Поэзия легка как вдох,
Хотя, по сути, — это выдох:
Душа в прекрасном ищет выход,
Когда ее целует Бог!
***
NB
У шепота давнее женское имя –
Оттаешь… и слышится осень шуршит
Туманной аллеей, где солнце, как ливень,
Лучами рассыпалось в гулкой тиши.
У шепота взгляд убегающей серны –
Небрежное слово... Спугнешь и лови…
По трепету листьев, по шороху те́ней…
Шепот – забытое эхо любви!
У шепота время – полночная птица,
У шепота влажная стрелка у губ
И медленный миг, и желанье напиться
Росою надежды и веры в судьбу.
И влагою шепота, влагою веры,
И влагой туманной осенней тиши
Поверена память, что знает от века:
Любовь – это талая влага души!
***
г-же N**
Меланхолия круга;
Обретение раковины;
Обреченная звуку;
Наважденная страхами;
В пустоте – трещина;
В струне – колокол;
В слепоте – вещая;
Притяженная облаку!
Боль мнимого;
Плод воздуха;
Суть зримая;
Свет – гроздьями;
Блеск внешнего;
Грех вышнего;
Даль вешняя;
Чернокнижие;
Клеть вечности;
Плоть времени;
Кровь Вечери;
Рок бренного;
Нескончаема в круге;
Восковая в пламени;
Неудержная в муках;
Непостижная в храме...
Огненная!
Трепещущая!
Зеркальная, словно лезвие!
Вот такая поэзия – женщина!
А женщина – поэзия!
***
Сутры об отношениях
Стеклярусный кабинет Китайского дворца в Ораниенбауме
под Санкт-Петербургом, созданный в XVIII веке,
считается шедевром мирового искусства...
Выписка из словаря
Лечу… В иллюминаторе луна на ущербе,
Стеклярусная, но в трещинах и нет полноты.
А вот солнце всегда такое огненное и щедрое…
И зачем только мы перешли на «ты»?
В нашем «Вы» не было никакой дистанции,
Только трепет и нежность и длящийся миг.
Ночи шествовали зеленоглазыми языческими красавицами,
А дни прозрачностью наделяли их.
Говорят, что нужно ценить настоящее,
А по мне «было», «будет» и «есть» – это один огненный шар!
Это как солнце ночью или за тучей, в ненастье,
Оно просто есть и в этом его божественная душа.
А любовь?.. Что поет ей прошлое?
Откуда розы знают, как нежиться под лучом?
Почему в притворе глаз так медленны лошади,
Когда туман их кутает и поит речным молоком?..
Да, наша память живет от картины к картине...
Это как в Эрмитаже: зайдешь – и уже утонул
В этих бликах, и тенях, и воздухе долгом и длинном,
Где память столетий торжественно несет караул…
И Вы же знаете, глазами в глаза –
это как бисеринки во дворце под Питером,
Как аллеи старинных лип, замирая в касании губ…
Это маленький ангел смеется, а Вы украдкой ресницы вытерли…
Прошлое – это соединенность вглубь!..
В нашем «Вы» и не было никакой дистанции:
Утонченность – особая стать тишины!
Просто в травах лежать, замереть, размечтаться,
Чем воздвигнется храм под названием «Мы»…
И Вы же знаете, будущее вышито синелью в Ораниенбауме,
И это «Мы», легкие, как птичий полет!
Это послание стеклярусами из незримой воздушной ауры.
Будущее – это память вперед!
И это только зажмурившись, и только привставши на цыпочки,
Ведь надежда возвышенна, и она самый воздух любви!
Это ее златошвейки вышивают что-то призрачное и дымчатое…
Будущее – это всегда на «Вы»!
И за гранью себя, и в сердечной святости,
Это там, где судьба еще гибка и огненна всякая мысль…
Это сны наяву, из тех, что нам вместе снятся!
Будущее – это соединенность ввысь!..
И поверьте, я так же ценю настоящее!
Я все еще мальчик в галерее огромных картин,
И к недописанному мне хочется добавить что-нибудь снящееся –
А вдруг оно сбудется в нашем «ты»!
Ведь, в конце концов, медленны лошади,
Розы нежной щекою припали на мрамор колонн…
Какое оно дымчатое и призрачное, это наше с тобою прошлое!
Господи, благослови этот сон!
И ты поверь мне, поверь, я очень ценю настоящее,
Только у него отчего-то истаяло будущее… Увы!..
Я люблю этот миг, уходящий и все еще длящийся…
Но все-таки жаль, что мы перешли на «ты»…
***
Сутры о Бóжестве
Величайшая победа – победа над самим собой.
П. Кальдерон
У нас в прихожей зеркало очень любит ловить облако,
А ночью балуется с мерцаньем планет.
Если смотреть краешком глаза, а не во все оба,
Свидетельствуешь, что реальностей становится две!
И, следуя логике Аристотеля, ищешь ответа,
А не таится ли в зрении, да и в любом ощущеньи, обман?
И зеркало кажется якорем неба,
Застрявшим в плоскости амальгам.
Меня спросила дочь, читал ли я Трипи́таку,
Коли мне давно уже близок буддизм.
А я ответил, что Моисею с плитами
Тяжело было спускаться с Синая вниз;
Что между знанием и единством стоит знак тождества;
Что кантовская "вещь в себе" означает не скорлупу, а суть;
И весь процесс познания – это просто открытие бо́жества
В глубине себя, сквозь облипшую муть!
Что время – один из приемов Бога ограничить пространство;
Что жизнь и смерть – это всего лишь маленький круг,
Всего лишь миг в бесконечном вневременном странствовании
Нашего собственного бо́жества, обретающего собственный звук!
И что на человеческом языке невыразимо Творящее Слово!
Что знание мгновенно, а cудьба – это мера вещей!
Что страдание – это средство найти основу,
А опыт – путь, пройденный к самому себе!
И наши чувства – это серебряные зеркальца на планете,
И сердце непознанного зовется судьбой…
И не величайшая, а единственно возможная победа на свете –
Это победа человека над самим собой!
Поцелуй
И мир качнулся, отлетая,
И я, зажмурившись в ответ,
Вернулся веточкой миндальной
В забытый вешний первоцвет.
Какою вышнею капелью
Мечты умножились мои,
Какие росы зазвенели
В туманах брезжащей зари!
И как печально отозвался
Бутон на ветке золотой,
Как будто знал, что грезы властны
Недолгой вешнею порой…
Но было тонко и воздушно
Касанье бледных лепестков,
Как будто сотканных из кружев,
Как будто явленных из снов!
Была хмельна кора и пряна,
Вобрав дыхание полей:
Печаль лаванды, яд тимьянов
И трепет диких ковылей…
Так невозможно долго длилось
Мгновенье – вечности длинней!..
И, Боже мой! какая сила
Таилась в нежности твоей!
***
Наташе Ростовой
Наташа Ростова, какая Вы дура!
Ах, ангел Вы мой неземной!
Какая беда Вам на ушко шепнула
Тогдашней московской зимой?!
И дивный сонет, что Вы петь так умели,
И вальс на том самом балу
Как сердце не вспомнило, как не пропело
Ту близкую Вам высоту?!
Я знаю, причиной всему была нежность,
Взлелеяна Вашей мечтой
И девичьей страстью, чтоб сбылись надежды,
Чтоб даль увлекла за собой.
И кто-то... Ах, кто-то – всего лишь обличье,
Всего лишь фонарик пустой...
Как Вам не терпелось средь скуки столичной
Наполнить свеченьем его!
Ах, кабы фонарик – а то лишь скудельный,
Дырявый, негодный сосуд!
Увы, ослепление свойственно девам,
Чьи се́рдца как птички поют!
Искали фонарик? А яркость иную
В груди сохранить не могли!?
Наташа Ростова, какою же дурой
Тогда показались мне Вы!
И князю Андрею, и мне было горько,
Что Вас не вернуть никогда, –
У истинной чести граница так тонка,
И тру́дна ее высота!
И, видно, отпущено всем нам по мере,
Которую можем вместить!
И Вам не достичь было князя Андрея,
Увы, никогда не достичь!
Когда ж в эпилоге по грязным ухабам
Мы с Пьером доехали к Вам,
Мне страшно признать: Вас в обычную бабу
Уже превратила судьба!
И здесь мне открылась великая правда:
Мы – щепки средь бурной реки!
Наташа Ростова, ах, так нам и надо!
Какие ж мы все дураки!
***
Самолетик
Летит бумажный самолетик,
Куда-то держит свой полет…
Он сделан из записки нотной,
И он в плену у этих нот.
Он птичий вздох, воздушность тени,
Он ввысь упавший мотылек,
Он лужиц головокруженье…
И он в плену у этих нот…
Он сделан из газетных строчек –
Нырок, вираж, еще нырок –
Как легковесен, как непрочен!..
Но он в плену у этих нот…
Он сложен из страницы книжной,
Где что-то чёркнуто пером.
Как он мятежен, как возвышен
«В тумане моря голубом»!..
Нет! Он любовное посланье –
Парит, взмывает и поет.
Как призрачны его старанья,
А он в плену у этих нот!..
Он скоро превратится в точку
И, закружившись, упадет?!
Он слышит музыку и только –
И я в плену у этих нот!
И, соткан из воздушных линий,
Он продолжает свой полет…
Лети, лети все выше, милый,
Навстречу звукам этих нот!
