Еще не наступил вечер, а в городе уже произошло два несчастных случая…В прошлое дежурство — пять, а в позапрошлое — целых семь… Кошмар какой-то… Вполне можно было подумать, что на кошек города Москвы напала какая-то странная болезнь со страшными осложнениями на нервную систему. Точнее, на психику домашнего животного.
Кошкам вдруг надоедало наслаждаться беспечной сытной жизнью, и они бросались с высоченных зданий вниз головой. Одни падали на асфальт или острый штакетник, другие выбирали места, где на пути их полёта находились преграды в виде натянутых оголённых электрических проводов или металлических крепежей пожарных лестниц.
Подобные суицидальные действия кошек не оставляли им ни малейшего шанса выжить. Приезжающие на такой вызов врачи ветеринарной помощи могли лишь констатировать смерть до приезда скорой или по гуманным соображениям усыплять животное с переломанным позвоночником и другими травмами, совершенно несовместимыми с жизнью.
Для разгадки этой странной болезни мне даже пришлось посетить alma mater (лат. родное учебное заведение) и расспросить своих учителей о новой и неизвестной мне хворобе, поразившей пушных зверушек. К моему огорчению, корифеи эпизоотологии и вирусологии о подобной заразной кошачьей болезни ничего не слышали. Но, по их предположению, она несомненно могла иметь инфекционную природу. Свыше пятнадцати случаев суицида у ранее психически здоровых кошек явно говорили об инфекции. По мнению эпизоотологов — специалистов по инфекционным болезням животных, — в Москве появился очаг ранее неизвестной болезни.
Во время консультаций мы договорились, что если кто-то из владельцев животных откажется забирать для последующего захоронения свою погибшую кошку, то я привезу её в ветеринарную академию, где учёные проведут её всестороннее исследование на предмет выявления возбудителя неизвестной болезни — смертоносного вируса или бациллы.
Не успел я произнести русскую поговорку «Где два, там и три», как владельцы доставили нам очередную жертву неизвестной болезни. Умирающая кошка трёхцветной масти неподвижно лежала на куске фанеры. Она находилась в шоковом состоянии.
По сообщению её владельцев, которые проживали в Столешниковом переулке, они обнаружили свою Мурку во внутреннем дворе пятиэтажного старинного дома лежащей без сознания. Кошка, по их мнению, выпала из слухового окна, которое, как они заметили, было настежь открыто. А внизу, как раз точно под ним, торчали короткие металлические трубы, вбитые в асфальт, для того чтобы легковые машины не парковались на тротуаре у самого подъезда.
Включив бестеневую потолочную лампу, я приступил к осмотру животного… Еще час тому назад эта кошка находилась, со слов её хозяина, в полном здравии. Перед тем как отправиться на вечернюю прогулку, Мурка с аппетитом поужинала, съев полностью свою любимую отварную рыбку хек. А сейчас она умирала в тяжёлых муках. Дыхание было неровным, хриплым и клокочущим. Всё её тельце безжизненно и распластано лежало на операционном столе. И удерживать кошку при осмотре, как мы обычно просили у владельцев в других случаях, совершенно не требовалось.
Безнадёжность проведения какого-либо лечения подтверждали алые струйки крови, вытекающие из пушистых кошачьих ушек и из маленьких ноздрей её бледно-коричневого носика. И ещё, при каждом выдохе изо рта и носа с характерным шумом наружу вырывалось огромное количество мельчайших кроваво-красных воздушных пузырьков, что свидетельствовало о разрыве лёгких. Другие симптомы, такие как кровяные выделения из естественных физиологических отверстий животного, также указывали на необратимость наступивших последствий в результате падения с большой высоты.
Эту жуткую, даже для видавшего виды врача скорой ветеринарной помощи, картину добавлял мучительный оскал кошки, зловещая смертельная гримаса, и остекленевший взор безжизненных некогда красивых глаз.
Сотрясение и контузия головного мозга, перелом основания черепа и позвоночника, разрыв лёгких, матки, мочевого пузыря и отрыв других внутренних органов не оставляли Мурке ни малейшего шанса на выздоровление. Несовместимость подобной травмы с жизнью подсказывала врачу как можно скорее применить эвтаназию с целью прекращения незаслуженных страданий маленького домашнего животного.
Владельцы кошки также видели в этом единственный выход из трагической ситуации. Вытирая катившиеся по щекам слёзы и немного этого смущаясь, они покинули операционную. Но буквально через секунду решили вернуться. Им непременно хотелось увидеть последние мгновения жизни их любимой и добрейшей Мурки. Я не стал возражать, так как всегда с пониманием относился к воле владельцев усыпляемого мною животного. Тем более в данном конкретном случае…
Поместив Мурку в специальную ингаляционную камеру и включив подачу эфира и кислорода, я начал проводить наркоз. Постепенно уменьшая количество поступающего кислорода и одновременно увеличивая дозу эфира, мне предстояло плавно ввести животное в глубокий и вечный сон.
Состояние у кошки оказалось настолько тяжёлым, что, говоря на профессиональном языке, бедное животное, сделав всего несколько вдохов, из начальной стадии наркоза сразу перешло в состояние глубокого наркотического сна, минуя характерную промежуточную фазу дискомфорта или возбуждения.
В стеклянное оконце камеры нам было хорошо видно, как выражение мордочки Мурки во сне стало разительно меняться. Её оскаленная пасть, застывшая в страшной гримасе, и янтарного цвета глаза, остекленевшие от нестерпимой боли во всём теле, с каждым вдохом эфира стали приобретать выражение спокойствия и благополучия. В один из моментов мы услышали негромкое мурлыкание.
— Доктор! Доктор! Мурка мурит! Мурка начала выздоравливать! — не удержав нахлынувших эмоций, в один голос вскричали её владельцы.
Да, они были правы. Кошка действительно мурила. Но наступившее состояние эйфории, когда она перестала чувствовать боль, продолжалось у Мурки не более трёх-пяти секунд. Затем она спокойно закрыла ротик и опустила веки… Через несколько секунд после того, как доза эфира была ещё больше увеличена, сердце кошки перестало биться и навсегда остановилось.
Когда Мурка, насквозь пропитанная парами эфира, снова лежала на операционном столе, она производила впечатление просто крепко спящей кошки. Но это казалось только на первый взгляд. Контрольное выслушивание сердца, проверка корнеального (глазного) рефлекса, подтвердили наступившую смерть животного. О чём я и сообщил владельцам Мурки.
— Доктор, нам почему-то кажется, что наша Мурка жива. Только спит крепким-крепким сном, — высказалась неуверенно хозяйка и, поняв всю нелепость сказанного, горько и навзрыд заплакала.
— Действительно, вы правы. Спокойная поза насмерть искалеченного животного, перешедшего безболезненно в мир иной, вполне может навеять на владельца подобные мысли. Но в этом и заключается настоящая гуманная эвтаназия, о которой мечтают многие тяжело больные люди, безумно страдающие от непроходящих болей во всём теле, как, например, при злокачественных неоперабельных опухолях на последней стадии рака.
Погружаясь в вечный сон, Мурка не только вышла из шокового состояния, но, не просыпаясь, ещё увидела хорошее сновидение. Издав короткое «мур-мур-мур», добрая кошка попрощалась с вами, — закончил я свою эмоциональную речь, которой хотел немного успокоить убитую горем супружескую пару.
А они, уже наслышанные о неизвестной нам кошачьей болезни, словно угадывая мои мысли, сами предложили отправить труп их Мурки на лабораторное исследование. Это мудрое хозяйское решение явилось для меня, конечно же, бесценным подарком.
Выпив большую чашку крепко заваренного индийского чая, я окончательно снял с себя снотворное действие эфира. Ведь вместе с несчастной Муркой усыпляющим газом дышал и я, правда, в несколько меньшей концентрации. Но чувство пережитого во время осмотра и усыпления несчастной кошки не проходило. И основной причиной этого служила загадочность массовой гибели кошек. Труп усыплённой кошки уже находился в холодильнике, и утром после сдачи дежурства я собирался его отвезти в ветеринарную академию на кафедру вирусологии для проведения исследования. И несмотря на то что кафедрой заведовал известный на весь мир учёный — академик Сюрин Василий Николаевич, — надежда на положительный результат поиска заразы отчего-то стала казаться мне призрачной.
В воцарившейся тишине, когда телефон не трезвонил, а больные животные не поступали, мне представилась возможность ещё раз подумать о странной болезни кошек, толкающих их на суицид.
Открыв журнал регистрации несчастных случаев и записи вызовов на дом, я принялся его тщательно изучать. Адреса владельцев разбившихся насмерть кошек за три последних месяца оказались разбросанными по всей Москве. И они фиксировались мною как единичные несчастные случаи.
А вот за последние десять дней пятнадцать случаев, включая сегодняшнюю трагедию, отмечались именно в самом центре города. Владельцы кошек проживали на улицах Петровка, Пушкинская и в Столешниковом переулке… А это самый компактный и густонаселенный массив.
«Вот, оказывается, где кроется разгадка таинственной болезни. В жилых домах в помойных баках скапливается много пищевых отходов. Поэтому крыс там тьма. Борьба с ними санэпидстанцией на полную силу не ведётся. Кто поедает этих грызунов? Конечно же, кошки. От них они, вполне возможно, могли и чем-то заразиться», — рассудил я, одновременно ругая себя за то, что преждевременно усомнился в положительном результате проведения с трупом Мурки лабораторных исследований. Ведь в Московской ветеринарной академии работали талантливые вирусологи и микробиологи, и обнаружить возбудителя этой странной неизвестной болезни было для них делом нескольких дней…
Около семи вечера худощавая молодая учёного вида женщина и миловидная девушка, её племянница, привезли на приём жесткошерстного фокстерьера по кличке Тёпа. Переступив порог клиники, они наперебой начали мне рассказывать о том, что их собака добрая, неагрессивная и никогда людей не кусала. Утром Тёпа погулял во внутреннем дворе дома. А потом внезапно пропал… Вернулся домой только к вечеру, возбуждённый и грязный. К тому же с коротким обрывком верёвки на шее и с в кровь разбитым или покусанным ухом и переломанной задней конечностью. Так как слово «перелом» было произнесено по латыни, то я спросил даму, не врач ли она?
— Нет-нет, совсем не врач. Я учёный-биолог, но медицину люблю с детства… Поступала в Первый медицинский институт, но не прошла по конкурсу. На другой год поступила в МГУ имени Ломоносова на биофак. Потом аспирантура. На факультете занимаюсь наукой и по сей день.
— Имеет место fractura (лат. перелом) или нет — вопрос сложный. Тем более что явная картина перелома отсутствует. Без рентгеновского снимка в данном случае это утверждать сложно. Другое дело, когда перелом кости явно ощущается, — возразил я учёному биологу.
Вообще-то мне всегда не нравилось, когда владельцы животных, не будучи ветеринарными врачами, брали на себя смелость вольно ставить диагнозы, да ещё произносить их, для большего впечатления, на латинском языке. К тому же тоном, не терпящим никаких возражений…
— Кто кого покусал? Тёпа или Тёпу? И вообще, в каком часу он пропал, при каких обстоятельствах? Всё, что вы мне только что сбивчиво сообщили, осталось для меня непонятным, прошу вас ещё раз пересказать вашу историю. По порядку и поподробнее, — обратился я к юной длинноволосой девушке с большими заплаканными карими глазами, пытаясь хотя бы немного прояснить для себя ситуацию.
— Понимаете, доктор, я вернулась из школы в три часа дня. Тёпочка меня в коридоре встретил ласково… Он всегда с нетерпением ждёт, когда я разогрею еду и сяду в комнате обедать…
— Кусочник он, а Люся его балует… Впрочем, мы все его балуем, — вмешалась учёная дама, перебив племянницу.
Но девушка, видя, что меня больше интересует её рассказ, нежели тёти, несколько осмелев, продолжила:
— Так вот. Я села обедать. Как всегда, намазала хлеб маслом для Тёпочки, а его около меня не оказалось… Подумала, что здесь что-то не так… Выбежала в коридор. А входная дверь в квартиру приоткрыта. Но я хорошо помнила, что за собой её плотно закрыла, даже слышала, как щёлкнул английский замок… Короче говоря, я тут же помчалась с третьего этажа вниз по лестнице… Но Тёпы ни во дворе, ни на улице не оказалось…
Когда вернулась с работы тётя Наташа, то мы с ней тут же отправились на поиски собаки. К нашему удивлению и огромной радости, Тёпочка оказался у подъезда дома. Вот в таком странном виде… Бедная моя собака!
И девушка, не сдержав порыва нежной любви, стала целовать собаку в мордашку, из ссадин которой сочилась кровь…
— Люся! Но я так и не понял, кусал кого-то Тёпа или не кусал, а если кусал, то кого и при каких обстоятельствах? Дело ведь касается назначения профилактических прививок пострадавшему… Врачи-рабиологи с Пастеровской станции будут нам звонить, интересоваться, не бешенная ли собака, нанесшая покусы человеку, — повторил я свои вопросы.
Девушка растерянно молчала…
Наталья Александровна — так звали Люсину тётю, — видимо, полностью оправившись от потрясения, смогла наконец внятно ответить, что покус человека Тёпой всё-таки имел место.
Так как, согласно ветеринарной инструкции, все случаи покусов животными людей подлежали строгому учёту, то данное происшествие мне следовало зафиксировать в специальном журнале. Открыв толстенный «Журнал учёта покусов», я принялся записывать под диктовку сведения о собаке и её владельцах.
Как только Наталья Александровна, закончив сообщать данные о Тёпе, назвала адрес проживания, я, словно пойнтер, замер в стойке и насторожился… Столешников переулок, дом 20/11… Угол улицы Петровки.
«Не может быть!» — чуть не вырвался из меня возглас. Ведь, судя по записям журнала обращений, только в одном этом доме, включая сегодняшний случай, произошло двенадцать заболеваний кошек, окончившихся суицидом. И все они разбились насмерть. Чтобы ещё раз удостовериться в этом, я взглянул на лист бумаги, в котором напротив графы с адресом «Столешников переулок, дом 20/11» стояли двенадцать проставленных мною палочек. Так в медицинской статистике обычно отмечают каждый случай заболевания, составляя очередной отчёт. Сомнений быть не могло. Очаг странной болезни кошек находился именно в этом доме. Потому что остальные три единичных случая суицидального проявления у кошек приходились на соседние дома улиц Петровка и Пушкинская.
Эпизоотическая ситуация с неизвестной кошачьей болезнью случайно оказалась мною раскрытой. Оставалось совсем немного — выделить её возбудителя от усопшей Мурки. Но это было, как я уже обмолвился ранее, делом лабораторной техники…
«Через дня два-три мы будем точно знать неизвестную заразу, которая поражает головной мозг и губительно действует на психику мурок, заставляя их с большой высоты сигать вниз головой», — думал я во время диктовки.
После того как Наталья Александровна сообщила мне фамилию и имя-отчество покусанной Тёпой женщины, она пояснила, что сама в странную историю, рассказанную ей пострадавшей, с трудом верит. И продолжила:
— Как так могло произойти, что эта женщина случайно поднялась на чердак соседнего дома, расположенного на Пушкинской улице и там, опять же случайно, обнаружила привязанного Тёпу? С её слов, она с трудом развязала на верёвке несколько тугих узлов и освободила из плена нашего фокстерьера. А тот, якобы в знак благодарности, зверски вцепился ей в руку… Тёпа же свою соседку по коммунальной квартире хорошо знал с самого щенячьего возраста. С ней он был всегда добр и не мог так подло поступить…
— Доктор! — обратилась ко мне юная хозяйка Тёпы. — Пожалуйста, объясните моей тёте, что Тёпа не мог быть отвязан соседкой… Когда мы Тёпочку встретили у подъезда, конец короткой верёвки длиной не более пятнадцати сантиметров, болтающейся на его шее, имел неровный, излохмаченный вид. Следовательно, Тёпочка сам перегрыз верёвку. А Клавдия, якобы потерпевшая, совсем его не спасала. Она солгала нам… У неё, доктор, с головой не всё в порядке, — покрутив у виска пальцем, она ярко дополнила картину нездоровья соседки Клавдии.
— Люсенька совершенно права. Если бы соседка действительно отвязала собаку, как она нам сообщила об этом, то Тёпа вернулся бы домой с верёвкой на шее той длины, которой был кем-то привязан… На шее у собаки болтался всего лишь короткий её фрагмент. Таким огрызком пса при всём желании не привяжешь. А огромное желание Тёпы вернуться домой и увидеть свою хозяйку не позволило ему задерживаться только ради того, чтобы заниматься укорачиванием верёвки… Фокстерьер-то ведь не красна девица, красотой верёвочного банта на шее заниматься не станет. Психология характера домашней собаки не позволяла Тёпе тратить секунды неизвестно на что… У животного чувство любви к Люсе явно доминировало над гипотетической проблемой с грязными постромками. Так что сведения вашей соседки не сходятся с реальностью, — как можно убедительнее подтвердил я тётушке неопровержимые доводы племянницы.
Осматривая Тёпу я смог воочию убедиться в его добродушном характере. Никакой склонности к агрессии и зубоскальству он не проявил, несмотря на то что некоторые мои действия доставляли ему какие-то неудобства. Он спокойно подставлял мне для выслушивания то один, то другой бок, иногда делая попытку лизнуть каучуковые трубки фонендоскопа, да тараща на меня свои умные тёмные глазки.
На шее Тёпы оказалось несколько неглубоких ссадин и сильная потёртость от верёвки. На голове, в области темечка, имелась незначительная припухлость. А вот собачье ухо — оно пострадало больше всего. Видимо, один из ударов тупым предметом, скорее всего палкой, пришёлся как раз на ушную раковину. Тугая кровавая гематома ушко фокстерьера сделала похожим на маленькую детскую пуховую рукавичку.
Что же касается перелома задней конечности, то никакого нарушения целостности костей выявить мне не удалось. Только лишь лёгким поскуливанием ответил мне Тёпа на ощупывание шейки бедренной кости в области тазобедренного сустава. Вполне возможно, что удар палкой пришёлся именно по этой части тела собаки. Отсюда и незначительная хромота. По моим предположениям, она должна была за неделю пройти. Но отказываться от рентгеновского снимка больного места владельцам я не советовал.
— А как же лангета, доктор? Вы что, не будете её накладывать? — поинтересовалась биолог, демонстрируя свои медицинские познания по оказанию первой помощи пострадавшему.
— Нет, не буду. Фоксы — своенравные собаки. Ничего лишнего на своём теле не потерпят. Тем более я не вижу в этом никакой необходимости. Только щадящий режим на прогулках. Совершать моцион только на поводке и не бегать. Стараться, чтобы больная конечность большую часть времени находилась в покое. И больше ничего.
— Доктор, а как же быть с крутой лестницей? Мы ведь живём на третьем этаже старинного дома. И лифта нет, — поинтересовалась девушка.
— Придётся вам, Люсенька, своего Тёпочку носить по лестнице на руках, — смазывая настойкой йода многочисленные ссадины на теле собаки и одновременно мысленно отмечая острый ум и необыкновенную красоту десятиклассницы, отвечал я.
— Спасибо доктор. Тёпа будет счастлив. Он так любит, когда я на руках его ношу. А тётя всё время ругает меня, что я его чересчур балую…
Пока я делал в «Журнале наблюдений за собаками, нанесших покусы человеку» соответствующую запись, Тёпочка, не теряя времени, свернувшись калачиком у Люси на коленях и закрыв глазки, уже мирно посапывал.
«Действительно странные истории творятся с домашними животными в центре столицы», — подумал я, заканчивая писанину. Но тем не менее предупредил Наталью Александровну о том, что они должны в течение десяти дней показывать Тёпу своему районному ветеринарному врачу, который затем им выдаст справку об отсутствии у собаки бешенства. Это избавит потерпевшую от прохождения обязательного курса прививок против бешенства.
— С проблемой бешенства я хорошо знакома, — оживилась Наталья Александровна. — Только на прошлой неделе я вернулась из Парижа, где стажировалась в институте имени Луи Пастера. Целый месяц изучала современные подходы к разработке антирабических вакцин нового поколения, безаллергенных и весьма, весьма иммуногенных. И с собаками породы бигль тоже имела дело. У этих уникальных лабораторных собак с контролируемой микрофлорой мы проверяли сыворотку крови на выработку антител и делали заключение о напряженности иммунитета, — вновь показывая свою учёность, произнесла биолог.
— Вот и хорошо, коли у Тёпочки такая учёная хозяйка, — съязвил я.
Но неудачно. Очаровательная Люсенька тут же меня поправила, внеся ясность в вопрос принадлежность собаки:
— Между прочим, хозяйкой собаки являюсь я, а не тётя Наташа. В ветеринарном удостоверении Тёпочки так и записано. Его, четырёхнедельного, мне папа подарил на день рождения.
— Да, племянница совершенно права, — согласилась с ней тётка. — Мой старший братец Лев Александрович в нашей семье самый заядлый собачник. Капитан первого ранга, боевой офицер, а в этой маленькой собаке души не чает. Тоже бутербродами да кусочками колбасы и сыра со стола его балует… А вообще, доктор, нам было бы приятно видеть вас в нашем доме. Приезжайте в гости. Вам же необходимо будет посмотреть на Тёпу ещё раз…
На что я согласился, пообещав созвониться с ними.
Распрощавшись с милыми посетителями и взяв листок с выписанными из журнала случаями гибели кошек, я ещё раз внимательно всмотрелся в адреса погибших, пытаясь вплести историю с Тёпой в разгадку причин суицидов. Загадочность и странность всех этих случаев мне не давала покоя. Если кошки болели странной болезнью и кончали жизнь самоубийством, то почему собака оказалась на чердаке? Почему не выбросилась из окна, как кошки, а оказалась кем-то привязанной? И почему её вот так случайно обнаружила соседка, забредшая на чердак чужого дома? Не слишком ли много случайностей? Тем более что обычный похититель собак так действовать не станет. Похитит щенка и скорее отвезёт его на Птичий рынок… Или несколько дней подержит у себя в квартире, чтобы собака к нему привыкла. Так покупателям собаку будет легче выдавать за свою… Но логичной состыковки случаев, произошедших с кошками и с собакой Тёпочкой, у меня не получалось. Выходила лишь сплошная нелепица.
Внезапно хлопнувшая уличная дверь мгновенно вывела меня из раздумий. Здоровенный, словно шкаф с антресолями, мужчина внёс на руках закутанную в ватное одеяло овчарку чёрной масти с застывшим взглядом. Но собака оказалась живой. Её голова вдруг начала подёргиваться в разные стороны. Из открытой пасти стали разлетаться густые хлопья липкой пенистой слюны.
— Эпилептический припадок, — отметил я.
— Доктор, помогите! — пробасил с порога посетитель. — С самого утра бедняга бьётся в судорогах. Обгадилась и обмочилась. Приехал со службы, подмыл её и скорее к вам. Умрёт ведь… Спасайте, доктор! Хотел вас на дом вызвать, да решил, что так быстрее будет и надёжнее…
Оперативно осмотрев собаку и удостоверившись, что у неё типичный приступ судорожного эпилептического припадка после перенесённой чумы, я ввёл ей в вену необходимые лекарства. Напряжённые мышцы сразу же стали мягкими, судороги прекратились. Но собака ещё находилась в сумеречном состоянии. Сразу отпускать домой её было нельзя. Держать на столе тоже небезопасно — эпилептический припадок мог повториться в любой момент. Требовалось некоторое время для наблюдения за ней. Переместив больное животное вместе с одеялом с процедурного стола на пол, в укромный уголок кабинета, я просил хозяина побыть рядом с ней.
Сам же, усевшись за письменный стол и сосредоточившись, стал записывать в журнал данное обращение и оказанную собаке ветеринарную помощь.
Прервал меня настойчивый и громкий стук. И тут же, не дождавшись моего приглашения, с силой в настежь распахнутую дверь процедурного кабинета вошла женщина. Точнее, следовало бы сказать, ворвалось широкое, невысокого роста, человеческое тело, упакованное в плотно обтягивающее демисезонное пальто-шинель ярко зелёного цвета и коричневые хромовые сапоги. На улице стоял тёплый и сухой сентябрь, и мне подумалось, что они как-то не соответствуют погоде.
На голове коренастого создания красовалась броская шапочка из пушистых красно-жёлтых длинных перьев диковинных птиц. К тому же она была вычурно сдвинута набок, почти на самый глаз.
Не здороваясь и не извиняясь за внезапное вторжение, женщина сразу задала мне вопрос:
— Вы скорая ветеринарная помощь на Юннатах? Вы принимаете бешеных собак, покусавших людей? — и, не давая мне возможности что-либо ей ответить, на одном дыхании продолжила: — А кошек, разбившихся насмерть, тоже лечите?
«Ураган какой-то, а не баба», — подумал я. И ещё раз взглянув на её безумное одеяние, с большим трудом сдерживая улыбку, произнёс:
— Выйдите, пожалуйста, из кабинета. Только постарайтесь это сделать без шума. У меня сейчас идёт прием тяжелобольной собаки.
Сидевший на одеяле мужчина, которого фурия не заметила, в подтверждение моих слов, закряхтел…
Однако женщину это нисколько не смутило. Вместо того чтобы тут же покинуть кабинет, она нахально заглянула за операционный стол и, увидев полулежавшего на полу мужчину, склонившегося голову над собакой, громко воскликнула:
— Теперь-то мне ясно, от чего рождаются дети с собачьими головами… Вот, оказывается, это где всё происходит — на улице Юннатов, в доме номер шестнадцать… Вот так, значит, учат юных натуралистов скотоложством заниматься… Половое общение со скотом, наверное, гораздо приятнее, чем с женщиной… Скоро у мужиков в нас потребности вообще не будет…
И совершенно не по-здоровому, громко захохотала.
Это было уже не смешно. Фурия, как мне показалось, в силу своего психически болезненного состояния, смешанного с распущенностью, нарушила рамки дозволенного поведения в общественном месте. Я встал из-за стола и, приблизившись к зелёному телу, намеревался, применив силу, за рукав вывести его из кабинета. Но «тело», резко набычившись и отступив на шаг, вытаращив на меня безумные глаза, завопило:
— Не имеете права ко мне прикасаться, даже пальцем. Я тяжело пострадавшая. Меня только что покусала бешенная собака… Я этого так не оставлю… В ЦК КПСС, на Старую площадь пойду, буду жаловаться… До самого генсека дойду… Развели в городе, понимаешь, кошек, собак… Милуются с ними, сожительствуют… Бессовестно плодят детей с кошачьими и собачьими мордами, а мы, простые москвичи, налоги платим… А нас эти гады ещё и кусают… — и, подняв рукав своей ярко-зелёной шинели, женщина показала забинтованное запястье. — С самого щенячьего возраста его, подлеца, знала. Ничем плохим себя не проявлял. А вырос, на меня стал прыгать, к ноге моей пристроиться всё норовил… Словно взрослый мужик, развратные движения телом успевал делать, кобелиное семя всё норовил выпустить… Потомства собачьего захотел от честной женщины…
Сделав глубокий вдох, она продолжила:
— Знаете, кто я? Я государственный человек. А вы кто такие? Чем вы тут занимаетесь? Половыми сношениями и извращениями… Эксперименты с людьми и животными ставите… Здесь на полу разлеглась одна парочка влюблённых, в другом кабинете сейчас наверняка другая затаилась… На кровати-то неудобно с собакой… К кошке-то ещё можно приноровиться… Небось, здоровенный кобель в человеческом обличье успел уже разок совокупиться с чернухой… Ишь как глубоко дышит… Утомился, наверное. Вы только посмотрите, как он её нежно обнимает и милует… Двуногий скот разводите со скотскими половыми членами… На себе испытала ваше учёное творение, попадались мне такие люди-звери: один с членом, как у коня, всё нутро моё изувечил, кровью чуть вся не изошла… Зашивать пришлось у Склифосовского… Двенадцать швов наложили. По скорой спасать забрали, на носилках несли. Другой ухажёр оказался с длинным и тонким членом, как у душного козла. До самых бронхов, подлец, достал своим козлиным инструментом… Удовольствия никакого, только месяц потом непрерывно кашляла… Третий вообще помесь мужика с хряком, член кривой и на штопор похожий. В матку его так ввинтил, что потом её вытащил словно пробку из бутылки. Врачи признали выпадение. Ушивать связки матки докторам пришлось в больнице «Медсантруд», что на Таганке. Операцию делали под наркозом. Трудились долго. Потом сказали, что мне ещё крупно повезло. Последствие такого контакта со скотообразным самцом могло закончиться удалением моего важного детородного органа. Страх сплошной да ужас… Это вы, натуралисты поганые, во всём виноваты… Тьфу! Мерзость страшную разводите…
Но вы, господа скотские доктора, Клавдию ещё не знаете… До Кремля дойду… Со Столешникова-то мне совсем рядом, до него рукой подать… Я вас всех на чистую воду выведу. Лишу вас скотских экспериментов… Опыты по совокуплению людей и животных с получением людей-скотов сразу прекратите! Всех вас в железную клетку посадить надо, чтобы в строгой изоляции и под постоянным надзором работали, как я в Гознаке… Деньги для страны печатаю. Ни одного рублика невозможно из цеха вынести, — не унималась разбушевавшаяся фурия.
Из этой безумной речи душевно больного человека мне мгновенно стала ясна причина всех недавно произошедших в районе Столешникова переулка несчастных случаев с хозяйскими кошками. И с фоксиком Тёпой тоже. Добрых и доверчивых домашних кошек безумной Клавдии без особого труда удавалось выбрасывать с верхних этажей домов.
С Тёпой же всё произошло иначе. Вначале, доверившись хорошо знакомой соседке, он позволил себя завести на чердак рядом стоящего дома. Но вскоре, почувствовав, что его дела плохи, решил постоять за себя. Не позволил потерявшему рассудок человеку выбросить его в окно словно обгрызенную косточку. Благо, что у восьмимесячного фокстерьера зубы остры, как бритвы, а мышцы шеи настолько крепки, что надкусить и затем оборвать верёвку ему особого труда не составило. А упрямства фоксам тоже не занимать. Даже сильные удары палкой по голове и чувствительному уху, которые наносила ему безжалостная соседка, не остановили Тёпу от желания вырваться из коварного плена.
Так вот, оказывается, какая неизвестная странная болезнь стала причиной массовой гибели ни в чём неповинных кошек и принесла страдания и слёзы их владельцам. Возбудитель этой страшной заразы стоял передо мной в ярко-зелёной шинельке и немыслимом головном уборе, с раскрасневшимся и перекошенным от возбуждения лицом. Этот опасный для окружающих «микроб» безумно жестикулировал, брызгал слюной, сжимал кулаки и был склонен к агрессии. Ждал только повода, чтобы побить окна, стеклянные медицинские шкафчики и вообще разнести врачебный кабинет. Мне стало очевидно, что прикасаться к больной женщине, тем более хватать её за рукав и насильно выводить из кабинета мне не стоит. Она специально провоцирует меня на скандал.
Прервать эту драматическую и довольно неприятную ситуацию могла лишь только городская психиатрическая помощь или милиция. Так как номер телефона городского психиатра у нас отсутствовал, мне проще было набрать номер телефона милиции — «02». Что я и сделал.
Едва в телефонной трубке прозвучали длинные гудки вызова, как Клавдия вдруг на полуслове осеклась… Её глаза в страшном испуге вдруг расширились, она вся сжалась… Не успел я понять, что за причина вызвала столь резкое изменение агрессивного поведения фурии, как с пола в стремительном порыве поднялся человек-гора. Молниеносным движением он сгрёб в охапку распоясавшуюся хулиганку и одним махом вынес её на улицу.
В наступившей тишине по кабинету только летал страусиный пух, упавший с головного убора ненавистницы животных, да отчётливо было слышно ровное дыхание спящей овчарки, указывающее на наступившее облегчение в её состоянии.
Двухметровый гигант отсутствовал не более пяти минут. Вернувшись, он твёрдо заверил меня, что эта бестия больше нас не побеспокоит. И вообще, от болезни люто ненавидеть кошек и собак, по его мнению, он её навсегда избавил. Увидев мой недоумённый взгляд, пояснил, что Клавдию как скандальную и не вполне здоровую личность он знает давно. Она проживает на подведомственной ему территории, на которой он является участковым.
Милиционер своё слово сдержал. Суицидальных случаев с кошками в центральной части города больше не наблюдалось. Домашние собаки тоже не пропадали.
Вот таким неожиданным образом закончилась внезапно начавшаяся вспышка странной суицидальной болезни кошек.
P. S. Когда я прохожу по центральной части города, об этой неприятной истории, случившейся в семидесятые годы прошлого столетия, мне ничего уже не напоминает. Тот злополучный дом номер 20/11 по Столешникову переулку сломали. На его месте воздвигли роскошную гостиницу «Аврора-Мариотт».
