Вторник.  Юрий, вы сняли фильм «Хайдеггер» без Хайдеггера в кадре. Не нашли актёра?  

Ю. Кузин.  Такой цели не было. Это Дерек Джармен сделал «Витгенштейна», как байопик. Мои же герои — идеи. Ведь мысли не кукуют в профессорских головах. Мысли – босячат… Но сентенцию не положить на зуб, не похлопать по плечу. И, чтобы публика не уснула от птичьего языка, которым изъяснялся старик Мартин, я облёк его философемы в кровь и плоть.

В. Так получился фильм о львовском мальчике, которого только ленивый не оскорблял и не унижал…

Ю. К. Вы правы, но не во всём. Я не страдаю синдромом жертвы, не ищу сострадания, не свожу счёты с прошлым. Хотя, признаюсь, мои руки чесались и не раз от желания раздать оплеухи направо и налево. Я говорю о самосуде над призраками, что скитаются по закоулкам ума.

В.  Позвольте, но вы только и делаете, что учиняете умершей матери допрос с пристрастием. 

Ю.К. Верно. Мой фильм — просвещение покойника, — ведь по сюжету я выкуриваю тени забытых предков из их медвежьих углов. И тут начинается самое любопытное. Зло, которому я надеялся намять бока, кому собирался вправить вывихнутую кость, смеётся мне в лицо тремя рядами акульих зубов… А всё потому, что нет зла чужого, зло моё a priori. Ведь падшему духу не нужен посторонний. Падший дух счастлив со мной. Падший дух — однолюб…

В. Выходит, вы та унтер-офицерская вдова, которая сама себя высекла? 

Ю.К.  Да, что-то в этом роде. Вознамерившись напутствовать и обличать, я непроизвольно и  публично саморазоблачился.

В.  Вы сняли «Хайдеггера» в классической чёрно-белой манере, оставив для цвета (почти монохромного) только финальный эпизод, как в «Андрее Рублёве» Тарковского.

Ю.К. Мной восприняты и композиционные уроки мастера. Но если его «Страсти» разрезают эпизоды-клеймы, обрамляющие сюжет житийными историями, то повествование в «Хайдеггере» разбито на главы-экзистенциалы, в которых жизнь героя, перипетии его борьбы, иллюстрируют то или иное положение экзистенциальной философии, а именно: In-der-Weltsein (бытие-в-мире), Sein zum Tode (бытие к смерти), Sorge (забота), Geworfenheit (заброшенность), Verfallen an die Welt (падение в мир), Furcht (ужас/страх), Freiheit (свобода), Zeitlichkeit (временность), Unverborgenheit (несокрытость/непотаенность), Verstehen (понимание), Entschlossenheit (решимость), Schicksal (судьба), Rede (речь), Sich-vorweg-sein (вперед-себя бытие/забегание вперед). Всего 14 глав.

В. Как я понял, сюжет построен вокруг поиска автором своего отца в груде фотографий, для чего из небытия вызвана тень матери, умершей 40 лет назад.

Ю.К. Абсолютно точно. Сюжет этой мистической драмы напоминает историю царя Эдипа, но только автор, в отличие от сына фиванского царя Лая и Иокасты, не бежит от встречи с отцом, а делает всё, чтобы её приблизить. Но как развязать языки призракам?

В. А вы не пытались задать этот вопрос министру или банкиру? Я хотел сказать: вы снимали за счёт госбюджета или на деньги, взятые в кредит?  

Ю.К. Я вытащил себя из болота за волосы, как Мюнхгаузен, и снял полнометражный фильм в одиночку, — без протекций, субсидий и церковной кружки, которую пускают по кругу для сбора подаяний...

В. Но кто то же вам помогал: снимал, монтировал, озвучивал?

Ю.К.  Когда мне задают подобный вопрос, я отвечаю: фильм делали двое, — Юрий Кузин и Господь Бог. Первый совмещал функции сценариста, режиссёра, оператора, художника, монтажёра, звукорежиссёра, свето-корректировщика, продюсера, а также исполнителя роли «Автора». Второй стоял в сторонке и отбрасывал гигантскую тень в кадр. Всё, что от меня требовалось, взять прут и очертить контур этой тени.

В. Но, если бы вам предложили бюджет, вы бы не отказались?

Ю.К. Трудно сказать… Сняв фильм, я предложил одному институту кинематографии в Санкт-Петербурге устроить премьеру. Отказались. Пригласил на показ в Дом кино. Не пришли. Позвонил декану. И милая дама высказалась без обиняков: снимая фильм в одиночку,  вы подаёте дурной пример студентам и ставите под сомнение авторитет гильдий…

В. В кино у каждого своя роль. Она права. 

Ю.К. Да, но громоздкие студии, толпы зевак на съёмочной площадке, карманы, набитые деньгами, не гарантируют появления шедевров. Воздержание полезно. Безденежье часто развязывает языки теоретикам кино. Так появилась «Догма». В видео-арте, а большинство экспериментов с ручной камерой относятся к home video, Ларс фон Триер снижает пафос высказывания с помощью digital video. Но и манифесты «догматиков» о пользе нестяжательства навивают скуку, как полицейские протоколы, где воришки, попавшиеся с краденым, сетуют на босоногое детство. И, уж если слагать оды минимализму, то Роберу Брессону и карты в руки, — вот, кто, оставив у рамки металлоискателя всё, что так дорого режиссёрам (поэтику, прагматику, идеологию), — вошёл в кино нищим духом.

В. Тарковский считал Брессона своим учителем. Вы, как пишет Википедия, создали «Общество Андрея Тарковского», но прежде провели конференцию по его творчеству в далёком 1988-м году во Львове. В вашем «Хайдеггере» есть кадр — ребёнок (автор) лежит на носилках в машине скорой помощи. Врач штопает раны цыганской иглой. Уличные мальчишки    заглядывают через стекло в салон. Мы видим и Криса Кельвина,  прислонившегося ладонью к лобовому стеклу, — цитата из «Соляриса». Взгляд Криса полон сострадания и резко контрастирует с любопытствующими взорами зевак. Вы декларирует преемственность. Но, в отличие от «Зеркала» Тарковского, ваш диалог с матерью больше смахивает на разборку.

Ю.К. Верно. Я не испытываю к ней благоговения.

В. Но к Тарковскому вы не равнодушны. Чем он вас покорил? 

Ю.К. Тарковский вынул кляп изо рта вещей, чтобы бытие выговорилось. Его фильмы – слова, собранные в предложения. Словами становятся: вода, земля, огонь, порыв ветра, гонящий по дощатому столику, затерянному в саду буханку ржаного, хорошо пропечённого хлеба. Уста отверзлись. «Я могу говорить!» — дрожащим голосом произносит заика, alter ego Тарковского. Но прежде, чем чревовещать, его фильмы родились из обломков поэтик прежних муз, исчерпавших свои претензии на господство в духовной сфере. Тарковский  завершает плёночный кинематограф, ставший родом вопрошания. То, к чему смежные музы лишь робко подступались, всю их разрозненную грамматику и поэтику, так и не ставшую полноценным высказыванием, Тарковский усвоил играючи, как вундеркинд.

07.06.2025