Вскоре Чурилкин с Марфой отпраздновали свадьбу. А потом у них наступили трудовые будни. Катерина Пафнутьевна своё обещание сдержала. Молодожёны работали санитарами в одном больничном морге. Марфа на работу приходила немного раньше мужа. Перед началом работы дневной смены патологоанатомов она должна была успеть вымыть полы, анатомический инструментарий, оставшийся грязным после ночной смены и протереть мраморные столы для вскрытия трупов. А Чурилкин приходил на час позже. Он катал тележки с покойниками, помещал их в холодильные камеры, затем перекладывал на столы для проведения патологоанатомического вскрытия, затем снова убирал распотрошённые и зашитые крупными стежками тела в рефрижератор…
А ещё он принимал от родственников усопших верхнюю и нижнюю одежду, обувь и всякие необходимые для этих случаев стандартные атрибуты. Для покойников женского пола он просил дополнительно принести непочатые духи, туалетное мыло, пудру, румяна. И конечно же, разговаривая поставленным елейным голосом с убитыми горем родственниками о подготовке покойника, оттопыривал карман замусоленного белого халата, куда те клали ему деньги. Кто красненькую десятку, кто двадцатку, а кто — две фиолетовые купюры по двадцать пять рублей каждая…
К концу рабочего дня Чурилкин с Марфой принимали свои законные сто граммов семидесятиградусного чистейшего медицинского спирта, который им, согласно правилам техники безопасности, полагался для обработки рук и резиновых перчаток. Чистейший спирт-ректификат пили, не разбавляя водой. Закусывали кусочком чёрного хлеба и колбаской, припасёнными для этого ещё с обеда. И довольные жизнью, не спеша, покидали морг.
Придя домой, Чурилкин, закрывшись в туалете, пересчитывал полученные с родственничков мертвяков смятые деньги. Любовно разглаживал их на коленке, сворачивал трубочкой и погружал в пустую жестяную банку из-под консервов, которую прятал за унитазом, под самой канализационной трубой. Для денег это было, по его мнению, самое надёжное хранилище. И, прижимаясь к белой холодной фаянсовой конструкции, Чурилкин испытывал приливы отличного настроения и радости. Ещё бы! Разве всего год тому назад, меняя прохудившуюся заднюю резиновую муфту и поневоле обнимая заводской унитаз, зассанный и засранный работягами, мог ли он предположить, что будет вот так любовно смотреть на свой толчок — за которым каждый вечер скапливаются немалые денежки.
В консервной банке-хранилище за три дня образовывалась месячная зарплата, которую он получал на заводе, когда играл в заводской футбольной команде. Разве могла пригрезиться ему такая сытная и богатая жизнь? «Конечно же, нет», — отвечал сам себе новоиспеченный богатенький санитар морга. А к выходному дню он имел деньги, по сумме равные зарплате самого директора завода.
Каждое утро Чурилкин, не дожидаясь лифта, спускался по лестнице пешком, негромко насвистывая мелодию футбольного марша. А когда встречал на своём пути кошек, мирно сидящих на ковриках подле своих дверей, то мощными ударами левой и правой ног, вспоминал свою былую спортивную жизнь, зависимую от директора завода, его замов, капитана сборной, парторга и профсоюзного начальника и других многочисленных командиров…
Хозяйские кошки, не успевающие что- либо сообразить, от внезапных зверских ударов, словно футбольные мячи, кубарем летели вниз и мягкими телами глухо ударялись о стены и бетонные перекрытия. Издавая тихий стон, падали на пол…
При этом некоторые кошки оставались неподвижно и бездыханно лежать, беззвучно открывая ротик, из которого тоненькой струйкой вытекала алая кровь. От сильных ударов в живот у них мгновенно разрывался желудок, отрывалась печень и страдали все внутренние органы.
Другие же животные, с трудом поднявшись на свои враз ослабевшие ноги, шатаясь из стороны в сторону, будто пьяные и ничего не понимая, пытались уковылять куда-нибудь подальше и спрятаться от садиста…
Глядя на беспомощность и панический ужас, застывший в глазах беззащитных маленьких пушистых существ, большой и сильный человек громко раскатисто смеялся.
Домашние кошки, привыкшие к тому, что в подъезде их никто никогда не обижал, будучи добрыми животными, в отличие от собак, не могли наброситься на злого типа и постоять за себя. Вот этим-то и пользовался бывший футболист. Он хорошо помнил острые зубы и оскалившуюся пасть ягдтерьера и поэтому всю свою затаенную злобу вымещал на слабых и беззащитных кошках. Уже вскоре ни одну из оставшихся в живых кошек на лестничную площадку жильцы не выпускали.
Однажды, спускаясь по лестнице, Чурилкин обратил внимание на кошку ярко-рыжего цвета с огромным круглым животом. Она спокойно и горделиво направлялась к своей двери и, не думая об осторожности, с любопытством смотрела на приближающегося к ней незнакомого человека.
— Ишь сколько котят народить хочешь, тварь подзаборная, — прорычал садист и тут же решил ею «пробить» пенальти.
Чуть ускорив движение, он точным движением носка ботинка послал её вниз — вдоль лестничного марша. От пушечного удара ногой кошка, словно ядро, вмазалась в каменную стену, густо обдав её алой кровью. А упав навзничь, глухо застонала. Проходя мимо неё, Чурилкин смог наблюдать, как у бедняги из-под хвоста на пол изливалось огромное количество крови, в которой плавали шевелившиеся комочки… Чтобы не запачкать обувь, Чурилкину даже пришлось прыжком преодолевать быстро образовавшуюся кровяную лужу.
— Вот сволочь, чуть кожаные подошвы новых заграничных штиблет не запачкал мерзкой кошачьей кровью, — недовольно проворчал нелюдь.
Вечером от тёщи ему стало известно, что кто-то убил в их доме кошку, которая принадлежала её бывшему начальнику СЭС, председателю их кооператива.
— И не просто убил, а выдавил из неё пятерых котят, которые вот-вот должны были появиться на свет. Всех до одного… Ах, если бы я только знала этих пионеров — не поскупилась бы купить каждому подростку по шоколадке, — разоткровенничалась Катерина Пафнутьевна, смакуя подробности произошедшей драмы.
Оказывается, этот самый начальник — главный врач санэпидстанции по фамилии Вилькинсон — в своё время не угодил Катерине Пафнутьевне, когда она оформляла себе льготную пенсию. Отказался завысить в пенсионных бумагах её месячные зарплаты за предыдущий год. Не откажи он ей в этом — пенсия у неё сейчас бы оказалась на двадцать пять рублей больше. Обидевшись на него, она перешла работать на другую станцию. Там как раз требовался специалист её профиля. Да и ездить на работу было ей гораздо ближе. Новый главврач тут же к зарплате прибавил целых полста рублей. Пенсии да зарплаты ей вполне на жизнь хватало, тем более что пай за квартиру она уже давно выплатила. Так что работающей пенсионерке удавалось откладывать часть денег на чёрный день.
Но, несмотря на то что все финансовые вопросы у неё благополучно разрешились, Катерина Пафнутьевна на своего бывшего начальника затаила лютую злобу. И сейчас радость за смерть его любимой кошки переполняла ей душу.
— Ишь ты, жидовская морда, честный какой нашёлся… «Под-лог со-вер-шать не могу, даже для коллеги», — передразнила его Старуха, удачно воспроизведя его интонацию голоса.
— Хорошо, что сам наткнулся на издыхающую тварь. Пиджак говорят с себя новый снял — в него положил кошку с котятами и, поймав такси, повёз в скорую скотскую помощь… А сейчас ветеринар к нему на дом приехал. Котят старается спасти. Рыжая бестия ему по ночам теперь будет сниться. Жена-то у него подохла два года назад от рака… Всё время о своей родине — Израиле — мечтала. Родня у них там живёт… Мацу к еврейской Пасхе они им присылали… Последнее время кошка вместо жены ему была… Вот Марфочка обрадуется, что рыжая тварь подохла… Она её отравить всё собиралась, но её из квартиры ни разу не выпускали на улицу. Вот что значит счастливая случайность… Ах, если бы знать, кто её укокошил, ах, если бы узнать… — и дико захохотала…
— Катерина Пафнутьевна! Это я жидовку рыжую мазанул. Левой ногой послал в самый центр стены лестничной площадки, — неожиданно признался ей Чурилкин. И гордо добавил: — Красный тюльпан из еврейской кровушки на ней расцвёл. Теперь, пока не закрасят, долго красоваться на стене будет…
— Не может быть! — изумлённо воскликнула Катерина Пафнутьевна, бросившись целовать зятя. И, с улыбкой на лице продолжила: — Ну ты, Чурилка, молодец. Уважил свою тёщу. Вот Марфочке расскажу про тебя, когда вернётся из поликлиники. Марфа тебя тоже расцелует. Ах расцелует… А пока я сбегаю за бутылочкой, отметим это радостное событие. Спирт-то у нас закончился. Что-то туговато с ним теперь на работе стало. Вместо него хлорамин выдают, — одевая пальто, пояснила докторша.
Обратно тёща вернулась с дочерью. Они случайно встретились на улице, у самого подъезда. Обе пребывали в некотором возбуждении. Дружно бросились хлопотать на кухне. Чистили картошку, резали колбасу, лук и потрошили селёдку, открывали банки со шпротами… И всё время чего-то между собой по-бабски секретничали.
А когда первая поллитровка была опустошена и приступили ко второй, Марфа поделилась с Чурилкиным принесённым от гинеколога радостным известием, сообщив мужу о беременности. И что срок у неё уже двенадцать недель.
Но Чурилкину от этого известия на душе радостно не стало. Скорее даже наоборот. Беспрерывный детский плач, изгаженные пелёнки да горшки… Ему сразу вспомнился рассказ его покойного отца, который как-то в порыве откровения признался сыну, что не хотел заводить детей. Во время беременности заставлял жену пить хинин и другие снадобья, чтобы вызвать выкидыш. Первые две беременности удалось прервать. А вот с третьей… На сей раз ничего не помогло. Аборт не наступил. Младенец родился точно в срок, но, появившись на белый свет, не закричал, как все. А ещё напугал акушеров тем, что цвет кожи новорождённого имел синюшный мертвецкий оттенок, вызванный наступившей асфиксией.
Малыша врачи попеременно опускали то в тёплую, то в холодную воду, проводили искусственное дыхание, давали дышать кислородом. И когда младенец наконец лениво завопил хриплым голосом и самостоятельно задышал, судорожно дёргая ножками, педиатр-реаниматолог предсказал его матери, что её сын, когда вырастет, непременно станет спортсменом-бегуном.
Правда, будущий спортсмен долго не разговаривал. Родители поначалу думали, что сынок, из-за того что его в утробе травили хиной, уродился немым и глухим. Ан нет. К шести годам мальчонка заговорил. Да так бойко. И всё отборными матерными словами. Значит, со слухом у него оказалось тоже всё нормально, решили родители. Видимо слышал и запомнил, как отец на мать бранился. Но десятилетку сын так и не закончил. Из школы его выгнали, чтоб других детей не растлевал и не склонял к мелким кражам и пьянству. Тем не менее охотно взяли в ремесленное училище на отделение слесарей-сантехников.
После выпитых нескольких рюмок по случаю беременности Марфы и смерти ненавистной кошки с выдавленными из чрева котятами, Катерина Пафнутьевна стала радостно рассказывать дочери о герое-зяте, который убил ненавистную им рыжую скотину.
Поведала мать доченьке и о том, как горестно плакал Вилькинсон над бездыханным телом любимой кошки, как затем он её отвёз в ветеринарную лечебницу, о том, как к нему самому затем приезжала кардиологическая бригада скорой медицинской помощи спасать от стенокардии и инфаркта. Не забыла сообщить и о том, что в настоящее время вызванный Вилькинсоном ветеринар выхаживает выдавленных из рыжий утробы полудохлых слепых котят.
— Ры-жень-кого ко-тё-ночка оставлю себе, а других определю по дру-зь-ям-ям-ям. По-то-м-м обре-за-ние котам сде-ла-ю, чтобы ущем-ле-ни-я крайней плоти не бы-ло, испанский ворот-ник-ик не возник-а-л, — икая, рыгая и паясничая, опять изобразила ненавистного соседа бесноватая Катерина Пафнутьевна.
От материнского кривляния Марфа стала заливаться безумным дьявольским хохотом. Потом женщины выпили ещё по одной рюмке водки, произнеся тост за Чурилкина — его меткий и крепкий удар.
— Ты, Чурилка, у нас ге-рой и мо-ло-де-ц — произнесла Старуха, громко икнув. — Марфушка призналась мне, какой ты крепкий и темпераментный мужчина. Подобной половухи у неё ещё ни с кем из мужиков не было. Спасу от тебя, она говорит, нет никакого…Пол-ночи дерёшь её. Мо-ло-де-ц, Чурилка7 Настоящий мужик… Ик… Ик… Ик…
— Это уж точно, Катерина Пафнутьевна. У меня так всегда с вашей Марфочкой получается, и будет так происходить всю нашу молодую жизнь, — подтвердил половой гигант, отправляя в щербатый рот очередной кусок дорогого венгерского сервелата.
*
Сказал и сглазил. Когда легли спать, захмелевшая Марфа никак не могла понять, отчего у мужа в этот раз половой орган не твердеет. Её мужика как будто подменили. Она к нему ластится, а член реагировать соответствующим образом ни в какую не желает. Ведёт себя, словно у покойничка, лежащего на холодном мраморном столе перед патологоанатомическим вскрытием.
— Ты что, Чурилка, разлюбил меня, что ли? — недовольным тоном спросила Марфа муженька.
А он вместо ответа только заскрежетал зубами, да сплюнул в подушку отколовшуюся зубную эмаль. И, чтобы окончательно избавиться от приставания Марфы, выйдя на кухню и выпив полный стакан водки, принялся курить. Половое бессилие его посетило снова.
Где-то под утро, вернувшись в койку к жене и процедив сквозь зубы:
— Не время щаз этим делом заниматься, ребёнку во вред сказаться может, — демонстративно отвернулся к стенке и, укрывшись одеялом с головой, тут же захрапел.
На подобные слова мужа Марфе возразить было нечего.
Работая в больничном морге и постоянно общаясь с родственниками усопших, Чурилкин поднаторел в деле правильного общения с людьми. За словом в карман не лез — только оттопыривал его для получения от клиентов денег.
— Попудрить вашего папочку? Какой одеколончик любил ваш супруг? «Шипр», «Полёт»?
Или:
— Вашей маме нравился аромат «Красной Москвы»? Как она относилась к румянам? Больно щёчки у неё стали бледными и проваленными. Тампончики из стерильных салфеток на вате надо будет подложить под щёчки изнутри, чтобы выглядела мама совсем как живая. Только вот со стерильным материалом у нас в морге плохо. Хирургия забирает всё… Мне придётся после работы зайти в аптеку на соседнюю улицу… Подберу салфетки по размеру и за свои деньги куплю… А они нынче стоят дорого, а зарплата у нас нищенская… А потом ещё потратиться на румяна и губную помаду…
Ну какой родственник удержится от желания компенсировать доброжелательному человеку понесённые им расходы и приплатить за неурочные хлопоты?
А ещё циничнее выглядел разговор Чурилкина с родными покойника по поводу формы рта усопшего. Санитар уделял этому фрагменту тела особое внимание. Он интересовался у родственников:
— Как вы пожелаете, чтобы рот выглядел: строго закрытым или с лёгкой прощальной улыбкой?
Если же кто-то сгоряча и желал, чтобы покойник, который в жизни действительно слыл весельчаком и балагуром, имел не слишком печальный вид и соглашался на подобный художественный приукрас физиономии, то потом где-то внутри сожалел об этом. Цена санитарского художества обходилось слишком дорого.
К этому следует ещё добавить, что мародёр у мертвецов приноровился срывать с зубов золотые коронки. Для сокрытия этого он предусмотрительно склеивал губы с их внутренней стороны. Универсальный технический клей цепко удерживал мёртвые ткани.
Скаредным же родственникам, которые неожиданно вспоминали о драгоценном жёлтом металле, оставшемся в ротовой полости покойника, и намеревались его заполучить, Чурилкин под заранее сочинённое рассуждение наглядно им демонстрировал, как тот не желает расставаться со своим добром:
— Вы только посмотрите! Вы только посмотрите! Усопший так плотно сжал губы, что они скорее разорвутся, чем откроются. Что подумают другие близкие и знакомые, увидев порванные губы и изуродованный рот? Наверняка поднимут скандал…
Скряги, видя, как при малейшей попытке открыть рот, действительно начинает разрываться мёртвая ткань губ, бледнея, тут же отказывались от своего желания сдать в скупку драгметалл.
Мародёру Чурилкину только этого и надо было… В доме за унитазом, рядом с деньгами у него находилась другая большая железная банка. И она была почти что до краёв наполнена ворованными у покойников золотыми коронками.
Так вот, после того как бойцовские качества у Чурилкина вновь оказались потерянными, половую жизнь, как обычно в таких случаях бывает, ему заменила водка. Марфа, видимо, посоветовавшись с матерью по поводу прерванных интимных отношений с мужем, решила к нему больше не приставать. Мать подтвердила, что бурные половые акты действительно могут спровоцировать у неё выкидыш. А Марфе так хотелось иметь ребёночка. Срок беременности перевалил за восемь месяцев. Плод уже шевелился в её непомерно большом животе и, по-видимому, вызывал в вынашивающем его организме непреодолимые, а порой просто непонятные и извращённые желания.
Однажды утром Марфу неудержимо потянуло на солёненькое и на остренькое. На что конкретно она и сама не могла толком понять. Дома ничего такого не оказалось… Но дело было поправимым. Благо продовольственный магазин находился совсем рядом.
Матери в этот день, что-то нездоровилось. То ли отравилась старой сметаной, давно стоявшей в холодильнике, то ли налузгалась семечек, то ли с любимым зятьком перебрала накануне лишнего. Одним словом, мать лежала в постели, периодически бегая в туалет, сблёвывая и понося.
Муженёк тоже хватанул с тёщей больше обычного, да к тому же на выпитую водку добавил вина… А потом ещё пива. Свалившись с вечера, он ещё крепко спал. Марфа предприняла попытку разбудить заспавшегося мужа, чтобы тот сходил в магазин и купил ей солёных огурцов и чего-нибудь копчёненького. Но с побудкой у неё не получилось. Чурилкин, не просыпаясь, лишь, перевернувшись на спину, начал храпеть ещё сильнее. Марфа поняла, что это надолго. Отказавшись от побудки мужа, она сама решила идти в магазин.
Лифт почему-то не работал. Красная сигнальная лампочка на кнопке вызова постоянно горела.
— Ну ладно, чёрт с ним, с этим проклятым лифтом, пойду вниз пешком, — недовольно выругалась Марфа и, ухватившись за перила, медленно стала спускаться по лестнице.
И вот, переступая со ступеньки на ступеньку, по-видимому, крепко задумавшись о предстоящих родах, о сыне, которого она носит в своём чреве, о его имени, Марфа незаметно для себя несколько ускорила движение. Накинутый на голову и в спешке слабо завязанный платок немного сбился и стал сползать на глаза. Женщина, не переставая движение, отпустив поручень перил, решила его поправить и потуже завязать концы. Тут она вспомнила о стене лестничной площадки, где по рассказу мужа, красовался красный тюльпан из кошачьей крови. Она, не останавливаясь, подняла глаза, чтобы всласть полюбоваться кровавым цветком…
Падая навзничь и не имея из-за большого тяжёлого живота совершенно никакой возможности удержать равновесие, в этот короткий миг Марфа всё-таки увидела на стене кровавый след от убиенной её мужем невинной беременной кошки, но почему-то не в виде огненного тюльпана, а в виде кроваво-красного креста, горящего ярким смертельным пламенем. А ещё ей явно послышался душераздирающий мяукающий стон умирающей рыжей кошки…
На лестничной ступеньке, словно нарочно кем-то брошенная именно для неё, оказалась небольшая полоска скользкой банановой кожуры, на которую и наступила Марфа. Внезапное падение грузного тела на каменную лестницу оказалось настолько сильным, что Марфе показалось, будто её ударили по затылку тяжеленным обухом топора, а позвоночник, хрустнув, переломился пополам. Внезапно возникшая невыносимо страшная боль от быстро разошедшихся лонных костей таза, вмиг лишила женщину сознания.
Очнулась Марфа только тогда, когда около неё стояли незнакомые люди в тёмно-синих форменных плащах, из-под которых виднелись белые халаты. Один из них давал ей нюхать нашатырный спирт, которым был обильно смочен ватный тампон. Когда она, наконец, поняла, что это врачи скорой медицинской помощи, то тут же обеими руками провела по животу. К своему ужасу не ощутив его объёмной округлости и сообразив, что с ней произошло, Марфа с жалостливым стоном взвыла, точно также как та рыжая кошка после тяжёлого удара ногой в живот, в котором находились живые пятидесятидневные котята.
— Сынок! Мальчик! Ты где? Где мой родненький мальчик? Я ведь донашивала тебя последний месяц…. Ведь я должна была тебя скоро родить! — кричала на весь подъезд бившаяся в истерике Марфа.
— Гражданочка! В результате внезапного и сильного падения у вас произошёл выкидыш… Восьмимесячный плод оказался нежизнеспособным. Его смерть наступила ещё до нашего приезда, — пыталась объяснить Марфе врач скорой медицинской помощи.
Чурилкин, поднятый с постели тёщей и соседями, в махровом халате и шлёпанцах на босую ногу, спустившись на лестничную площадку, где произошло несчастье с Марфой, вначале ничего не мог понять.
Спьяну ему даже показалось, что люди в тёмно-синих форменных плащах — следователи прокуратуры и они намерены с ним — убийцей рыжей хозяйской кошки — провести следственный эксперимент. Уточнить некоторые детали причин, приведших к смерти беременную тварь. Тёща как-то упоминала, что сын Вилькинсона работает старшим следователем в прокуратуре города. И что ту самую рыжую кошку, тогда ещё маленького котёночка, именно он подарил отцу, чтобы тому после кончины матери не было так одиноко.
Так вот, слыша отрывистые слова людей — плод, аборт, выкидыш, плодный пузырь, пуповина, смертельный исход, — перед глазами очумелого Чурилкина всплыла картина, когда после его мощного удара из кошки посыпались плоды, каждый из которых находился в своём околоплодном пузыре… И при этом из неё быстро вылилось на пол очень много крови.
До его одурманенного алкоголем сознания не сразу дошло, что на этом же самом месте, где не так давно валялась убиенная им кошка с абортированными по его вине шевелившимися плодами, сейчас лежит полуживая Марфа. А рядом с ней в огромной луже крови на холодном каменном полу покоится крупный абортированный плод. Но на этот раз — человеческий. И не просто плод, а не родившийся ребёнок Чурилкина — не успевший сделать первого глотка свежего воздуха и не издавший того самого желанного детского крика, означающего начало на земле новой жизни. Картина была схожей с той, когда невинным котятам он не только не позволил нормальным образом появиться на белый свет, но и совершенно ни за что лишил жизни их добрую кошку-мать.
Одним словом, ненавистная и ничем необоснованная злоба к невинным и беззащитным четвероногим существам, выпущенная Чурилкиным с радостного одобрения его женского окружения, незамедлительно вернулась к ним бумерангом. Генетическая копия злодеев в виде человеческого плода, зачатая жестокими людьми, небесными силами оказалась ликвидирована. Жизнь на белом свете будущему монстру Всевышним была заказана.
Катерина Пафнутьевна, с горя напившись водки, тихо плакала по дочери и внучку, преждевременно отошедшему в мир иной. А Чурилкин, пробурчав:
— Что не делается — всё к лучшему!— одним махом опустошил поллитровку сорокаградусной и, ничем не закусывая, завалился на тахту.
В его пьяной голове всплывали события минувших дней, когда тёща и жена никак не могли нарадоваться смерти убитой им рыжей кошки и абортированных котят.
Марфа тогда по этому радостному поводу устроила спектакль. Густо накрасив себе губы ярко-красной помадой, она улеглась на тахту и, плотно закрыв глаза, с трудом сдерживая давивший её смех, еле-еле открывала рот, изображая из себя умирающую кошку и гладя себя по округлому животу, артистично шептала:
— Где вы мои котята, рыженькие, куда же вы подевались, мои родненькие? Так и не успела вас, маленьких, покормить грудным молочком… А оно течёт по вымечку… Бедные вы мои… Кому же я теперь буду готовить ри-бу фи-шь и кого буду кормить вкусной ма-цо-ой с цветочной пыльцой, — паясничала пьяная женщина, вторя матери-юдофобке.
Чурилкину тогда, на какой-то миг, даже показалось, что у Марфы на губах не помада, а действительно ярко-красная кровь. Когда же она, издав протяжное «Мя-у-у!», попросила мужа для оживления влить ей — то есть кошке — в рот водки, а тот охотно выполнил последнюю просьбу «умирающей» с особым усердием и не жалея горячительной… Чтобы быть уж совсем похожей на мёртвую кошку, Марфа даже на несколько секунд задержала дыхание. Всё слишком походило на ту реальную картину, которую он сам воочию наблюдал — умирающая кошка безмолвно открывала окровавленный рот, а затуманенный взгляд её угасающих глаз силился разглядеть своё не родившееся потомство, лежащее на мертвенно-холодном полу в луже застывающей бурой крови. Потом животное перестало дышать.
После окончания спектакля Марфа, Катерина Пафнутьевна, Чурилкин не смогли сдержать судорожного пьяного хохота…
Попав «по скорой» в гинекологическое отделение, где таких, как она, несчастных, в палате находилось несколько человек, Марфа довольно быстро пришла в себя. Женщины после выскабливания не отделившейся плаценты, немного отлежавшись, начинали пользоваться косметикой, приводя себя в надлежащий вид. В час посещений к ним приходили мужья или любовники. Приносили цветы, подарки, фрукты и различное угощение.
К Марфе же на третий день пришла только мать. Чурилкин каждый день был на работе, а к вечеру, от выпитой в морге дозы спирта, еле держался на ногах. Дома добавлял пива или портвейна и до утра впадал в пьяное забытьё. Поэтому к жене в больницу так ни разу и не выбрался.
В один из дней, буквально перед выпиской, при утреннем врачебном обходе, у Марфы сдали нервы, и она на всю палату горько разрыдалась. Её лечащий врач, подумав, что женщина убивается по потерянному ребёнку и страдает от душевного одиночества, предложила ей совершенно бесплатно маленького месячного породистого щенка тибетского терьера, рождённого от чемпионов Чехословакии и Польской Народной Республики.
— О малыше будете заботится днём и ночью. Строго по часам кормить. И он поможет вам отключиться от печальных мыслей. У нашей собаки их народилось двенадцать голов. Один краше другого, и все будущие чемпионы выставок. А через восемь недель я к вам на дом пришлю ветеринара. Он сделает двухмесячному щенку необходимую профилактическую прививку. Собаки этой породы весёлые, задорные и смелые. Скучать вам с мужем не даст ни минуты. Одним словом — не пожалеете. Соглашайтесь! Денег платить вам ни за что не придётся. Все расходы я возьму на себя, — добрым и проникновенным голосом говорила она Марфе.
После чего врач достала из кармана халата фотографию и протянула её Марфе. Марфа взглянула на портрет собаки и обомлела. Точно такую же собачку она видела во сне накануне. У приснившейся ей собаки была милая симпатичная мордочка с большими тёмными глазами и длинной шерстью, которая на темечке была забрана синим бантом. Пёсик лежал на спинке, добродушно раскинув в стороны лапки. Марфа гладила ему животик, а у того от избытка чувств из препуция показалась розового цвета головка полового члена. От неожиданности увиденного Марфа стала смеяться пакостным смехом. А кобелёк ей шептал:
— Мамочка, забери меня скорее домой! Забери! Вместо сыночка я буду вам с папой….
Марфа ему ничего не успела ответить, так как к ним подошёл муженёк и, бесцеремонно засунув собаке в пасть руку, вытащил у неё изо рта золотые зубы, после чего стремительно скрылся в туалетной комнате. А у щенка на их месте сразу выросли огромные клыки… Проснувшись, этот странный сон, как не силилась, она так и не разгадала.
«Оказывается, вот к чему он снился», — подумала про себя Марфа и, нисколько не раздумывая, дала врачу своё согласие.
На другой день после выписки Марфы из больницы к ней домой приехала докторица и привезла обещанный подарок. В маленькой картонной коробке сидел пушистый комочек серого цвета с повязанной на шее вместо ошейника ленточкой синего цвета, что означало его принадлежность к мужскому полу. А когда обрадованная Марфа стала гладить щенка по головке, смышлёный пёсик вначале полизал своим нежным бархатным язычком ей руку, затем, помахав хвостиком и по-детски рыча, вцепился в неё своими тоненькими и острыми молочными зубками. Хозяйка от этого пришла в неописуемый восторг. Действительно, щенок вызывал у неё только положительные эмоции. Печаль ушла куда-то далеко. И у Марфы создалось впечатление, что на самом деле, вообще ничего с ней трагического и не произошло. Просто дурной сон, да и только.
Вечером, когда с работы приехала мать и навеселе вернулся муж, состоялся семейный совет по подбору собаке клички. Катерина Пафнутьевна, как всегда, оказалась среди них самой смышлёной. Она рассудила просто — собака мужского пола. А кто в их семье мужского пола — муж Марфы. Как они его кличут? Чурилка! Следовательно, если сокращённо, то Чурик. Вот так и родилась кличка собаки — Чурик Чурилкин. Эти два важных события — появление в доме щенка и присвоение ему клички — решено было отметить. Как выразился Чурилкин, «окликухивание» четвероногого требовалось, как следует обмыть.
Во время застолья Чурилкин не сводил глаз с нового жильца, а в его голове проносились разные мысли — от оплошности с рюкзаком, произошедшей с ним в метро, до потери женой ребенка. Вот именно на этой последней он и остановился. Собака вполне заменит ему сына. И он его воспитает в своём духе… Кобель должен будет свирепо кусать и рвать на части своих сородичей, мстить им всем за прокусанную руку своего «отца» мерзким ягдтерьеришкой из рюкзака подлого старика-садовода.
А каким образом воплотить задуманное, Чурилкин знал по накануне просмотренному им по видику американскому фильму. Завтра же он начнёт подтравливать маленького Чурика на чужих собак, при этом ни в коем случае не допуская, чтобы кто-то из них обидел малыша. Только при таком условии его «сын» вырастет свирепым и бесстрашным.
Когда мне первый раз пришлось посетить семью Чурилкиных, чтобы сделать двухмесячному Чурику прививку от чумы, в щенке уже проявлялись качества маленького зверя, прошедшего предварительную натаску. Надо отметить, что тибетские терьеры по своей природе вообще достаточно задиристые и смелые собаки. При необходимости они и без специального науськивания, не сознавая, что рискуют своей жизнью, могут залаять, а то и наброситься на взрослого кобеля-овчарку, превосходящего их по росту, массе и силе, не говоря уже о размерах острых клыков. Задиристость у терьеров присутствует в крови. Только правильное и своевременно начатое воспитание щенка помогает владельцам избавиться от их природной агрессивности.
После того как я сделал щенку первую прививку, Катерина Пафнутьевна и Марфа стали подробно расспрашивать меня о том, как их щенок будет себя после этого чувствовать, когда ему следует сделать вторую, и ещё задавали массу различных вопросов. Подробно интересовались действующими правилами содержания собак в городе. А полученные ответы тщательно записывали в блокнот.
Особый интерес к вопросу предстоящей вакцинации собаки против бешенства проявил её хозяин. И когда узнал, что прививку от бешенства Чурику я делать не буду по причине того, что иммунизация собак против особо опасных инфекций находится в ведении государственной службы, сильно озадачился.
— А вакцина от бешенства, доктор, у вас всё-таки имеется? — с маниакальным упорством выпытывал он. И получив отрицательный ответ, задал мне два других, совершенно неожиданных вопроса: — Доктор, скажите, а какая вакцина сильнее — человеческая или собачья? И является ли она дефицитом?
Узнав, что ветеринарная вакцина намного сильнее медицинской и что в ветеринарных лечебницах её всегда предостаточно и что она вводится собакам совершенно бесплатно, хозяин Чурика заметно повеселел…
Уже через год по всей округе о неизвестном тибетском терьере среди собачников пошла нехорошая молва как об очень драчливой собаке. Маленький лохматый пёс нападал на собак неожиданно и молча. Вгрызался в тела незнакомых сородичей, словно в давних заклятых врагов. Внезапно кусал и тут же исчезал. На нём не было ни ошейника, ни шлейки. Владельцы пострадавших собак не раз звонили в ветеринарную службу с просьбой отловить беспризорную и чересчур злобную собаку. Но все усилия санитарно-профилактического отдела ветстанции оказывались тщетными. Бездомная собака была неуловимой.
*
Через некоторое время на последнем этаже дома, в котором проживала семья Чурилкиных, у меня появился ещё один пациент — молодой ротвейлер по кличке Карат. Ему я тоже делал профилактические прививки от чумы, гепатита и лептоспироза. Стриг отросшие за зиму когти на передних конечностях. И напоминал его владельцам об элементарных правилах содержания столь серьёзной собаки: выгуливать только в местах, где нет машин и детских площадок. И советовал одевать намордник. Ведь пасть ротвейлера — что чемодан с зубами, а давление челюстей у взрослого кобеля достигает нескольких атмосфер.
— У владельцев ротвейлеров, которые выводят собаку на прогулку в наморднике и на поводке, никаких неприятностей обычно не возникает. Собака не сможет подобрать с земли несъедобную пакость и ни на кого не сможет напасть, — сообщал я Олечке, хозяйке Карата, азы кинологического дела.
— А если на нас нападёт какая-нибудь агрессивная собака, что нам тогда делать? Заест же нашего насмерть. Тем более в этом доме, мне сказали, живёт кусачий пес, — задала вопрос Олечка, приведя веский довод.
— В таком случае, если Карат вами вполне управляем, то есть послушен и ничего не подбирает с земли, намордник на него можете не надевать. Я, например, на свою ротвейлершу не надеваю, так как на мою собаку имеет привычку нападать соседская злобливая сука породы керри-блю-терьер. Её хозяин, будучи выпивохой, выводит гулять собаку без поводка и совершенно за ней не следит. Она несколько раз на нас уже нападала, но после того, как моя Адочка дала ей достойный отпор — сразу научилась вести себя сдержанно. Зато её хозяин на меня крепко обиделся, глупо посчитав меня виноватым.
— Вот видите, доктор, намордник уравновешенным собакам может и навредить, — сделала логический вывод хозяйка Карата.
Единственное, в чём Олечка полностью со мной согласилась, так это в том, что отпускать Карата на прогулку с маленьким Кирюшей ни в коем случае не следует.
И вот однажды Олечка возвращалась с Каратом с прогулки. Как и положено, на коротком поводке, но без намордника. В это же самое время в сопровождении Старухи выходил на уличный разбой Чурик. Естественно, он, как всегда, находился без ошейника и поводка. Ему, как обычно, владельцы открывали лишь дверь подъезда и выпускали на все четыре стороны. И надо же было тому случиться, что в этот раз Старуха замешкалась, и две собаки столкнулись нос к носу в узеньком тамбуре, ограниченном с двух сторон закрытыми дверьми.
Свирепый Чурик, недолго думая, набросился на Карата и укусил его. Молодой ротвейлер не стерпел подобного хамства от мелкого кобелишки. Взревев от обиды во всю мощь своих лёгких, он в один миг, словно тяжёлый бульдозер, подмял под себя забияку и крепко сжал мощные челюсти на его теле. Но, как выяснилось, не до смерти. Просто придавил для острастки. Но этого вполне хватило для того, чтобы Чурик панически завизжал и со страха обгадился.
Карат, услышав хозяйскую запрещающую команду, моментально её выполнил. Пёс-забияка, особо не пострадавший, оказался проученным более сильным сородичем. Урок, преподанный Чурику, по незыблемому закону природы, должен был пойти ему только на пользу. Инцидент, в котором виноватая сторона оказалась наказанной, казался бы исчерпанным.
Однако, когда после вечерней прогулки с собакой Олечка возвращалась домой, навстречу ей вышли Старуха с Марфой. Подвыпившие женщины стали громко кричать по поводу произошедшего, перемешивая нецензурную брань с угрозами скорой расправы над Каратом.
— Твоей собаке жить осталось немного. Она — покойник, — вопила Старуха.
— Труп! Труп! — вторила дочь.
— Моя собака первой не нападала. Она лишь постояла за себя после того, как ваш пёс напал на неё и укусил в бедро. У Карата кровь из раны до сих пор сочится, — ответила им спокойно и вежливо Олечка, указывая женщинам на укушенную ногу ротвейлера.
— Надо же! Она говорит «кровь сочится»! — передразнила Старуха. И с угрожающей интонацией в голосе добавила: — Твоя собака скоро вся изойдёт кровью и захлебнётся ею. Мы тебе обещаем… Вот увидишь…
Эту угрозу Олечка серьёзно не восприняла, отнеся высказывания разгневанных женщин к обычной болтовне разъяренных бессилием нетрезвых людей. Но она ошиблась. Молодая доброжелательная интеллигентная женщина, по профессии — художник-стилист, ещё ни разу не столкнувшаяся в своей жизни с подобными людьми, не могла даже предположить, что у Катерины Пафнутьевны Сидопёровой высказанные угрозы с их исполнением не расходятся…
На семейном совете, за очередной бутылкой водки, Чурилкины и Сидопёрова вынесли своё сатанинское решение — соседского ротвейлера следует непременно отравить. Вопрос чем, у них не возник. Катерина Пафнутьевна, к этому времени бросившая работу в СЭС, как она не раз говорила доченьке, хранила в доме достаточный запас необходимого снадобья. Семейка весь вечер пила, закусывала и одновременно разрабатывала план отравления ненавистного им ротвейлера.
Старуха, ещё не успев хватить лишку, достав из книжного шкафа толстенный фармакологический справочник и, открыв нужную страницу, ткнула кривым указательным пальцем в какие-то строчки. Сделав многозначительную паузу, она с умным видом обратилась к Чурилке и Марфе:
— Травить кобла вначале будем двумя ядами. Получим потенцированное их действие. Потом я добавлю ему ещё один гостинец. Он-то и вызовет обвал его здоровья. Уж больно крепок волкодав. А иначе может не сдохнуть. Вот когда нажрётся мышьяка, тогда ему уже точно никто не сможет помочь — ни сам Бог, ни ветеринары. Вовремя разгадать отраву они не сумеют…
— Ты, дорогая тёща, «кулинарным» делом занимайся, а мы с Марфой будем относить приманку к их двери. А ещё я лампочку яркую у них в коридоре заменю на тусклую, чтобы хозяева кобеля отраву не заметили. Собаке-то тусклый свет, наверное, не помеха, — произнёс ответную речь Чурилкин.
И все трое, зло рассмеявшись, выпили за успех намеченного дела. Где-то в середине пьянки, тёща обмолвилась по секрету зятю, что мол, обидчику Чурилки вообще-то и одного яда для смертельного исхода было бы вполне достаточно. Но для его больших мучений «гостинцев» ей не жалко…
*
Почувствовав с Каратом что-то неладное, Олечка стала звонить мне. Но на её звонки никто не отвечал. Предположив, что их врач переехал жить на дачу, она вызвала на дом незнакомого ветеринара, телефон которого дала ей подруга, тоже собачница.
Молодой человек, недавно занявшийся ветеринарной практикой не смог правильно объяснить вдруг изменившееся поведение собаки и ответить на несложные вопросы хозяйки: почему Карат усиленно трёт передними лапами морду? Почему кал стал жидким и имеет цвет рисового отвара с прожилками алой крови? Почему у Карата моча окрашена кровью? Почему лай стал хриплым и тихим? Совсем беззвучным. Вот на эти все «почему» неопытный ветеринар ответил диагнозом — чума плотоядных особой клинической формы. И на высказанное Олечкой в тактичной форме по этому поводу сомнение с веским доводом о том, что Карат трижды иммунизирован от этой инфекции германской вакциной, врач в нервном самонадеянном порыве произнёс:
— Если сомневаетесь в мною поставленном диагнозе, то обращайтесь к другому врачу или к тому, кто его вакцинировал…
Другой ветеринарный врач поставил диагноз — отравление неизвестным ядом и промыл Карату желудок бледно-розовым раствором марганцовки. Но это мало что дало. Больного по-прежнему тошнило и рвало, несмотря на то что желудок был пуст, так как животное уже как десять дней ничего не ело и не пило воды. Карат подходил к своей миске, полной нарезанного свежего мяса, неохотно его нюхал и, даже не облизнувшись, уходил на своё место и с глухим стоном ложился на матрасик.
Сделанные врачом уколы камфары собаке не помогали. Сил у Карата от подкожных инъекций не прибавлялось. Потом к больному приходили ещё врачи и ещё. Все ставили самые разные диагнозы. Причём один немыслимее другого. Назывались даже слишком фантастические с мудрёными названиями — острый онко-дистрофический процесс с раковыми злокачественными метастазами во все органы и кости скелета.
Но были и правильные — отравление. Однако врачам даже в голову не могло прийти, что кто-то из людей мог специально травить собаку, которая ни разу ни на кого не зарычала и не залаяла. Они считали, что животное отравилось, подобрав под окнами домов испорченную колбасу, мясо или полуистлевшую рыбу, выброшенные кем-то из окна по причине непригодности употребления в пищу. Но почему с каждым днём в скудном количестве мочи отмечалось всё больше и больше крови, никто из врачей не знал. Вот тогда Олечка предприняла последнюю попытку разыскать меня за городом. В конце концов, это ей удалось. Она нашла меня за сто с лишним километров от Москвы.
В первое мгновение Карата я вообще не узнал. Меня встречала тень собаки, огромным усилием воли поднявшейся со своего места. Умирающий скелет, обтянутый кожей, с трудом доковыляв до меня, из последних сил завилял куцым хвостиком. Не будучи сентиментальным, я еле сдержал нахлынувшие слёзы. Без содрогания на умирающего Карата смотреть было невозможно. Некогда небольшие тёмно-карие глаза напоминали переспелые крупные вишни, готовые вот-вот лопнуть. Причём вместо спелой мякоти их наполняла ярко-красная кровь. Она истекала из ушей, носа, кончика препуция и из-под хвоста… Кровь сочилась буквально со всех мест и капала на пол… Внутри отвислого отёчного живота также определялось её скопление. Это говорило о том, что внутренние органы кровили. И ещё — всю кожу обильно покрывали выступающие мелкие капельки крови. Одним словом — собака представляла одну огромную открытую кровоточащую рану.
Это были последние минуты жизни Карата. Он держался из последних сил. Видимо ему очень хотелось дождаться своего доброго дружка Кирюшу, горячо любимую хозяйку, которая сказала ему, что едет за сто километров от Москвы, чтобы привезти к нему доктора, который сможет вырвать его из костлявых рук смерти.
Но на самом деле спасти Карата я, при всём своём огромном желании, не мог. А после того как мною была проанализирована увиденная клиническая картина состояния животного и те симптомы, которые предшествовали этому, мне стало понятно, что вернуть Карата к жизни буквально с первых часов проявления болезни практически было невозможно. По специфическому действию ядов на организм собаки у меня сразу родилось предположение об их чрезвычайно токсических свойствах. И это повергло меня в шок. Применённые соседями яды по своему комбинированному действию на организм собаки оказались намного страшнее запрещённых Международной конвенцией боевых отравляющих веществ.
Токсикологическая экспертиза, проведённая по моей просьбе в криминалистической лаборатории МВД, подтвердила моё страшное предположение. В организме погибшей собаки присутствовали три сильнейших яда, каждый из которых, даже по отдельности, не оставлял Карату никакой надежды на спасение. А того количества, которое находилось в его организме, с лихвой хватило бы на две или три дюжины крупных сородичей.
Хорошо зная действие каждого ядовитого вещества, Старуха предусмотрела всё до мелочей. Учла даже психологию ветеринарных врачей, которым и в голову не могло прийти, что кто-то из людей способен пойти на такой нечеловеческий шаг с применением сильнейших ядов — зоокумарина, фосфида цинка и мышьяка.
Если бы Олечка рассказала ветеринарным врачам о высказанной соседями угрозе расправы над Каратом, они наверняка бы подумали только об отравлении. Но всё равно на спасение собаки уже ничто повлиять не могло по причине того, что противоядия к трём примененным ядам и по сей день не изобретено. Медицина и ветеринария в случаях отравления подобными ядами практически бессильна. Да и время на спасение оказалось упущенным.
Противоядия, или так называемые антидоты, теоретически, может быть, в какой-то мере и могли бы помочь собаке, но только в первые тридцать минут или от силы — час после попадания яда в организм. Но кто это время мог бы точно определить? Проявление действия ядов наступало медленно и незаметно. Ведь хозяйка обнаружила наступивший недуг у Карата только лишь на восьмой или десятый день после поедания им приманок. И то после примененного злодеями мышьяка, который сразу проявил свои яркие и специфические симптомы отравления.
Несколько дней соседи-нелюди травили Карата зоокумарином, смешанным с фосфидом цинка, не имевшими ни запаха, ни вкуса. Таковыми их придумали учёные специально для борьбы с крысами, чрезвычайно осторожными и слишком разборчивыми к различным отравам. До этого изобретения учёных-биохимиков никакие приманки с другими ядами крысы поедать не желали. Присутствие яда в корме ими легко распознавалось. Вот химики и перехитрили настороженных грызунов. Они создали вещество, которое назвали зоокумарин. Оно оказалось безвкусным и, самое главное, не распознаваемым крысами по своему отравляющему свойству. Крысам, как биологическим объектам, следует отдать должное. Эти животные представляют собой самую совершенную ходячую химико-аналитическую лабораторию.
А поведенческие манеры этого грызуна! Переваливаясь с боку на бок и слегка подпрыгивая, крыса не спеша подходит к еде и вначале её тщательно обнюхивает. И если никакого подвоха сразу не учует, то приступает к пробе найденной пище. Но не жадно, а в таком мизерном количестве, что даже в случае, если оно окажется действительно ядовитым, таким малым количеством не отравится. Так вот, крыса, съев чуть-чуть найденного корма, убегает в свою нору. А там, находясь в спокойной обстановке, вслушивается в свой организм и анализирует наступающее в нём состояние…
Если в течение небольшого промежутка времени никакого отрицательного действия чрезвычайно чувствительные внутренние биохимические рецепторы не уловят, то крыса возвращается к найденной пище. И съедает её уже всю без остатка, не опасаясь за своё драгоценное здоровье.
Долгое время учёным не удавалось найти такой яд, который крыса не могла бы распознать. Умное животное сразу расшифровывало приготовленное ей ядовитое снадобье. Вначале учёным казалось, что проще всего было зверьков потчевать мясом с мелкобитым стеклом. Но через несколько лет популяция городских крыс отказалась от подобного колючего угощения. Исследователи всего мира срочно принялись изобретать, нечто эдакое и нераспознаваемое…
И вот наконец им повезло. Они создали такой яд, который не только оказался безвкусным, но и при попадании в желудочно-кишечный тракт крысы быстро растворялся и всасывался, не причиняя животному в течение нескольких дней никакого вреда. Одним словом, ядовитое вещество действовать отравляюще не спешило. Вот поэтому крысиная аналитическая лаборатория оказалась обманутой человеком. Только лишь через семь — десять дней начиналось пагубное действие яда на крысиный организм. Кровь грызуна не только разжижалась, но и теряла навсегда способность к свёртыванию. При этом кровеносная система в один момент становилась словно дырявой. Кровь из многочисленных сосудов — как крупных, так и мелких, вплоть до капилляров — сочилась как из решета. Вот с этого самого момента заставить кровь сворачиваться организм оказывался не в силах. Протромбина явно не хватало. А как его могло хватать, когда вырабатывающая его печень сама разваливалась, постепенно превращаясь в густое тёмно-бурое месиво…
Конечно, как уже было сказано, в теоретическом плане, если точно знать, что собака съела именно эту отраву не менее чем тридцать минут тому назад, можно было бы надеяться на её спасение в случае введения противоядия, введения протромбина и полной замены всей циркулирующей крови. Но шансов выжить у неё всё равно оставалось бы совсем немного — примерно один из миллиона. Но и этот последний ничтожный шанс безжалостные злодеи у Карата отобрали.
Где-то на седьмой или восьмой день от начала отравительской работёнки, Чурилкины и Сидопёрова применили ещё один страшный яд — мышьяк.
Карат к этому дню уже начинал чувствовать слабость и недомогание, но от самой опасной для собачьей жизни манеры подбирать с земли что-то вкусненькое не отказался. И конечно же, маленькие шарики мясного фарша, которые валялись в полутёмном коридоре вне квартиры у самой входной двери мгновенно оказывались проглоченными собакой. Проделывал это пёс, как всегда ловко, незаметно и совсем беззвучно. И, как всегда, хозяйка, поглощённая закрыванием, а после прогулки — открыванием дверных замков, ничего не успевала заметить. А после того как молодой ротвейлер проглотил очередную вкусную приманку из слегка протухшего мяса, сдобренного мышьяком, смерть включила свой хронометр.
Примерно через час после возвращения с прогулки Карат вдруг начал тереть морду лапами, а затем у него появились бурные приступы рвоты. Они повторялись так часто, что буквально через некоторое время молодой крепыш лежал обессиленный, словно седой дряхлый пёс. На этом фоне недуга у Карата разыгрался понос. Причём кал был совершенно необычного для собак белого цвета, а консистенцией напоминал жидкую рисовую кашу, сваренную на молоке. Собака себя так плохо чувствовала, что не могла сдерживаться и зловонные кучки ложились на паркетный пол, ковры, линолеум. А когда к ним в дверь позвонил дежурный электрик ДЭЗ, чтобы сообщить Олечке о том, что он заменил в коридоре тусклую лампочку на более яркую, Карат не смог подать свой сильный и красивый голос. Его лай оказался слабым и хриплым, переходящим в беззвучный. Вот по этим рассказанным хозяйкой основным симптомам болезни мне сразу стало ясно о применённом злодеями дополнительном яде — мышьяке.
Именно мышьяк ускорил проявление действия двух других примененных ядов, которые и вызвали в организме животного нарушение целостности кровеносных сосудов и резко усилили их проницаемость. Внезапный вихрь смерти смерчем налетел на невинного Карата и закрутил его так, что шансов вырваться из него ни ему самому, ни с помощью врачей и самых действенных лекарств не было. Смертельный приговор, вынесенный собаке извергами-соседями, вступил в свою завершающую стадию.
Особенно тяжело переживал болезнь любимого Карата маленький мальчик Кирюша. Он лежал на коврике-подстилочке рядом с тяжело больным другом и, крепко обнимая его за шею и целуя в окровавленную мордочку, горько плакал, приговаривая сквозь слёзы:
— Каратик, любименький мой, только не умирай. Я тебя очень прошу… Вот разыщет мамочка Анатолия Евгеньевича — он приедет и тебя непременно спасёт. Дождись его, не умирай… Я тебя сильно люблю… Очень прошу тебя, не умирай!
Причитая и вытирая слёзы, Кирюша, сам того не замечая, оказывался весь перемазанным кровью Карата. Видя эту душераздирающую сцену, Олечка, с огромным трудом сдерживая рыдание, вела сыночка в ванную комнату, где умывала его. И так в день по несколько раз…
Взгляд налитых кровью глаз умирающей собаки был устремлён на Кирюшу, словно Карат хотел запомнить его лицо перед уходом в далекое путешествие в иной мир, хотя он ими уже ничего не видел. И ещё, он несколько раз лизнул своим окровавленным, но ещё мягким бархатным языком своего маленького друга в щёку и бессильно уронил голову. Умер Карат тихо, находясь в крепких и нежных объятиях Кирюши. Собака без лишнего стона, только лишь глубоко вздохнув, закрыла глаза, как будто погрузилась в глубокий сон.
Умное животное находилось до последнего вздоха в ясном сознании. Карат постоянно испытывал страшные боли исходящих от распадающихся внутренних органов, которые не могли унять никакие обезболивающие средства. Но он мужественно терпел. Ему не хотелось страшными предсмертными стонами пугать и печалить маленького друга. Надо отметить, что это ротвейлеру хорошо удалось. Такую мужественную смерть собаки за свою большую многолетнюю врачебную практику я наблюдал впервые.
Если в семью Олечки внезапно ворвалось горе, то в другой — Чурилкиных — Сидопёровых — царило безудержное веселье. Катерина Пафнутьевна, Марфа с мужем, стоя на балконе, наблюдали, как к их подъезду подъезжают ветеринарные машины с синим крестом и обычные легковушки. Из них выходят люди в белых халатах с чемоданчиками или саквояжами в руках. Отравители понимали, что это ветеринары приезжают спасать умирающего ротвейлера. Отлично они знали и о бесполезности всех врачебных визитов, и от этого их чёрные нечеловеческие душонки наполняла неуёмная радость. Не пропустили они и заключительный момент своего злодеяния — как санитары на покрывале выносили и бережно грузили в машину труп Карата.
Смерть соседского пса нелюди отметили, как всегда, водкой и сытным застольем. И конечно же, не обошлось без спектакля, в котором были заняты все злодеи-актёры. Чурилкин играл роль ветеринарного санитара морга. Сатанински ухмыляясь, он расспрашивал Марфу, словно она являлась хозяйкой умершей собаки:
— Собачью морду перед выносом тела попудрить прикажете? Если да, то какой пудрой — отечественной или импортной. Но сначала гоните сто рубликов. А если нет — всего пятьдесят пять. За то, что пёс всё время находился в специально созданных для него климатических условиях… Взгляните — его шерсть выглядит словно норковое манто… нисколько не поблекла… А отказ сделать маникюр с педикюром вам оплатить всё-таки придётся, но в три раза дороже, чем за пудру… А за чистку кровавых ушей — ещё прошу полста рублей…
Заливаясь хохотом, Марфа отвечала санитару морга, что из-за наступившего у неё душевного расстройства ответить сразу на столь серьёзный и дорогостоящий вопрос не может. Просила повременить с пудрой, маникюром и педикюром и ушами пока не посоветуется со своей матушкой — финансовым распорядителем и главным в их доме.
Катерина Пафнутьевна, как всегда, изрядно подвыпившая, долго крутила головой по сторонам, шевелила губами, бурча себе под нос цифры астрономических денежных сумм, бессовестно запрошенных нагловатого вида необразованным ветеринарным санитаром, и затем изменённым тоненьким плаксивым голосом отвечала:
— Сначала мою собачку обмойте от крови. Она же вся ею залита от головы до самых ног… Ссала кровью ведь под себя…
И, видимо, вспомнив слова Олечки о том, что из прокушенной Чуриком ноги Карата сочится кровь, с ненавистью, уже своим голосом, произнесла, как будто та слышала её:
— Вот тебе, соседушка дорогая, и сочится кровь! Предупреждала же я тебя, что кобель весь изойдет кровью… Видите ли… Сочится… Прежде чем сдохнуть, неделю ссал чистой кровью! А она, эта интеллигентка, нам тогда с Марфушкой эдак вежливо: посмотрите, пожалуйста, — у него из ноги кровь сочится… Это тогда у твоего Карата — сочилась, а то, что произошло потом, в медицине называется — профузное кровотечение…
*
Каждый вечер, возвращаясь с работы, Чурилкин, как всегда, закрывшись в туалете, пересчитывал деньги, собранные за день с родственников покойников. Не забывал полюбоваться золотым блеском зубных коронок, вырванных у мертвяков. После чего денежные купюры и золото раскладывал по соответствующим банкам и прятал в потайное хранилище.
Но от скопившихся денег и блеска злата его настроение, в отличие от жены и тёщи, у которых после смерти Карата оно было всегда прекрасным, оставалось мрачным. И не потому, что он винил себя за соучастие в отравлении добряка ротвейлера, придумав заблаговременно поменять яркую лампочку у дверей приговорённого к смерти на тусклую, а потом вместе с Марфой разбрасывал ядовитые приманки. Совершенно нет!
Всё это он проделывал с лёгкостью и радостью — в отместку неизвестному ягдтерьеру.
Причина печали Чурилкина таилась совершенно в другом. Марфа после происшедшего у неё выкидыша и полученного сотрясения мозга из морга уволилась. У неё оказалось повышенное внутричерепное давление. Да к тому же частенько стали беспокоить головные боли. Врачи Марфе не разрешили наклоняться. А как мыть полы, не наклонившись? На её место поступила работать другая. Моложе Марфы и незамужняя. По комплекции тела являлась полной противоположностью жене. Высокая, стройная с маленькой тугой грудью и плотными круглыми ягодицами. И конечно же, он не смог устоять перед соблазном овладеть ею.
Однажды, после окончания рабочего дня, когда врачи-патологоанатомы ушли домой, санитарка и Чурилкин остались вдвоём. Уединившись в служебном помещении и выпив для куража несколько мензурок ректификата, раздевшись догола, приступили к плотской утехе… Но не тут-то было. Несмотря на то что Чурилкин, панически веря в примету, перед утехой снял наручные часы, всё-таки произошла «осечка». Всевозможные ухищрения опытной в этих делах женщины не помогали, и его мужское достоинство даже не шелохнулось. Ему тут же вспомнилось, как разгневанные дамы в таких случаях его немощный орган сравнивали со стрелками башенных часов, застывших на половине шестого. Вот это самое точь-в-точь и повторилось. Разгорячённая выпивкой и неудовлетворённая в похотливом желании санитарка, поднимаясь с колен — своей излюбленной позы полового акта, — не только упомянула «сломанные» часы, но устроила Чурилкину проработку похлеще и изощрённее тех, которые ему приходилось не один раз выслушивать от раздосадованных и несостоявшихся половых партнёрш.
Втайне Чурилкин понимал, что «это» рано или поздно опять у него повторится. Пообщавшись во время работы в морге с врачами, Чурилкин, можно сказать, в медицине поднаторел. Теперь он знал, что «этот» недуг у него наследственный. Его отец ведь тоже страдал импотенцией. А ещё санитар проведал, отчего у него тогда — после профилактической вакцинации от бешенства, — появилась неимоверная мужская сила, по латыни называемая потенцией, и почему так хорошо у него стоял член.
Чурилкин навсегда запомнил, что вакцинный вирус бешенства действует строго избирательно на центральную нервную систему, причём самым что ни на есть возбуждающим образом. И как ему для большей доходчивости шутливо объяснили патологоанатомы, что если бы провести курс вакцинотерапии их холодненьким покойничкам, то у них тоже бы поднялся совокупительный орган. Врачебная шутка подействовала на санитара своеобразным образом, и он по своему рассудил: если применить более сильную вакцину, то и стоять его половой член будет не только сильнее, но и во много раз дольше… И это всё потому, что из его головы никак не выходил разговор с ветеринаром о вакцине для иммунизации животных, которая по своему действию во много раз превосходила медицинскую. С вожделением вспоминая состояние бойцовского стояния, наступившее у него всего лишь после трёх антирабических прививок, Чурилкин расплылся в довольной ухмылке. Он живо представил себе, как после первой же инъекции сильного ветеринарного препарата, он станет быком-производителем… Нет! Не быком! А молодым безудержным жеребцом.
— Зае-у тебя, худосочная сука, до смерти зае-у… Просить пощады станешь… Но не видать тебе её… Когда будешь полуживой — отгрызу твои сиськи-прыщики и искусаю в кровь жопу твою оттопыренную… На всю оставшуюся жизнь запомнишь, как с издёвкой называть меня «холодным немощным трупом, скончавшимся в половине шестого», — вскричал в предвкушении страсти и мщения озлобленный импотент.
Заполучить вожделенную ветеринарную вакцину для Чурилкина большого труда не составило. Подъехал в ветеринарную лечебницу и, обратившись к дежурному врачу, сидевшему в кабинете профилактики бешенства, ловко ввернул, что он работник районной клинической больницы. Выдержав паузу сообщил, что у него за городом сидит на цепи сторожевая собака породы кавказская овчарка, у которой, по прихоти тёщи, вот уж как второй год нет прививки. А чтобы ещё больше расположить к себе врача, достал из саквояжа бутылку непочатой «Столичной».
Со словами: «От медиков — ветеринарам!» — вручил доктору презент. Ветеринар от подношения шустрого «медика» не отказался. Всё выглядело пристойно. Медики и ветеринары должны жить в мире и дружбе. Ведь у них много проблем, которые они вместе успешно решают. Особенно в деле борьбы с общими для человека и животных особо опасными заболеваниями. В первую очередь с бешенством. И победить уличное бешенство можно только сообща — ветеринарам и медикам. Причём победа над бешенством будет одержана не от вакцинации одной отдельно взятой собаки, а всего поголовья данной популяции. В конкретном случае — от прививки всех хозяйских и беспризорных собак в конкретном посёлке.
Об этом хорошо помнил ветеринарный врач, в своё время отлично сдавший экзамен по эпизоотологии, доставая из холодильника упаковку вакцины и передавая её в трясущиеся от нетерпения руки Чурилкина.
Прошла неделя, прошла другая… За ними пролетел месяц, а желаемого эффекта санитар морга всё никак не ощущал. Хорошо, что добрый ветеринар дал ему целую коробку с десятью заветными флаконами. А в каждом флаконе было столько доз, что можно было привить двадцать крупных собак или десять взрослых жеребцов, или столько же голов крупного рогатого скота. Об этом было указано в инструкции по применению препарата. Там же было указано о возможных постпрививочных осложнениях. Но санитару, как он считал, незачем было с ней знакомиться. Он и так всё знал, не хуже «дохторов». Так вот, Чурилкин делал себе уже тридцатую инъекцию из последнего флакона, а член по-прежнему оставался мертвяком. Даже по утрам не напрягался, когда его хозяин, просыпаясь с переполненным мочевым пузырем, спешил в туалет…
Чтобы как-то скрыть перед женой свою несостоятельность, Чурилкин крепко пил. Не отставали от него и женщины. Если Катерина Пафнутьевна, крепко напившись, с трудом доползала до своей постели и сразу же отключалась, то с доченькой творилось всё наоборот. Марфа тоже бросалась в постель, но не засыпала пьяным сном. Она с неистовым упорством начинала приставать к мужу с похотливым желанием получить своё законное супружеское наслаждение.
И получала… Ощущение, правда, оказывалось совсем не тем, которое она хотела почувствовать, и совсем не в том месте, где свербел чёрт. Крепкий мужской кулак под рёбра вмиг успокаивал охотницу до оргазма. Боль от удара являлась настолько ощутимой, что у Марфы не только пропадала «охота до мужика», но и контуженая хмельная голова становилась сразу светлее.
Ничего не понимая, обиженная женщина утыкалась в подушку и тихо плакала, глотая пьяные слёзы. А Чурилкин выпивал ещё четверть гранёного стакана водки и засыпал с засевшей в его мозгу надеждой, что завтра у него непременно всё наладится и его потенции — молодого жеребца — с лихвой хватит на двух «голодных кобыл»…
С наступлением зимы желаемых результатов в половом органе Чурилкин так и не ощутил — полный штиль отступать не собирался. Подъёмные силы у мужского устройства так и не появились. Более того, то ли от постоянного употребления водки, то ли от отсутствия регулярных физических нагрузок, бывший футболист стал отмечать у себя в ногах некоторую слабость. Порой он их вообще не чувствовал, будто бы отсидел. Но в магазин за водкой они его ещё исправно носили.
В один из субботних вечеров, возвращаясь из винного магазина и находясь уже в достаточно нетрезвом состоянии, Чурилкин решил сократить путь. Пошёл дворами и буквально недалеко от своего дома увидел перебегающую ему дорогу чёрную кошку. Наивное животное почему-то не убежало прочь от незнакомца, а доверчиво уселось на картонке на самом краю лестницы, ведущей в подвал к мусоросборнику.
У живодёра тут же сработал рефлекс мракобеса — бить ногой по всему живому и беззащитному, чтобы не вертелось перед глазами и тем более — чтобы в следующий раз не перебегало ему дорогу. Ничего не подозревающая молоденькая кошка, вовремя не разгадавшая коварных намерений бывшего футболиста, от внезапного удара с жалобным мяуканьем полетела в подвал.
Но и пьяный садист после сильного размаха ногой, не удержав равновесия на обледеневшей скользкой поверхности, кубарем покатился вниз, следом за кошкой. То ли при неудачном падении он ударился головой о каменные ступеньки лестницы, то ли, упав, спьяну крепко заснул — одним словом, Чурилкин провалялся у дверей мусоросборника до самого утра.
Дворник, пришедший выносить мусор, обнаружил полузамёрзшего, но ещё живого мужчину и вызвал скорую медицинскую помощь, которая и доставила Чурилкина, как раз в ту же самую больницу, в которой он работал.
В пострадавшем дежурные врачи приёмного покоя сразу узнали санитара морга. Чурилкин частенько приходил к ним в отделение за усопшими и отвозил покойников в их последнее больничное пристанище — патологоанатомический театр.
Но признание врачами в поступившем больном своего сослуживца, никак не могло помочь сохранить пострадавшему стопы и голени ног. Ночной сон на морозе, несмотря на то, что был сравнительно небольшим, тем не менее отморозил футболисту обе конечности. Не спасли Чурилкина даже добротные тёплые зимние импортные ботинки на натуральном меху, в которые он был обут.
Как заключили врачи-невропатологи, причиной этому явился вовсе не лёгкий морозец, а начавшийся у больного восходящий паралич Ландри. Как установил медицинский консилиум, для приостановления у больного развивающегося восходящего паралича и последующего лечения, никаких лекарств в медицинском арсенале не имелось. В мировой неврологической практике их тоже не знали.
Медикам было хорошо известно, что данное заболевание имеет свои характерные особенности развития, правда с незначительными индивидуальными отклонениями в сроках проявления. Вначале у больного отмечается слабость в ногах, затем во всей нижней части тела. Через год начинают неметь руки. На фоне прогрессирующей слабости, отказывают работать мышцы грудной клетки. От наступившей миастении больной не может самостоятельно дышать, только в страхе таращит глаза… Он понимает, что тяжело и неизлечимо болен, но ему хочется жить… Для его спасения приходиться срочно разрезать трахею и вводить в неё специальный патрубок, соединённый с аппаратом искусственного дыхания. Вот он-то и дышит за несчастного.
Но и это ещё не всё. Вскоре добавляется и невозможность самостоятельного глотания. Мышцы глотки перестают сокращаться. Входы в трахею и в пищевод становятся одновременно открытыми. Поить водой или кормить из ложечки такого больного опасно. Пища или вода вместо пищевода и желудка непременно могут попасть в трахею и лёгкие. Тут же развивается пневмония. Лёгкие воспаляются и отекают, быстро вызывая летальные последствия… Поэтому, чтобы такого не произошло, больных кормят через нос с помощью резиновой трубки — зонда.
И что самое трагичное при этом длительном патологическом процессе — больной до самой смерти находится в ясном сознании. Он чувствует себя так, словно находится в аду, а что-либо сделать, например, покончить с собой, дабы прекратить муки, — не в состоянии. Даже пошевелить пальцем у него нет сил…
А скоропостижная смерть от случайной причины, как, например, от инсульта или сердечного приступа, такому больному обычно не грозит. А в случае с Чурилкиным — это вообще исключалось. Обширный инфаркт миокарда для садиста явился бы желанным подарком. Рассчитывать на лёгкую внезапную смерть изверг не мог. Всевышний для закоренелого нелюдя уготовил страшную кару.
Врачам-невропатологам, конечно же, было невдомёк, что санитар морга ещё осенью сам себя приговорил к мучительной смерти, ежедневно вводя в живот лошадиные дозы ветеринарной вакцины от бешенства.
Чурилкин, в силу сложившихся обстоятельств, познакомился лишь с двумя свойствами медицинской вакцины — спасать людей от заболевания бешенством и на некоторое время усиливать мужскую потенцию и похоть. Но вот о третьем — побочном и главном отрицательном свойстве лекарственного препарата — вызывать в привитом организме постпрививочные осложнения, в том числе парезы и параличи, медленно, но безостановочно распространяющиеся с ног до самой головы, он не знал. Ему вполне оказалось достаточным услышать от одного врача о «бойцовских» свойствах препарата и создании в организме крепкого и напряжённого иммунитета, от другого — об иммунологической силе ветеринарной вакцины. Его слаборазвитый ум затмили приятно звучащие для уха слова «сила и длительность действия препарата», в которых, как считал санитар, так нуждался его поникший совокупительный орган.
Вполне возможно, что в Господний план наказания садиста выуживание у врачей информации о возможном проявлении у него неврологических осложнений и не входило. Дав злодею в человеческом обличии возможность на короткое время почувствовать от вакцины ощутимый прилив половой силы, Всевышний этим эффектом заманил его в смертельную ловушку, ловко обыграв сатанинское отродье.
Нелюдь должен был при жизни и находясь в сознании заслуженно испытать на себе все муки ада. Кроме наступившей у Чурилкина стойкой импотенции, он вскоре познал, что такое ампутация обеих ног по колено. А ровно через месяц, когда ортопеды ему ещё не успели снять мерку для протезов и он продолжал плашмя, словно чурбан, лежать на койке, ему сделали вторую операцию — на этот раз футболисту хирурги отрезали ноги, вернее что от них осталось, по самые тазобедренные суставы. Ходить по земле он теперь уже точно не мог. Восходящий паралич Ландри медленно, но верно делал свое дело. Чурилкин начал гнить заживо…
*
Жители дома стали невольными свидетелями возвращения домой супруга Марфы. Доставила его медицинская перевозка. Когда два санитара с большим трудом извлекли из машины грузное безногое тело и водрузили его на стул, чтобы таким образом занести Чурилкина в маленький тесный лифт, на весь проулок разносилась нецензурная хамская брань.
Инвалид в приступе неистовой злобы клял людей за то, что ему якобы на жёстком стуле неудобно сидеть. Он жаждал их видеть на своём месте и желал, чтобы им тоже отрезали ноги… Санитары, молча снося обидные пожелания в свой адрес, внесли тело в лифт, а затем так же молча, перенеся безногого на тахту, быстренько покинули мрачную квартиру, побрезговав принять от его подвыпившей тёщи протянутые им пять рублей.
Со слов соседей, живущих этажом выше, они с этого самого дня потеряли покой и сон. В их окна постоянно шёл зловонный табачный дым. Днём и ночью до их ушей отчётливо доносилась отборная матершина, грохот от бьющейся посуды и падающих на пол предметов домашнего обихода. Это Чурилкин в страшном раздражении от того, что не мог унять нестерпимый зуд в отсутствующих, но почему-то постоянно чешущихся больших пальцев ног, метал в женщин хрустальные пепельницы, вазы, тарелки, и чашки. Не отказывался от всего, до чего мог дотянуться, не вставая с тахты… Но от этого фантомная почесуха не унималась. Она не давала ему ни минуты покоя, как бы желая подольше поиздеваться над безногим, который испытывал от непроходящего зуда настоящую пытку.
А через неделю жильцы верхних, нижних и боковых квартир стали слышать отчётливый резкий звук передвигающейся по паркетному полу тележки на стальных подшипниках. Это безногий инвалид осваивал новый вид четырехколёсного транспорта для перемещения остатков своего грешного тела. Летом на ней он намеревался выехать на улицу.
И этот неприятный для людского слуха стальной гул перекрывался периодическим женским плачем и визгом. Безногий вымещал на Марфе и Старухе свою бурлящую злобу. Если кто-то из них оказывался рядом и выполнял что-то не так — в ход шли кулаки. Благо крепкими руками Чурилкин мог ещё размахивать. Больше чем шесть месяцев жена и тёща вытерпеть подобное издевательство не смогли. Зло породило ответное зло. И в долгу обиженные женщины не остались…
Если бы Чурилкин не проявлял злобу к своим близким, то все последующие этапы парализации тела развивались бы по известному клиническому сценарию, характерному для проявления данной болезни. Но это уже происходило бы в больнице. А так как у Старухи терпенье наблюдать, как безногий бьёт её Марфочку, постоянно выслушивать хамство и грубость от зятя, прибывающего всё время в ярости, быстро закончилось, она решилась на применение своего фирменного успокаивающего средства. И мышьяк, который у неё имелся в достаточном количестве, эту роль выполнил.
После скармливания под водочку зятю-буяну вкусного винегрета с замаскированной в нём необходимой дозы яда она сообщила Марфе:
— Ты, доченька, скоро станешь вдовой. Проследи, чтобы «баночки» за унитазом никуда не делись…
Некоторые жильцы смогли наблюдать, как люди в белых халатах далеко не первой свежести на брезенте по кафельному полу коридора до лифта брезгливо волокли труп мужчины, причём «обрезком» вперёд — то есть тем местом, откуда у людей растут ноги. Чурилкин, а это был его труп, в общем-то не долго промучился в своём плачевном состоянии. Паралич медленно захватывал всё новые и новые части его бренного тела. Несмотря на то что безногий неимоверными усилиями цеплялся за жизнь, смертный приговор его близких был приведён в исполнение, а «угощение» действовало, как всегда, безотказно. На счастье нелюдя, наступившая смерть от отравления мышьяком спасла его от полной парализации и последующего мучительного удушья. Как уже было сказано, больной находился бы в сознании и понимал, что с ним происходит…
После похорон Чурилкина его «банки» с кладом пьющей семейке здорово пригодились. Скопленных мужем денег и вырванных у покойников золотых мостов и коронок хватило Марфе и её матери на то, чтобы каждый день крепко и беспробудно пить, сытно закусывать и ни о чём не думать. И две женщины только и делали, что пили с утра до самого вечера, да осоловевшими глазами смотрели в телевизор, не понимая, что происходит на экране.
В один из осенних тёмных вечеров, когда застолье находилось в полном разгаре, Чурик запросился на улицу. После того как собака утром сожрала две сосиски в целлофане, который Марфа не успела снять, а потом из миски доела картошку с кусками жаренной жирной свинины, у неё весь день в животе ощущалось сильное урчание и бурление. Собака несколько раз подходила то к владельцам, то к входной двери, пытаясь привлечь к себе внимание. Но все попытки оказывались тщетными. Пьяная Катерина Пафнутьевна вместо того, чтобы догадаться, в чём дело, бросала «внучку» куски колбасы и голландского сыра. Чурик мгновенно проглатывал угощение, но от этого позывы к опорожнению вскоре стали ещё сильнее. Из последних сил пёс с воем бросился к двери и стал громко лаять и неистово скрести передними лапами дерматиновую обшивку…
Подвыпившая Марфа наконец-то поняла, что собака просится на улицу. Быстро накинув на себя тёмно-серое добротное пальто с большим капюшоном, чтобы не было зябко под осенним дождём, повела собаку на улицу. Как всегда, без поводка и ошейника.
Чурик, заждавшись и намучившись, конечно до улицы не дотерпел. Как только они зашли в лифт и начали спускаться вниз, у него сработал кишечник. Собака, виновато уставившись на хозяйку, тихонько поскулила. А Марфа, уткнув нос в капюшон пальто, начала дико и безудержно смеяться, представив себе, как кто-то из жильцов, зайдя в лифт, обеими ногами наступит в зловонную каловую жижу. Чтобы это произошло, она, надев перчатку, быстренько вывернула горячую лампочку, освещавшую кабину. Свое действо Марфа сопровождала словами:
— Вот здорово будет, когда в говно вляпаются… По всей квартире потом разнесут… Долго вонять будут… Приду, маме расскажу… вот посмеёмся…
Не переставая заливаться пьяным хохотом, Марфа открыла парадную дверь дома, выпуская Чурика в осеннюю тёмную мглу. Уличные фонари отчего-то не горели. Падающий на дорогу свет из окон квартир дома еле-еле освещал улицу. Однако плохая видимость была только для зрения человека. Но только не для собаки…
Терьер отлично видел, как на противоположной стороне улицы по тротуару двигался сородич. Пожилой мужчина вёл на поводке его заклятого врага — сибирскую лайку. Чурик однажды сражался с этим стареньким кобелем, но победу над лайкой тогда не одержал. Только сам пострадал. На ушной раковине тибетского терьера ещё не зажила укушенная отметина — след от полустёртых тупых клыков старой лайки. А ещё Чурик не забыл, как с ним тогда бесцеремонно обошлись владельцы этой собаки.
Пока он сражался со старым псом, пожилой хозяин, под стать своей собаке, не зная, что предпринять, держась рукой за сердце, кликнул сына, который находился буквально рядом, занимаясь починкой своего автомобиля. Мужчина оказался находчивым и смелым. Недолго думая, достав из салона авто хладоновый огнетушитель, он метко направил в злобного терьера мощную струю охлаждающей жидкости. Желаемый результат проявился незамедлительно — драчливый пыл Чурика мгновенно оказался не только охлаждённым, но и погашенным. Забияка позорно ретировался, стряхивая со своего шикарного шерстного покрова ненавистную холодную пену, от которой его тело стало превращаться в ледышку.
Однако хладоновый эффект продержался недолго. Уже на другой день Чурик снова высматривал лайку с желанием расправиться с ней. Но тот не появлялся…
Но вот наконец он появился. И не где-нибудь, а совсем рядом с его жилищем — на его территории. Как и в предыдущий раз сородич был на поводке.
На время забыв про свой урчащий живот, хитрый стратег дал возможность лайке пройти немного вперёд, в самую темноту. Затем тихо, без рыка и лая, сливаясь с асфальтом, развив спринтерскую скорость, Чурик устремился наискосок, через проезжую часть, точно рассчитав свой молниеносный бросок сзади, намереваясь вонзить свои острые клыки в шею ничего не подозревающей полуглухой лайки.
Внезапность нападения, смертельный укус в сонную артерию на этот раз точно гарантировали терьеру полный успех расправы…
Но этот опрометчивый бросок оказался последним в короткой молодой жизни бесстрашного породистого задиры. В неуёмном порыве злобы Чурик забыл о том, что небольшая по ширине проезжая часть улицы таит в себе огромную опасность, так как по ней время от времени двигаются автомобили. Одни тихо, аккуратно объезжая ямы и неровности, другие — лихо и спешно. Причём несмотря на дождливую погоду и плохую видимость.
Вот под эту — другую машину и угодил Чурик. Только душераздирающий короткий тоненький собачий визг и наступившая гробовая тишина… Тибетский терьер, неожиданно оказавшийся на самой середине проезжей части, словно лягушонок, был мгновенно раздавлен мчавшейся во тьме легковушкой, не успевшей снизить скорость и затормозить. Её водитель, не понявший или не захотевший придавать большого значения случившемуся, как ни в чём не бывало, не сбавляя скорости, продолжил свой путь.
Марфа, стоявшая на тротуаре, несмотря на то что прибывала в хмельном состоянии, не только услышала предсмертный жалобный писк Чурика, но и видела всё произошедшее с её любимым мальчиком.
Она стремглав бросилась к сынку на помощь. Женский вопль отчаяния и горя громкой сиреной разнёсся по всей улице. На него сразу обратил внимание хозяин лайки. Он в испуге обернулся на крик, чтобы узнать, в чём дело и тут…
Прямо на его глазах несущаяся машина такси с ярко горящим зелёным огоньком на лобовом стекле сбивает внезапно выскочившего на дорогу человека, закутанного в тёмного цвета пальто с надвинутым на голову капюшоном. Удар оказался такой сил, что человеческая фигура, на какой-то миг взмахнув руками, словно подбитая птица крыльями, поднялась вверх и, кубарем перелетев через капот и крышу автомобиля, распластавшись, упала на асфальт…
К сбитому им человеку подбежал перепуганный шофёр такси, подошли пожилой хозяин с лайкой и другие редкие прохожие, пытаясь в полутьме рассмотреть, что произошло и оказать по возможности посильную помощь. Словно по чьему-то заказу, в разгорающемся дневном свете уличных фонарей они разглядели лежащую в лужи крови с размозжённой головой бездыханную женщину без обуви, одетую в тёмно-серое пальто. А немного от неё поодаль, рядом с валяющимися туфлями, с раздавленным брюхом, из которого вывалился кишечник и другие внутренние органы, лежала небольшая лохматая собака, с открытой пастью, застывшей в страшном оскале.
И если прохожие, в ожидании милиции и скорой медицинской помощи, гадали, кто эта женщина и где она живёт, то лайка сразу узнала в насмерть раздавленной машиной собаке своего молодого обидчика. И её реакция на такую встречу оказалась вполне адекватной.
Старый кобель, приблизившись к ещё не остывшему разорванному телу некогда злобливого драчуна, втянул воздух и, ещё раз удостоверившись, что это именно тот, кто неделю тому назад ни за что ни про что, без всякой на то причины так подло набросился на него, — поднял лапу и обильно помочился на бездыханное лохматое тело. Затем, подойдя к валяющейся на дороге женской туфле и также её тщательно обнюхав, проделал с ней тоже самое. После чего, с выражением на седенькой мордочке полного собачьего удовлетворения, застыл подле ноги своего хозяина, который с чувством рассказывал собравшимся зевакам картину произошедшего.
На ветеринарную скорую помощь тоже поступил звонок о собаке, насмерть сбитой машиной. Изуродованный труп тибетского терьера вскоре был доставлен на ветеринарно-санитарную станцию для дальнейшей утилизации — кремации. При его оформлении в журнале регистрации трупов в графе «Фамилия владельца павшего животного» дежурный ветеринар поставил прочерк, что означало «бесхозное».
Ветеринарный врач даже не предполагал, что пёс, бегающий по улице без поводка и ошейника, на самом деле бесхозным или беспризорным не являлся. И что на него имелась, как и положено всем породистым хозяйским собакам, родословная клубная карта, ветеринарное удостоверение со всеми отметками о сделанных ему ежегодных профилактических прививках, и что у него был дом, где его «по-своему» любили. И только по непростительной вине бесноватых владельцев животное так рано и бесславно закончило свою недолгую собачью жизнь. А она, как у большинства тибетских терьеров, могла бы оказаться весьма продолжительной. И если принять во внимание отличные экстерьерные данные Чурика, его знатное родословное древо, то он не один раз мог бы стать золотым чемпионом самых престижных собачьих выставок. Тем самым доставлять благодатную радость, как своим владельцам, так и многочисленным зрителям — любителям собак. Но этого, к горькому сожалению, не произошло.
Собаке очень и очень не повезло с владельцами. Щенок волею судьбы попал совершенно не к тем людям, не в ту семью и получил совершенно не то воспитание. Владыками тибетского терьера оказались злые, мстительные, бездушные и циничные личности, по определению апостола Павла — скоты. А безропотно покорившееся им животное, как и свойственно домашней собаке, непроизвольно стало их зеркальным отражением. Грехопадение людей отразилось на душе и характере изначально доброй собаки. Но бессловесная тварь ими была преднамеренно растлена, а её от рождения светлая душа навсегда искалечена.
Конец такого бесславного пути данной семейки, независимо от того, кто творил зло — человек или животное, — оказался плачевным. Падшие личности не смогли вовремя одуматься, «отвергнуть от себя все грехи свои с тем, чтобы сотворить себе новое сердце и новый дух» (Иез. 18, 31). И Божий суд в этом случае вынес скотам заслуженный приговор под названием — смерть.
Божья кара свершилась. Она неотвратимо настигла злодеев-грешников, не дав опасной сатанинской заразе распространиться, тем самым не позволив ей ещё загубить ни в чём неповинные светлые жизни.
Эпилог
«Не делай зла, и тебя не постигнет зло».
(Сирах 7:1)