го ко­ми­те­та из се­ла Но­во­се­ло­ва, то­ва­рищ Ми­нин. Он был по­жи­лой хо­лос­тяк, но кра­си­вый, и жен­щин, из­ви­ня­юсь, ува­жал.

На этот раз не обо­шлось без скан­да­ла. А имен­но: всту­пи­лись за сво­их до­чек ма­те­ри, сго­во­рив­шись и по­ряд­ком под­вы­пив в склад­чи­ну. Они при­бе­жа­ли с коль­я­ми, с ухва­та­ми, с чем по­па­ло и на­ча­ли оха­жи­вать му­жи­ков по за­грив­кам, при­го­ва­ри­вая:

— Ах вы, жел­то­гла­зые!

Му­жи­ки, не же­лая под­ни­мать в трез­вом ви­де, без празд­ни­ка гос­под­ня, дра­ки, раз­бе­жа­лись с хо­хо­том, кто ку­да.

В это вре­мя, окон­чив пу­те­шест­вие, как снег на го­ло­ву, на­гря­нул я.

Я со­брал сход и, бу­ду­чи имея ко мне ува­же­ние, про­из­нес им мо­раль­ную речь. Я разъ­яс­нил им всю глу­пость пред­при­я­тия. Я им раз­же­вал всю стыд­ли­вость жен­ско­го по­ла, тем бо­лее де­ву­шек, ис­клю­чая сол­да­ток. Я им да­же гро­зил су­дом или про­хва­тить в га­зе­те. Кресть­я­не встре­ти­ли речь гро­бо­вым мол­ча­ни­ем, толь­ко слы­ша­лись в раз­ных мес­тах вздо­хи, да­же в тем­ном уг­лу кто-то всх­лип­нул. Но ока­за­лось, к при­скор­бию, не всх­лип­нул, а рас­сме­ял­ся, бу­ду­чи на­ха­лом.

— А это­го мер­зав­ца, это­го тай­но­го от­ца, — вос­клик­нул я в кон­це ре­чи, — мы вы­ве­дем на све­жую во­дич­ку! Ах он, под­лец!

Я по­се­лил­ся у сво­е­го при­яте­ля и при­нял прак­тич­ные ша­ги, взяв на об­щест­вен­ное вос­пи­та­ние ди­тё, а так­же вы­ве­сив по всем рай­он­ным де­рев­ням пуб­ли­ка­цию, ко­неч­но, со­глас­но по­ста­нов­ле­ния все­го об­щест­ва.

Пуб­ли­ка­ция гла­си­ла:

«Ма­те­ри под­ки­ну­то­го ре­бен­ка бу­дет вы­да­но обес­пе­че­ние хле­бом. Пусть она явит­ся за мла­ден­цем и ука­жет пре­ступ­но­го от­ца, про­тив ко­то­ро­го бу­дет воз­буж­де­но де­ло по су­ду, как про­тив по­след­не­го су­ки­на сы­на, на пред­мет вос­пи­та­ния мла­ден­ца до со­вер­шен­но­ле­тия».

И что же вы ду­ма­е­те? Пра­виль­но пред­при­ня­тая ме­ра всег­да долж­на вос­тор­жест­во­вать.

На удив­ле­ние всех при­шла Ми­ро­ни­ха, та, как ее... кра­си­вая вдо­ва, ко­то­рая из­ви­ня­юсь, ну это са­мое...

— Я, — го­во­рит, — ма­терь ре­бен­ка.

— А кто же отец? — спро­сил сход.

И пред­ставь­те все­об­щий ужас: пре­ступ­ный отец — ока­зал­ся я!

При­по­ми­ная свой прош­лый при­езд — впол­не воз­мож­но. Не опро­вер­гая фор­му­ли­ров­ку кра­си­вой вдо­вуш­ки, я взял ре­бен­ка на ру­ки и по­це­ло­вал.

Про­жив от­пуск сре­ди ле­сов и по­лей, я окреп здо­ровь­ем и воз­вра­тил­ся на Исет­ский за­вод с но­вой куз­не­чи­хой и вновь при­о­бре­тен­ным ди­тём. Ди­тё на­зва­ли — Лю­бовь. Жи­вем очень мир­но, тру­до­лю­би­во. А дев­чон­ка вся в ме­ня, да­же на пле­че ро­дин­ка пе­ре­да­лась. Зна­чит, счаст­ли­вый отец, дейст­ви­тель­но, бу­ду — я. Зна­чит, вро­де то­го вы­шло, что, из­ви­ня­юсь, в са­ти­ру по­пал са­мо­лич­но я, куз­нец.

Для му­жи­ков же са­ти­ра эта то­же бу­дет на­дол­го па­мят­на: здо­ро­во я от­чи­хвос­тил их в сво­ей де­ма­го­ги­чес­кой ре­чи.

«Ди­во-Див­ное», 1926 г. (из ар­хи­ва Ра­фа­э­ля Со­ко­лов­ско­го)