Многие обожают читать исторические романы. Я их читал прежде, и теперь иногда читаю, но не принадлежу к числу любителей этого жанра. Почему – объясню.
Людей, читающих высокоинтеллектуальную литературу, толпа считает яйцеголовыми умниками. В свою очередь яйцеголовые умники считают тех, кто читает массовую беллетристику, тупоголовыми придурками. Чтобы не быть зачисленными ни в те, ни в другие, значительное количество людей читает нечто среднее, а именно – детективы и исторические романы.
История, как полагают многие, находится в нашем распоряжении. Запас сюжетов в ней огромен. Некоторые реальные сюжеты почище любой выдумки. Грех не использовать такой материалец. И его используют на полную катушку. Не отдавая себе при этом отчёта, что создать исторический роман – задача либо вообще невыполнимая, либо выполнимая с огромным трудом и в ограниченных пределах.
Историк – служитель науки, его цель – добывание научной истины, он обращается к аудитории профессионалов, заранее зная, что аудитория не потребует занимательности изложения и красот стиля. Точнее, он может, если ему угодно, стараться выдержать и то, и другое, но это не является его непременной обязанностью.
А писатель должен соблазнить широкую аудиторию непрофессионалов, заставить её потратить время на знакомство с его новорождённым сочинением; у писателя нет определённой цели, сочинительство – внутреннее состояние его духа. Он не ищет истину. Он создаёт художественную версию реально бывшего в одном из возможных вариантов. Перекладывает когда-то сложившуюся мозаику, об истинном положении фрагментов которой ни он, ни историк могут ничего достоверного не знать.
Изредка являются в мир люди, наделённые, помимо блестящих способностей к науке, столь же блестящим литературным дарованием. И тогда из-под их перьев выходят книги, сочетающие ценность научного исследования с литературными достоинствами и доступностью для широкого читательского круга. Отечественные примеры – академик-историк Евгений Викторович Тарле (1874-1955) и его книги о Наполеоне и Талейране; историк и публицист Евгений Петрович Карнович (1823-1885) и его цикл романов о российском XVIII столетии.
Но гораздо чаще являются в мир люди, одарённые литературными способностями и интересом к истории, однако в силу причин жизненного порядка не способные выйти из рамок усвоенной идеологемы. И тогда из-под их перьев выходят книги, сочетающие достоинства увлекательного чтения-чтива с произвольными интерпретациями, подтасовками и фальсификациями документально установленных фактов. Пример, снова отечественный – историк и филолог Анатолий Корнелиевич Виноградов (1888-1946), романы которого («Три цвета времени», «Осуждение Паганини») в советское время били рекорды по количеству переизданий.
Главная причина предубеждённого недоверия искушённых читателей к исторической романистике – неизбежная, почти фатально происходящая под перьями авторов модернизация психологического склада и характеров персонажей.
Если материальное наследие культуры, предметные следы эпох могут сохраняться физически и в большом количестве, если политические перипетии, дискуссии и хронологические перечни событий могут быть протокольно задокументированы – то такая трудноуловимая вещь, как ментальность эпохи, сквозь время и пространство до нас не доходит и на физических носителях не закрепляется. Для распознания её следов в документах, для грамотного «восстановления по черепу» ментальных черт людей, давно обратившихся в прах, требуются особый талант, капитальная спецподготовка в нескольких прикладных областях знания и большой объём каторжного труда. При этом успех не гарантируется никому.
Автор исторического романа более чем свободен. Если угодно, он имеет индульгенцию – печатному слову в России продолжают верить. Карт-бланш, дарованный историческому романисту, заключён в том, что читающее население любой страны состоит отнюдь не из кандидатов и докторов исторических наук, но из граждан, желающих при обращении к книге непременно соединить приятное с полезным – всплакнув над чувствительной коллизией, заодно узнать что-нибудь информативное. А бездонный океан прошлого и безмолвная толпа исторических персонажей, от имени которых можно невозбранно говорить что угодно – это соблазны великой простоты и гарантированной популярности. Современность может цыкнуть на зарвавшегося прозаика. История смолчит.
Так произошло в СССР. Весь советский период истории страны, особенно военный, был замалёван и переписан усилиями исторических беллетристов до такого состояния, что реальная история оказалась едва ли не полностью подменена исторической прозой. В карикатурном виде воплотился знаменитый парадокс Эдмона де Гонкура: «История – это роман, бывший в действительности».
Чем бездарнее, нелепее и анахроничнее оказывается некий исторический роман, тем безболезненнее он проходит для аудитории. Когда же сознательная ложь соединяется с талантом, а художественная литература начинает претендовать на роль исторического прокурора и идейного арбитра – возникают фантомные конструкции и лабиринты, в которых могут заплутать поколения.
Исторические романисты никогда не сдадут своих позиций, с разной степенью успешности будут интерпретировать, анатомировать, вымачивать, панировать и запекать прошлое, придавая готовым блюдам вкус и аромат, совершенно не свойственные историческому сырью. Можно лишь теплить слабую надежду, что начавшийся процесс разрушения литературоцентричного российского мышления со временем поставит романизированную историю на её законное место, на книжную полку с табличкой «Cave, lector!» – «Читатель, берегись!»
