Из чрева матери мы прямиком вступаем

            В извилистый и темный лабиринт.

            Наткнемся на тупик – и боль тупая

            Нам выбирать другой маршрут велит.

            В своих блужданьях мы все время одиноки,

            Пусть даже кто-то рядом много лет.

            И да, мы не настолько длинноноги,

            Чтоб перепрыгнуть пропасти во мгле.

            А если пропасти преодолеть сумели,

            Пройдя по краю, побеждая страх,

            То видим свет и выход из тоннеля…

            Там ждет могильщик с факелом в руках.[1]

            С. Забаров

            Младший Дендров – изначально Александр, ставший Алексом после долгого пребывания в туманном Альбионе, – прибыл в Россию и первым делом зарулил на Рублевку, чтобы повидаться с Саматом Забаровым, давним соратником и приятелем его отца Юлиана Дендрова. Самат не виделся с Юлианом лет тридцать, а сына его, теперь уже совсем взрослого дядьку с небольшим брюшком, вообще почти не помнил. И тем не менее принял Алекса как близкого друга, самолично приготовил на уличном мангале шашлыки, отослал прислугу, чтобы спокойно поговорить с гостем без свидетелей, и долго потчевал его отменной кавказской кухней под аккомпанемент винтажных французских вин, пятизвездочного армянского коньяка и расслабленных воспоминаний о славных девяностых и двухтысячных.

            Немолодой балкарец, столь радушно принимавший Алекса, и отец гостя, старший Дендров, были в девяностые заметными по российским меркам бизнесменами, поочередно возглавлявшими скандально прославившийся Инфокар. До этого Забаров какое-то время работал деканом на факультете международных связей ГИТИСа, на эту должность в советские времена вряд ли можно было попасть без рекомендации спецслужб. После Инфокара много чем и довольно успешно занимался, неизменно пестовал аккуратные с проседью усики, всячески поддерживал свой имидж кавказского сердцееда и был известен многообразными связями с правительством и правоохранителями России, а также с бомондом Москвы, задающим, как известно, главный вектор жизни страны. В последние годы сей немолодой джентльмен увлекся написанием стишков на восточный манер; довольно мутного содержания, но весьма изящных по форме.

            Дендров-старший сформировался как личность в академической среде, где дорос до доктора матнаук, искал новые горизонты в теории хаоса, в задачах многокритериальной оптимизации и еще бог знает в каких областях, недоступных пониманию простых смертных, но, не открыв их, перебрался в Инфокар, и его мятущееся сердце на время успокоилось в бизнесе. От души поуркаганив в мутной воде криминального капитализма, в начале двухтысячных во избежание возможных эксцессов успел перебраться под сень британской короны и теперь на слуху бытует скорее в качестве автора нашумевших романов, лихо препарирующих его личные воспоминания о туманных временах России. В свое время оба, Забаров и Дендров, были молоды, азартны, безрассудны – впрочем, как и мы с вами когда-то, – и, судя по всему, до сих сохранили в душе остатки былой юношеской горячности и запальчивости.

            Что касается младшего Дендрова (с его бородкой а-ля Троцкий и неизменной саркастической улыбкой), с годами превратившегося в копию своего отца времен девяностых, – о его особых достоинствах нам мало что известно, кроме разве что участия в сомнительных финансовых махинациях в пору своей бурной деятельности в Инфокаре под заботливым крылышком отца. И тем не менее в среде бывших работников этой несомненно достойной организации бытовало устойчивое мнение, что понтов и самоуверенности у Алекса ну никак не меньше, чем у его прославленного батюшки во времена оны.  

            В конце обеда гость озвучил главную цель своего визита: Дендров старший интересуется обстоятельствами загадочного убийства в Лабиринте. «Почему не удовлетворить любопытство старого товарища по работе?» – подумал Самат. Особыми дружескими чувствами они не отметились, но и не враждовали вроде… Забарова самого интересовала тайна Лабиринта. Юлиана он почитал как талантливого аналитика и несомненного мастера распутывать сложные кроссворды и хитросплетения, с которыми тому приходилось сталкиваться в его непростой и весьма скандальной лондонской жизни, наполненной столкновениями интересов международного криминала, политэмигрантов всех мастей, бизнесменов с неясным происхождением капитала, а также спецслужб Лондона, Вашингтона, Москвы и Киева. К Дендрову-старшему в свое время не раз обращался за помощью и консультациями сам хитроумный Абрам Галинский, их бывший общий шеф – где теперь тот Галинский?

            Был вечер в конце лета 2030 года. Отгремели войны на Украине и на Ближнем Востоке, Китай и Америка мирно договорились по Тайваню.

            Наслаждаясь разлитым в воздухе привычным ощущением долгой и стабильной безопасности, хозяин с гостем не спеша прогуливались по уединенным дорожкам Рублевки.

            – Вот здесь это все и произошло, – произнес Забаров и широким жестом, охватывающим в том числе месяц и звезды в облаках, обвел безлюдную равнину на извилистом берегу Москвы-реки и огромное нелепое здание из потрескавшегося красного кирпича с зубцами по верху стен, несколько напоминавшими кремлевские. – Когда я поселился на Рублевке? Лет тридцать пять тому... Дети выросли, обзавелись собственными отпрысками, встали на крыло и улетели в дальние края… Как и ты, Алекс.

            Гость вытащил трубку изо рта и издал несколько сдержанных и, видимо, одобрительных звуков.

            – Прошло лет пятнадцать, – продолжал Забаров, – после того как Акрам Бахраманд, вождь или царь – не знаю уж, как это у них там называется, – клана ахмадзай пуштунского племенного объединения гильзай, мигрировавшего между севером Индии, Пакистаном и югом Афганистана, был убит в центральной комнате именно этого дома. Годы прошли, но обстоятельства его смерти до сих пор не раскрыты.

            Алекс в очередной раз пыхнул трубкой, чтобы затем вымучить вежливое «почему?»

            – Почему, почему, почему… – задумчиво отрефлексировал Самат. – Так сразу и не ответишь. Во-первых, потому что в момент гибели Акрама убийца сам был уже мертв, это точно известно. Во-вторых, его неплохо охраняли – секьюрити и леопард, да-да, именно настоящий леопард. Надо учесть также и то, что сооружение это – очень большой лабиринт. Там были спрятаны по-настоящему большие деньги – золотые слитки, драгоценные камни, банковские вклады в виде холодных кошельков для криптовалюты – все они бесследно исчезли. Бахраманда убили в закрытом изнутри доме, у которого лишь один выход. И никого, кроме убитых, внутри потом так и не нашли. Как убийца мог покинуть здание?

            Алекс раздраженно прервал его:

            – Ты, как и все, с годами начинаешь впадать в детство и становишься излишне сентиментальным, – сказал он, неожиданно обращаясь к Забарову на «ты». Самата немного это покоробило, но он решил не обращать внимания на сомнительные эскапады нагловатого гостя.

            – Хватит тебе нагромождать одно на другое, – продолжал Алекс, – просто российским следакам не хотелось всерьез заниматься диким разбойником из Афгана. Вряд ли за этим эпизодом стоят какие-то уж слишком сложные загадки. Стандартный сюжет с запертой комнатой. Все очень просто, азы тасазать детективного жанра. Назову тебе «Убийство на улице Морг» Эдгара По, а еще «Тайну Желтой комнаты» Гастона Леру… Или, например, вспомним о хорошо нам знакомом Абраме Галинском, тоже погибшем в запертой комнате: Саша Нерозина писала[2], мой папон – тоже что-то такое сваял[3]. Все просто…

            – А может, наоборот, все гораздо сложнее. Вспомним «Вавилонскую библиотеку», в которой составлены как уже написанные книги, так и те, что еще будут написаны. Или медальон Одина с единственной стороной, как у ленты Мёбиуса[4] – ответил ему Забаров, с годами полюбивший с головой нырять в схоластические и явно беспредметные рассуждения. – То, что случилось с Бахрамандом, произошло ведь не где-то, а конкретно в этом весьма необычном здании. Между прочим, древние почитали лабиринты памятниками ритуальной магии и носили обереги с их изображениями.

            – Мне кажется, здесь все проще. Оставим древнюю магию ангажированным историкам, невежественным писателями и корыстолюбивым сектантам. Пойдем, на месте посмотрим. Подозреваю, что тайна смерти пуштунского царя окажется в конце концов секретом Полишинеля.

            Забаров подумал о том, что древние считали лабиринт символом жизни: продвигаясь вперед, можно оказаться в тупике, найти неожиданный выход, запутаться, оказаться слишком далеко от выхода или, наоборот, неожиданно обрести искомый путь. Лабиринт олицетворял борьбу с темными силами, а выход из него – победу над ними.

            А еще ему вспомнился кносский лабиринт, возведенный Дедалом для царя Миноса и устроенный столь хитро, что сам его создатель, однажды попав туда, едва смог выбраться наружу. В центр этого легендарного сооружения якобы заключили чудовищного Минотавра, на съедение которому афиняне должны были ежегодно отправлять семь юношей и семь девушек.

            Вскоре они достигли Лабиринта. Его кирпичная стена высотой от двух с половиной до трех метров вблизи казалась почти прямой. Забаров объяснил, что здание круглое, но площадь его столь велика, что кривизна стен практически не ощущается. Ближе к ночи они отыскали покосившуюся дверь, через которую и проникли в темное чрево Лабиринта. Самат колебался, идти дальше или вернуться? Он неуверенно сообщил своему спутнику, что внутри есть множество пересечений и разветвлений, но если держаться левой стороны и не ошибиться, то часа через полтора они доберутся до центра. Алекс предложил идти до конца, и Забаров нехотя с ним согласился.

            Входная галерея вскоре разделилась на две более узкие. Посетителям пришлось двигаться один за другим. Алекс шел первым, все время касаясь рукой и ощупывая углы и неровности невидимых стен. Звучали осторожные шаги непрошенных посетителей заброшенного сооружения. Потолок нависал столь низко, что временами казалось: лабиринт хочет поглотить их. Медленно продвигаясь во влажной темноте галерей, плохо пробиваемой тусклым светом двух мобильников, Дендров-младший выслушал из уст старшего товарища историю жизни и смерти царя Бахраманда.

            ***

            Это было лет двадцать назад. При въезде на Рублевку появился пуштунский царь. Его сопровождал очень рослый бодигард, черный как ночь и могучий как Шварценеггер, с леопардом на цепи. Не знаю почему, но тогда Бахраманд показался мне очень внушительным: мощной грудью, уверенной бесшумной походкой и манерой двигаться напоминавший Юла Бриннера и с такой же, как у этого актера, бритой головой. Откровенно говоря, теперь я сомневаюсь в его росте – скорее всего, пуштунский вождь был невысок, но поначалу произвел на меня впечатление по всем параметрам исключительного человека. Правда лицо его, как я могу теперь припомнить, оказалось вблизи довольно невыразительным, смазанным что ли – из тех, что не обращают на себя внимания и с трудом запоминаются. Может так быть, что временами он был ростом выше среднего и очень заметным, а временами – невысоким и заурядным? Вряд ли. А если все-таки мог, как это можно объяснить? Странная штука…

            Одет он был как все пуштуны – шаровары, длинная рубаха, безрукавка и халат. Несмотря на прохладную погоду, на голове его не было головного убора – ни папахи, ни тюбетейки, ни душманки. Ни тогда, ни впоследствии – даже зимой. В одежде Бахраманда вообще не было ничего царского – даже его секьюрити казался куда более нарядным и богато одетым.

            И, тем не менее, незнакомец сразу произвел на меня просто магнетическое впечатление. Я пришел домой и сообщил жене и детям: «Царь прибыл на корабле». Что я тогда имел в виду? Как можно до Рублевки добраться на корабле? К шлагбауму он подкатил на машине. Что-то типа Роллс-ройса или Ауруса. И свиты у него не было – никого, кроме охранника и вроде бы ручного, но с виду весьма свирепого леопарда.   

            Известие о том, что чужестранец хотел бы поселиться на Рублевке или в Барвихе, нашим снобливым народонаселением было воспринято весьма благосклонно, зато размеры и форма его дома – поначалу с замешательством, а потом – чуть ли не со скандалом. В не очень просвещенных головах гламурных домочадцев московского бомонда не укладывалось, как дом может состоять из одной-единственной комнаты и коридоров общей протяженностью более десяти километров. Народ пребывал в растерянности и обсуждал на разные лады, что таких домов не может быть у православных христиан. Но Бахраманд ведь магометанин! Решили обратиться за консультацией к молодому светиле Духовного управления мусульман России Равилю Дамирову, ставшему незадолго до этих событий профессором МГУ.

            Профессор Дамиров, человек незаурядно образованный, извлек на свет хрестоматийно известную историю Дедала (потомка великого царя Эрехтея), наказанного в конце концов гибелью сына за то, что воздвиг лабиринт, и громогласно поведал с кафедры о событиях тех стародавних времен, сопровождая свой рассказ нравоучениями о несомненной пагубности зазнайства и гордыни. Узнав об этом, Бахраманд решил посетить жилище просветителя. Обстоятельства их встречи в то время оставались неизвестны широкой публике, но последующие проповеди Дамирова уже не касалась высокомерия и спеси людей, уподобляющих себя Дедалу, а царственный пуштун вскоре получил одобрение местных властей и смог нанять каменщиков для строительства дома. По прошествии нескольких лет после гибели афганского гостя, профессор сообщил властям суть их давнего разговора и историю жизни пуштунского царя, рассказанную самим Бахрамандом.

            «Я Акрам Бахраманд аль Салман властвовал над многими племенами пустыни, имя мое известно повсюду от Каспия до Индийского океана и от Мертвого моря до синих пиков Гималайских гор.

            Родился я в царской семье в провинции Логар, что к югу от Кабула. И было нас три брата. Я – старший, Гани – средний и Ашраф – младший. Мы с Гани получились высокими, широкими в плечах, лицами же – похожими друг на друга подобно близнецам, а Ашраф – маленьким, незаметным, но отец любил его больше всех.

            По окончании лицея в Кабуле отец направил нас на учебу в школу штата Орегон США, а потом в Американский университет в Бейруте. Затем были Колумбийский университет в Нью-Йорке и  Калифорнийский университет в Беркли. А когда в Афганистане началась кровопролитная гражданская война, отец вызвал нас и сказал, что дни его сочтены, и он передает нам управление всеми нашими землями и племенами.

            “Пуштунам дали жизнь три народа, – сообщил нам тогда отец. – От иранцев мы получили язык и арийскую мудрость. От индийских кшатриев – воинскую доблесть. А еще, согласно легенде, пуштуны произошли от израильского царя Саула и его сына Афгана. От евреев нам достались хитрость, изворотливость, а кроме того – способности к торговле и банковскому делу. Три корня пуштунских породили в нашем народе: учителей и мудрецов, именуемых в соседней Индии брахманами, воинов, наследников кшатриев, и торговцев, восходящих к индийским вайшьяям.

            Из вас троих больше всего иранской крови досталось Акраму: его я и провозглашу царем и духовным наставником наших народов, как и положено брахману. Гани получил от природы не только могучую стать Акрама, но и доблесть кшатриев, пусть помогает старшему брату в защите племен. А мой любимчик младший Ашраф, хоть и не столь царственного вида получился, как, впрочем, и положено вайшьяям, будет отвечать за земледельцев, кочевников, ремесленников и торговцев, этим тоже нужно кому-то заниматься. И пусть все братья живут дружно и помогают во всем друг другу”.

            Тогда-то я и стал великим пуштунским царем.

            Несмотря на гражданскую войну, мы с братьями успешно справлялись с вызовами своего времени, и все шло хорошо до тех пор, пока внезапно не исчез мой любимый Гани. Что с ним случилось, неизвестно. Уехал на рыбалку и пропал. Через две недели гильзайские кочевники наткнулись на его машину, брошенную в пустыне. Ни следов, ни одежды Гани так и не было обнаружено. Я позаботился о семье брата, выдал замуж жену, обеспечил его детей. Но им это не помогло. Казалось, сам Иблис[5] положил свой черный глаз на эту семью – не прошло и полугода, как жена и дети брата в страшных муках скончались.

            Но и в моей собственной семье с уходом Гани все стало само собой разрушаться.

            В то время у меня были три жены – все одновременно пришли ко мне и просили дать им «талак»[6]. Объяснили это тем, что я, по их мнению, очень изменился – даже внешне, и они не желают впредь делить со мной ложе. Несмотря на «гаг» (призыв), древний обычай пуштунов, обязывающий женщину выйти замуж и всегда оставаться с мужем, даже против ее воли, я проявил великодушие и отпустил всех троих без выкупа; подыскал им в мужья достойных людей из гильзаев и отправил их жить в дальние страны. А вместе с ними и малолетних детей, которым еще рано было жить без матери.

            С тех пор, мне кажется, – несмотря на то, что вместо жен у меня появились молодые наложницы – я потерял самого себя, потерял сердце и разум, потому что никак не мог смириться с потерей любимого брата, жен и собственных детей. Мне казалось, что это все случилось из-за происков врагов и завистников.

            Никто не смеет, о почтенный муфтий, осуждать меня за то, что я теперь делаю или собираюсь сделать. Мучащие меня грехи таковы, что, если б столетиями я повторял высочайшее имя Аллаха, даже это не смягчило бы моих страданий. Грехи мои столь велики, что, если я своими руками убил бы себя, это не усилило бы мук, уготованных мне в Джаханнам[7] в виде одеяния из смолы и огня, которое покроет мое лицо.

            Долгие годы аки дикий зверь я мучил и уничтожал, преследовал и грабил многие племена пустыни с помощью моих воинов и при поддержке младшего брата Ашрафа. Все это продолжалось до тех пор, пока Аллах, наконец, не услышал мольбы несчастных и не допустил, чтобы они восстали.

            После ухода русских из Афганистана моджахеды организовали движение Талибан. Много лет я сражался с ними. Военачальники, прежде верой и правдой служившие мне и Гани, теперь подло предали меня, и в благодарность за свое предательство их ввели в Шуру, высший консультативный совет Талибана. Людей моих перебили, мне же с младшим братом удалось бежать, прихватив с собой сокровища, накопленные за годы царствования: слитки золота, драгоценные камни и холодные кошельки для криптовалюты с особой защитой. Сопровождал нас только мой личный секьюрити, вооруженный до зубов могучий африканец из племени тутси, с злобным леопардом на цепи.

            Ашраф сумел договориться с узбекским маршалом Дустумом, который помог нам пересечь границы Афганистана и Туркменистана и выйти к гробнице некоего святого, расположенной в безлюдной местности у подножия одинокой скалы. Приказав своему охраннику бодрствовать и внимательно следить за ликом пустыни, я в изнеможении заснул, Ашраф – тоже.

            Ночью мне приснилось, будто из моей головы выросли змеи; они тянулись к моим плечам и рукам, покусывали и шипели: «Просыпайся, хозяин, просыпайся, пора действовать, больше такого случая не будет!» Я испугался и проснулся, рядом спал младший брат, светало. Когда прошлым вечером мы пробирались к гробнице и проходили через кусты мушмулы, подавленные перезрелые ее плоды прилипли к моим плечам и рукам, и теперь, привлеченные соком мушмулы, по мне ползали дикие осы – их прикосновение к моему телу и стало причиною страшного сна и последующего пробуждения. Сокровище мое велико, но не бесконечно, подумал я, брат же небескорыстен и в спорах куда искуснее меня – он со временем обязательно потребует свою долю. За поясом у меня был хайберский нож[8] с серебряной рукоятью, оружие, известное у нас как салавар ятаган, я вытащил его и без колебаний вонзил Ашрафу в горло.

            Перед смертью тот успел пробормотать несколько слов, но я их не разобрал. Убедившись в том, что брат мертв, но, боясь, что он все же поднимется, я приказал охраннику разбить ему камнем голову. А часть нашего сокровища зарыть внутри гробницы.

            После этого мы еще долго скитались по пустыне, и я все думал о том, что дух мертвого брата обязательно догонит меня, чтобы отомстить. Но вот мы добрались до Каспия. Его темное с белыми гребешками волн брюхо бороздили огромные корабли; я решил, что мертвому не удастся пройти по воде, и поэтому мне следует искать новые земли. В первую же ночь нашего плавания мне приснилось, что я вновь убиваю Ашрафа. Все повторилось сызнова, включая сон о Медузе Горгоне и зрелище больших полосатых ос, ставших причиной моего непонятного сновидения и пробуждения; но теперь я был внимательнее и сумел расслышать последние слова брата: “Где бы ты ни был, куда бы нечестивые твои ноги ни направили свои шаги, как сейчас ты убиваешь меня, так и я тебя убью ”. Я поклялся, что угроза его не сбудется; мне придется скрыться в глубине лабиринта, столь сложного, что призрак убиенного не сможет отыскать в нем дороги ко мне. Надеюсь, теперь вы объясните властям, что следует разрешить мне без промедления приступить к постройке сего лабиринта».

            Сказав это, он ушел.

            Дамиров решил было, что пуштунский царь лишился рассудка и что замысел возвести здесь огромный и нелепый лабиринт говорит лишь о его безумии. Затем он подумал, что подобное экстравагантное суждение можно отнести лишь к замыслу экзотического здания и фантастическому рассказу, напоминающему о с детства любимых сказках Шахерезады, но при этом явно противоречит впечатлению той необыкновенной силы, которое Бахраманд произвел на него и обычно производил на всех окружающих. Возможно, рассказанная им историю была вполне в характере устных преданий жителей земель Центральной Азии, может быть, подобные странности присущи не столько отдельным личностям, прибывающим из тех стран, сколько всей культуре их дикого и неуступчивого народа. Дамиров погуглил сайт английского таблоида «Сан» и удостоверился в истинности рассказа Бахраманда об афганском восстании и последующем исчезновении царя аль Салмана и его брата, которых в газете почему-то именовали королем и визирем, имевшими, согласно мнению этой желтой прессы, громкую славу безжалостных убийц, а визирь – еще и труса.

            ***

            Началось масштабное строительство, продлившееся три года, но едва каменщики завершили работу, Бахраманд, тут же обосновался в центре Лабиринта, и больше его на Рублевке и в Барвихе не видели. Дамирова порою даже посещала мысль, что Ашраф уже добрался до своего обидчика и убил его. Но в Лабиринте кто-то все-таки еще жил. По ночам ветер доносил до нас дикое рычание леопарда, и бойцовские собаки поселка, а также домашние животные окрестных деревень не находили себе места, одни повизгивали, другие блеяли и жалобно мычали, и все они нервно дрожали от неведомого прежде древнего страха.

            Черный бодигард пуштунского царя, я думаю, следил за частными самолетами, прибывающими на посадочную полосу ВИП-аэропорта Внуково-3 из стран азиатского востока и юга. Охранник покидал Лабиринт (который тогда еще был ярко-алого, а не терракотового цвета) лишь для того,  чтобы съездить во Внуково, встретиться там с командами воздушных судов, поговорить с ними на мало кому знакомых азиатских наречиях, и, казалось, искал среди живых призрак погибшего визиря. Ходили слухи о том, что экипажи этих кораблей постоянно занимались контрабандой опиумных алкалоидов и его полусинтетических производных, контрафактных медикаментов и табака, были замешаны и в торговле людьми – почему бы им не возить также и тени умерших?

            Спустя три года со времени сооружения Лабиринта во Внуково-3 приземлился необычный самолет «Шлюмбергера[9] Гиндукуша». Нарочито стилизованный под старинные формы аэропланов начала XX века, он напоминал бы советский кукурузник, если бы не дорогая отдела бортов и крыльев красным деревом и хромированным металлом. В публикациях того времени довольно подробно обсуждались интерьеры его пассажирского салона с картинами из славной истории Афганистана времен Парфянской и Кушанской империй, Сасанидов, гуннов, создания Бамианских статуй Будды и времен утверждения ислама в составе империи Саманидов. Я, естественно, не видел этого корабля. Но он казался мне (возможно, лишь в воображении) полированным, быстрым, абсолютно бесшумным, а его экипаж, как я понял из блогосферы, состоял из мрачных, молчаливых арабов и тихих, послушных филиппинцев.

            Судя по прессе, борт приземлился на рассвете в один из хмурых осенних дней. А вечером того же дня в дом Равиля Дамирова ворвался Бахраманд собственной персоной. Это было его второе и последнее пришествие в дом профессора. Охваченный ужасом, бывший пуштунский вождь едва сумел пробормотать, что Ашраф, прибывший на винтажном самолете, уже проник в Лабиринт, убил его секьюрити и ни в чем не повинное животное. Аль Салман был явно не в себе: что-то выкрикивал на своем тарабарском, а на ломанном английском умолял Дамирова немедленно связаться с самым высоким московским начальством, потому что лишь кремлевские власти и больше никто не сумеют защитить его. Но прежде чем профессор успел хоть что-то ему ответить, Бахраманд убежал, нелепо размахивая руками, – гонимый все тем же паническим страхом, что и привел его в этот дом. Изумленный и растерянный Дамиров остался один в своей библиотеке. Он подумал о том, что именно этот до смерти напуганный человек долгие годы жестоко притеснял в Афганистане и Пакистане подвластные ему племена и очень хорошо знает, что такое кровь, сражение и что значит убивать. Прерывающийся рассказ Бахараманда показался ему фантастическим и не заслуживающим внимания, но на следующий день из «Коммерсанта Ъ» и «Комсомольской правды» профессор узнал, что «Шлюмбергера Гиндукуша» покинул Москву (предположительно, взяв курс на утопающий в цветах остров Фарасан в Красном море). Профессор решил, что ему все-таки необходимо лично удостовериться в смерти охранника, и направился к Лабиринту.

            Дверь здания была закрыта – видимо, изнутри. За дверью – тишина, на его стуки никто не ответил.

            Дамиров посчитал, что связываться с полицией пока рано. Он пригласил двоих свидетелей из числа жителей нашего поселка, в том числе и меня, чтобы выломать дверной замок, который действительно оказался закрытым на ключ изнутри. За одним из поворотов галереи мы наткнулся на мертвое тело леопарда, чуть дальше – на труп охранника, а когда добрались до центрального помещения – на лежащего аль Салмана с разбитой головой. Именно в этот момент он показался мне вовсе не таким уж низкорослым, а, пожалуй, высоким и даже величественным. Мог ли он так измениться за эти годы или всегда был таким? Выражение лица погибшего я не смог определить, потому что вместе с головой была повреждена и часть его лица. У ног Бахраманда валялся огромный кейс, украшенный перегородчатой эмалью и перламутровой инкрустацией. Замок переносного ящика, в котором, видимо, раньше хранилось сокровище пуштунского царя, был сломан, внутри – ни монеты, ни камешка.

            ***

            Забаров завершил свой рассказ. Последние фразы этой экзотической восточной эпопеи он неоднократно украшал длинными риторическими паузами – с тем, чтобы отметить несомненную загадочность момента и его, забаровское, особое красноречие. Алекс подумал о том, что Самат не впервые произносил их с подобным пафосом и, видимо, прежде не достигал успеха – впрочем, как и теперь. Дендров-младший спросил притворно заинтересованным голосом:

            – Как все-таки были убиты охранник и зверь?

            Забаров ответил с заранее подготовленной мрачной и достаточно театральной интонацией:

            – Обоим разбили головы.

            Снаружи, видимо, начался дождь – его стук по крыше резонировал в коридорах лабиринта, заглушая шум шагов посетителей. Алекс подумал, что им, видимо, придется заночевать в Лабиринте, в той самой «центральной комнате», до которой они пока не добрались. Это ожидающее их явно досадное обстоятельство наверняка со временем в их будущих воспоминаниях превратится в романтическое приключение. Дендров-младший не стал отвечать на последнюю реплику своего провожатого, но Самату не терпелось услышать комментарии гостя, он не выдержал и сам задал мучивший его вопрос:

            – Ну скажи, Алекс, разве эту историю можно объяснить хоть каким-то рациональным способом? Ведь это бред какой-то!

            – Не могу сказать, объяснима она или нет… Знаю, что это все от начала и до конца – одно сплошное вранье, – важно ответил гость.

            Забаров долго чертыхался, потом сослался на старшего сына профессора богословия (Дамиров, видимо, к тому времени ушел уже в мир иной) и на многих авторитетных жителей Рублевки, свидетелей тех событий: назвал имена министров в прошлом и даже бывшего вице-премьера. Алекс не решился оппонировать, сделал вид, что сконфузился, и искренне извинился за неуместную резкость своих слов.

            Они слишком долго наощупь пробирались в темноте, опасались, не сбились ли с пути, и были уже практически без сил, когда заметили идущий откуда-то сверху слабый свет, позволивший разглядеть нижние ступеньки узкой лестницы, выведшей их в неоштукатуренную круглую комнату. Помещение, хоть и просторное, напоминало тюремную камеру. Здесь были два отхожих места – а-ля «очко» – без современного оборудования, конечно. И две каменные вертикальные ниши, выполнявшие, похоже, функции спальных мест царя и его охранника. Стоя особенно не поспишь; в нишах были закреплены ремни, которые пропускались, судя по всему, под мышками и защелкивались на груди, что позволяло, видимо, прежним «узникам» Лабиринта удерживаться вертикально во время сна. Для чего это было сделано, неясно. Неужели Акрам так боялся возвращения брата, что даже во сне ему хотелось сохранять бдительность и возможность мгновенной реакции? За поворотом лестницы едва виднелось скрытое там – возможно, потайное – помещение. В качестве бонуса за трудную ночную прогулку отважным посетителям таинственного Лабиринта открылось широкое окно, вознесшееся над темной и безлюдной окрестной равниной на извилистом берегу Москвы-реки.

            Не столько из-за дождя, сколько по приколу, хотя возраст обоих, особенно Самата, позволял обходиться без подобных мотивировок, спутники пристегнулись в вертикальных нишах и решили провести ночь в лабиринте. Несмотря на неудобства, Алекс, который, как вы знаете, был значительно моложе своего спутника, спал почти безмятежно; Самата же всю ночь словно наваждение преследовали неизвестно откуда взявшиеся строчки, которые ему самому казались отвратительными:

            Убит могучий зверь,

            Убит и раб, и царь.

            Дендров-младший подумал о том, что история смерти Бахраманда, пожалуй, не особенно заинтересовала его. С разрешения Забарова, полученного еще до их входа в Лабиринт, он записал рассказ Самата на диктофон, теперь передаст файл папону – пусть тот размышляет об этой экзотике, ему нравятся подобные истории. Тем не менее проснулся Алекс с ощущением, что частично понял, в чем тут было дело.

            Покидая Лабиринт, он осмотрел дверь и сказал:

            – Замок, хоть и сломан, но частично сохранился. Это замок с защелкой. Преступник вставил ключ изнутри, но не проворачивал, взвел защелку и захлопнул дверь при уходе. После этого снаружи замок уже было не открыть, даже ключом. Вот и вся ваша распиаренная загадка «запертой комнаты».

            Утром по дороге к дому Забарова Алекс был задумчив и молчалив – обдумывал свою идею, на разные лады примеряя одно событие к другому. А когда перед его отъездом Самат подготовил себе и гостю по чашечке хорошего турецкого кофе, младший Дендров произнес примерно следующее.

            – Там, в Лабиринте я довольно самонадеянно заявил, что рассказанная тобой история – сплошное вранье. Похоже, что какие-то события все-таки имели место быть, но изложенные в той последовательности, как ты их расположил, становились явной ложью.

            Алекс отпил кофе и продолжил:

            – Начнем с исчезновения Гани. Главный военачальник исчез, и его охрана ничего об этом не знала. Машину Гани нашли, а где машины сопровождения, где весь эскорт? Они тоже исчезли? Теперь его семья – они поначалу были живы, а потом внезапно и почти одновременно погибли в муках. Три жены аль Салмана (дети, видимо, тоже) говорили, что тот сильно изменился, даже внешне, жены больше не хотели делить с ним ложе. За это на востоке положена смерть, но царь отпустил неверных жен и устроил им достойную жизнь. Военачальники, служившие когда-то его брату Гани, предали Акрама и ушли в Талибан. И все это произошло, по мнению царя пуштунского, из-за происков врагов и завистников. Какие враги? Кто эти люди? Члены его семьи или семьи любимого брата. А еще самые близкие военачальники, когда-то служившие обоим братьям верой и правдой. Все это очень маловероятно; я думаю, события разворачивались совсем по-другому. Пропал вовсе не Гани. Исчез сам Акрам Бахраманд, пуштунский царь. Вместе со всей охраной. Что с ними стало, неизвестно, но в этой восточной мистерии они больше не появлялись и появляться, скорее всего, никогда уже не будут. Их, судя по всему, больше нет. А ты, Самат, встречался со средним братом. Гани, очень похожий на Акрама, достает и надевает платье брата, приходит в его дворец в качестве якобы самого пуштунского царя аль Салмана. Возможно, перед этим ему проводят косметическую коррекцию лица, чтобы сделать еще более похожим на брата. Но близких людей не обманешь. В воздухе витает знаменитое: «Царя подменили». Витает, а, возможно, и было кем-то сказано. Как он может объяснить это жене и детям? Они должны навсегда замолчать. После этого семья брата – а наверное и многие из придворных, – хорошо поняли, что будет с теми, кто не признает нового (но как бы старого) царя Акрама. Почли за лучшее сделать вид, что ничего не случилось. Тех, кто знал тайну, отослали в дальние края. Многих, видимо, уничтожили. Яды – любимое оружие Востока – как прежде, так и теперь. А когда началась война с Талибаном, военачальники Гани решили подальше от греха перебраться к новым хозяевам. Что было потом, ты рассказал, хотя многое остается неясным. Гани позавидовал старшему брату. Он решил воспользоваться их внешним сходством, чтобы стать двойником брата и выдать себя за царя пуштунского. Гани, казалось бы, провернул огромную аферу. Но, если судить по конечному результату, у него ничего не получилось.

            После слов Алекса в воздухе надолго повисло задумчивое или недоверчивое молчание. Забаров налил себе и выпил еще одну чашечку кофе, прежде чем решился высказаться.

            – Я с тобой согласен, – сказал он, – мой Акрам Бахраманд был и впрямь на самом деле Гани. Как мне было отличить одного от другого? Я ведь никогда их вместе не видел. Подобные метаморфозы – классические особенности детективного жанра. Когда царь пуштунский оказался в Москве, никому уже неважно, Акрам он или его брат, косметически доведенный до полного двойника. Об этом мог бы знать только Ашраф, если бы тот был жив и добрался до Москвы. Но раз его нет, кто тогда убил Гани?

            – Убили какого-то сумасшедшего мигранта, выдававшего себя за царя пуштунского. Может, он вовсе не Акрам и не Гани.  Непонятно, правда, откуда у него столько бабла и зачем он возводил нелепый Лабиринт? Что уж ты так распереживался, Самат? «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам...» Пусть папон, светлая голова, послушает твой рассказ, может, он и сумеет отыскать в нем частицу рацио…

            ***

            Через две недели Дендров-старший прислал Забарову по Telegram письмо следующего содержания.

            «Дорогой Самат!

            Рад был узнать от своего нахального отпрыска, что ты в добром здравии и, как и в юные годы, полон молодого задора и юного интереса к жизни. Признаюсь, я был немало взволнован, получив запись твоего рассказа, – как возможностью послушать все еще молодой голос моего старого товарища по работе, так и самой историей почти дедаловского Лабиринта, волией судеб вознесшегося на Рублеве, в самом центре нашего провинциального российского гламура и дешевого фанфаронства.

            Не могу сказать, что я долго размышлял над изложенной тобой историей. Сашка рассказал мне о своей догадке, что Акрам вовсе не Акрам, а Гани, – думаю, он не совсем прав, но, тем не менее, был довольно близок к разгадке всей этой истории. Расскажу тебе, как я все это понял. Но мне не хотелось бы, чтобы ты подумал, будто я претендую на знание истины в последней инстанции.

            Чего я добиваюсь в своих логических построениях? Будь это история Акрама-Гани, история Абрама Галинского или другие таинственные полубыли-полулегенды из цикла «закрытых комнат». За всеми виршами, старательно перевранными многочисленными свидетелями, стоит, как правило, то или иное реальное преступление. Если бы я был или мнил себя судьей и стремился бы во что бы то ни стало доказать виновность преступника, мне пришлось бы отыскивать факты и доказательства. Но, поскольку я нахожусь совсем в другой позиции и меня интересует просто очищенная рафинированная правда, мне необходимо, чтобы факты хорошо стыковались друг с другом, образуя цельную и непротиворечивую картину, в которой не требуется подтягивать друг к другу фрагменты с помощью измышлений, мистики, фантастических легенд или слишком сложных гипотез. Ты знаешь, я сейчас много пишу. Мне нравится браться за трудные задачи, за случаи из жизни, в которых по прошествии многих лет так никто и не разобрался. Такого рода проблемы вдохновляют меня на поиски, щекочут самолюбие, но моя работа в конце концов всегда обречена на разочарование. Особенно, если она увенчается успехом. Ты удивлен? Разгадка тайны всегда ниже самой тайны. К тайне, как порою кажется, причастно сверхъестественное и даже божественное, разгадка же – фокус-покус и только. Ты, возможно, знаешь, что писатель Виктор Кротов назвал «прощанием с тайной». Ответ… Мне кажется, я понял, какой ответ раскрывает тайну твоего Лабиринта.

            Приступим к обсуждению, но не с самого начала, а с того момента рассказа пуштунского царя, когда они с братом решили заночевать у гробницы святого в туркменской пустыне. Думаю, мой Сашка оказался прав: у гробницы оказались Гани и Ашраф – с бодигардом, зверем и сокровищем. Акрама давно уже нет в живых, его партию исполняет Гани, но из оставшихся на сцене действующих лиц об этом знает только младший брат и конечно же – сам Гани. С этого момента возникают новые темы рассказа: два вещих сна, убийство, бегство с сокровищем и строительство Лабиринта.

            Думаю, что самая большая ложь заложена в самой идее немыслимого сооружения. Беглец утверждает, что хочет спрятаться от грозящей ему опасности. Якобы в Лабиринте. Но почему-то сооружает его на открытой равнине, на травянистом берегу реки, и окрашивает в алый цвет, издали заметный как с трассы, так и с идущих на посадку самолетов. Теперь об этом экзотическом сооружении в Москве знают все. Зачем его воздвигать? Для того, кто в самом деле хочет укрыться, Москва, самый большой мегаполис Европы, куда более надежен, чем эта вышка над центральной комнатой, к которой ведут все галереи здания.

            Чтобы понять замысел беглеца, подвигнувший его на строительство Лабиринта, попробуем определить по его рассказу, с чем у него это строительство ассоциируется. Дедаловский лабиринт создавался для того, чтобы в центр его поместить Минотавра. Чудовищный Минотавр оправдывал создание невообразимо сложного и столь же чудовищного лабиринта. А у пуштунского царя?  Для чего ему это потребовалось?

            Вспомним сон беглеца. Вначале ему привиделась Медуза Горгона. Он проснулся и увидел ос. А потом эти осы перекочевали из реальности в его второй сон. Я задался вопросом, могут ли эти два сна дать разгадку замысла Лабиринта?

            Начал я с ос. Увиденные во сне осы, эти опасные жалящие насекомые из отряда перепончатокрылых, означают, я думаю, врагов, которые жестоко вас покарают и готовы в любой момент злорадно очернить вас, они предвещают вам зависть и ненависть недоброжелателей. Да, это правда – беглец наполнен разнообразными ощущениями опасности. Потому осы из реального мира и пробираются впоследствии в его сон. Но видение ос, похоже, не дает нам ничего нового для понимания того, что последовало дальше. А начинается все, видимо, с Медузы Горгоны.

            Взгляд Медузы, обращающий людей в камень, можно рассматривать как метафору неизбежности смерти.

            Медуза символизирует не только страх и ужас, но и опасность для тех, кто считает себя лучше других; напоминает, что гордыня и наглость могут привести к падению и каре. Но она же символизирует победу над страхом, мужество, смелость, стремление к справедливости; в контексте криминальной субкультуры – «за зло отомщу». Если во сне вы видите себя в окружении горгон, то наяву попадете под влияние нечестного и нечистого на руку человека, в результате чего через сорок дней от вас отвернутся все ваши друзья. Сон говорит об отношениях братьев и призывает к мести, это понятно.

            Но я обратил внимание на еще один важный смысл этого многослойного греческого мифа. История когда-то прекрасной девушки Медузы начинается с насилия и попрания ее изначальной женственности. Все ее убийственные и опасные таланты возникают лишь в ответ на неоднократные травмирующие события, направленные на унижение Медузы[10]. Кто из двоих братьев может почувствовать себя в роли Медузы? Этот вопрос дал мне неплохую пищу для размышлений.

            Больше всего меня поразила мысль, что именно Медуза Горгона (как многослойная и очень глубокая идея) внушила убийце (кто-то ведь все-таки на самом деле убил пуштунского царя) это преступление. Давай вспомним: свергнутый царь, визирь и охранник, унося сокровища, спасаются бегством в пустыню. Они укрываются невдалеке от гробницы. Эль Салман (вернее, его двойник Гани) спит, видит во сне себя в роли Медузы в сплетении ядовитых змей и, проснувшись, обнаруживает, что причина сновидения – осы. Спит визирь, о котором нам известно, что он слабосильный трус, но почему-то плохо спится именно царю, о котором известно, что он силен и отважен. Глядя на спящего брата, царь понимает, что он не хочет делиться сокровищами с этим ничтожеством, убивает его ударом кинжала; несколько ночей спустя тень убитого во сне приходит к царю и угрожает отыскать его и отомстить. Архичушь, ерунда и жалкое вранье!

            Думаю, все было ровно наоборот.

            Во сне человек на время расстается с миром – как же нелегко дается такое расставание тому, кто знает, что его преследуют многочисленные враги, вооруженные калашами, подствольными гранатометами и обнаженными мечами. В эту трудную ночь спал, конечно же, неистовый воин и храбрый царь эль Салман в исполнении его воинственного брата Гани (мы об этом помним, не так ли?) – ведь подлинный кшатрий именно таков, – а бодрствовал трусливый визирь, жалкий и корыстный торгаш. Завистника Ашрафа ввел в искушение безмятежный сон царя. Младший брат хотел получить сокровища (ведь именно он по крупицам собирал все эти богатства), отомстить за свои унижения (не исключено, что ему приходилось бывать и сексуальной игрушкой царя – вспомним феминистический образ Медузы), за убийство многих членов семьи и верных царскому дому людей, думал о мести, играл кинжалом, примериваясь к горлу спящего брата… но так и не осмелился совершить задуманное. Однако решимость и злоба его были столь велики, что совсем отказаться о своего замысла он не смог. Ашраф позвал секьюрити, поручил ему закопать часть сокровищ в гробнице, и они бежали в Москву. Здесь он вполне мог представляться пуштунским царем, причем именно Акрамом Бахрамандом, хотя и не был похож на старших братьев, потому что в Москве никто и никогда не встречался ни с Акрамом, ни с Гани. Прибывший в Москву высочайший афганский вельможа держался по-царски, с огромным достоинством, подражая и хорошо усвоив манеры обоих братьев, потому и произвел на тебя, Самат, как и на многих других, неизгладимое впечатление. И тем не менее ты все-таки отметил, что ростом он не выделялся, а скорее был ниже среднего. Денег у Ашрафа хватало, чтобы построить Лабиринт с красными стенами, но совсем не для того, чтобы скрыться от Гани, а наоборот – чтобы заманить его и убить. Он понимал, что контрабандисты частных авиакомпаний разнесут по всей Центральной Азии слухи о человеке, выдающем себя за пуштунского царя, о его черном двухметровом охраннике и диком пятнистом звере на цепи. Он был уверен, что Гани будет по-прежнему величать себя Акрамом Бахрамандом и со временем обязательно придет в Лабиринт, чтобы разыскать там брата-самозванца. Не догадываясь, что в последней галерее его будет ожидать западня. Гани, искренне считавший, что только он может «почти честно» выдавать себя за погибшего брата аль Салмана, бесконечно презирал вайшьяя Ашрафа, своего мальчика на побегушках, а временами и подстилку, и даже не помышлял унижаться до того, чтобы принять элементарные меры предосторожности.

            И вот долгожданный день настал; Гани добрался до Рублевки, подошел к дверям лабиринта, прошел весь маршрут до центра и, возможно, шагнул на первую ступеньку лестницы, ведущей в круглую комнату. Тогда, наверное, визирь и убил его из засады – одним единственным выстрелом, к которому готовился столько мучительных лет. Леопард был убит охранником по приказу Ашрафа, а потом у младшего брата нашлась пуля и для высоченного негра. Затем наш герой взял камень и разбил всем троим головы, а убитого Гани переодел в свою одежду. Вроде, таков почерк злодея: зверь, царь и раб убиты одинаковым способом. А на самом деле он просто вынужден был так поступить: для того, чтобы ты и другие, знавшие Ашрафа, не увидели, что убитый лицом сильно отличается от примелькавшегося в России царя пуштунского. И вы все действительно решили, что убит был именно известный вам афганец, представлявшийся Акрамом Бахрамандом аль Сальманом. Хотя ты и заметил с некоторым удивлением, что убитый ростом и габаритами существенно превосходил известного тебе пуштунского царя. Но тебя, как и профессора Дамирова, это почему-то не слишком насторожило – оба решили, что ошиблись (или в тот момент, или при вашей первой встрече за пять лет до того), что это такая эмоциональная аберрация. Да, трусливый визирь сделал задуманное! Совершив великое злодеяние и все еще дрожа от страха, бросился к Дамирову. Он намеревался немедленно бежать из России, чтобы окончательно стать хозяином сокровищ. Непонятно, зачем ему нужен был Дамиров? Почему он требовал сообщить о случившемся высшему кремлевскому начальству? В этот момент бывший пуштунский царь был явно не в себе и плохо понимал, что делает. Покинул ли он Москву на улетевшем «Шлюмбергера Гиндукуша», выдав экипажу себя в качестве достойной замены Гани, или каким-то другим способом – мы уже никогда не узнаем… да это и неважно.

            Свое видение событий вокруг Лабиринта на Рублевке я изложил паршивцу Сашке.

            Тот подумал и сказал, что его почти все устраивает, но ему не нравится то место в рассказе пуштунского царя, где тот объясняет, что часть сокровищ якобы осталась в Туркмении. Ведь визирь убегал не только от своего повелителя и брата, а еще и от врагов его. Разве он стал бы задерживаться, зарывая часть сокровищ? Вряд ли. Ему легче было украсть сразу все сокровища. Наверное, именно так он и поступил.

            “Но его драгоценности, – добавил Сашка, – судя по всему, так и не были обнаружены. Возможно потому, что их не осталось: строительство уродливого Лабиринта поглотило огромное, но не бесконечное состояние, украденное Ашрафом. Для чего тогда старался Гани? Он пересек Каспий и часть России, земли́ неверных, пытаясь вернуть сокровища, растраченные его непутевым младшим братом”.

            Откровенно говоря, я с ним не вполне согласен. Нельзя сказать “растраченные”…

            “Затраченные” в чуждых этим братьям краях на строительство огромной кирпичной ловушки и только лишь для того, чтобы отловить и уничтожить Гани. Ты скажешь: невелика разница между “растраченные” и “затраченные”. Да нет… Если мое предположение справедливо, то визирем руководили в первую очередь ненависть, страх и желание мести, а вовсе не алчность. Поселившись под Москвой, он понял, что сокровища были для него не главным. Погубить Гани во что бы то ни стало – вот какая идея полностью овладела им.

            Он притворился Акрамом Бахрамандом, убил Гани, тоже до поры притворявшегося Акрамом Бахрамандом, и, в конце концов, стал настоящим Акрамом Бахрамандом».

            ***

            Самат прочел письмо.

            Юлиану в логике не откажешь, подумал он. Похоже, именно так внешне все это и выглядело.

            «Бесконечно далеки они от народа», как говорили в далекие советские времена. Разложил по полочкам… И правильно вроде, а на самом деле неверно.

            Фигуры по шахматному полю двигались скорее всего как-то так. Очень похожая картина получилась. Вопрос только в том, кто ими двигал. В этой сумбурной шахматной партии главные персонажи, видимо, так и не были Юлианом названы. Думаю, что, разбирая события и преступления, произошедшие в других «закрытых комнатах», он также не смог добраться до главных игроков и главных смыслов. Техническая интеллигенция, особенно российская, как, впрочем, и вся наша российская либеральная тусовка, всегда отличалась близорукостью.

            Дендров проанализировал масштабную операцию «двойники». Начал ее средний брат Гани. Смог бы он, царь кочевых племен, организовать и провернуть столь сложную авантюру? Убрать брата – так, чтобы не нашли ни самого Акрама, ни охранников, ни машин сопровождения? Ликвидировать свою семью. Закрыть рот другим родственникам, ближайшему окружению и доверенным военачальникам. Недовольных убрать так, чтобы и следов их не осталось.

            Думаю, здесь не обошлось без Платонова Патрикея Степановича, вот уже тридцать лет бессменного председателя Совбеза России. В России давно культивируется государственный институт двойников. Двойники были у Сталина, у Брежнева и у Горбачева. В общем в Кремле хорошо знают эту кухню.

            Стоит ли писать Дендрову о руке Совбеза, о Платонове? Он даже не знает, кто это. Давно отбыл в свои Ландо́ны, отрезанный ломоть…

            Гани – проверенный военный. Скорее всего, давно сотрудничал с Лубянкой. Там решили поставить своего человека в Афганистане. Зачем им упрямый и непрогнозируемый философ, кичащийся своей независимостью и как бы народный мудрец Акрам? Всякого рода мыслителей («брахманов», если на восточный манер) в России всегда недолюбливали. Афганцам их тоже не надобно… Вот и убрали. Сделали Гани пластическую операцию, превратив в двойника старшего брата. Ликвидировали его семью, чтобы сам-то не слишком ерепенился. Наверное, так и было. А потом что-то пошло не так. Ничего не получилось. Гани все профукал. Когда стало ясно, что талибы взяли верх, решили поставить на его место Ашрафа. Тот тоже не справился – в критический момент не решился зарезать братца. Пришлось спасать Ашрафа и помочь ему бежать в Москву. Решили подержать пока на плаву. Эдакий пуштунский Янукович. Может, еще погода в Афганистане и изменится, пригодится свой человек. Тут, правда, Гани взбунтовался. Пришлось его тоже убирать. Ашраф через Дамирова сообщил, что эта часть операции прошла нормально. Решили подержать младшенького в глубинке, отправили на частном самолете на остров Фарасан. Может так сложиться, что его время тоже придет. А пока, насколько я знаю, Лубянка вовсю мосты наводит с Талибаном.

            Думаю, все как-то так и было. Но вряд ли мы об этом когда-нибудь узнаем. Стоит ли писать об этом Дендрову? Пусть считает себя самым прозорливым аналитиком современности. «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны».

            После некоторых размышлений о самых высоких материях, Забаров решил не писать всего этого Юлиану Дендрову.

            «Зачем учить седовласого доктора наук, прошедшего прямо скажем непростой жизненный путь? – подумал он. – И так ясно, что он ответит: “Ты, Самат, всегда и во всем видишь конспирологию и происки спецслужб. А мир несравненно богаче и не замыкается только на довольно специфические интересы мстительных и занудных ФСБ, ЦРУ и MI6”».

            Внезапно ему захотелось поскорее забыть о дурацких загадках Лабиринта на Рублевке, о сумасшедшем, долгое время выдававшем себя за пуштунского царя, немедленно сесть и набрать на клавиатуре несколько философских стансов в столь любимой им старинной персидской манере. Но, человек интеллигентный и вежливый, он решил вначале ответить бывшему коллеге и отправил ему совсем небольшое письмо.

            «Дорогой Юлиан, круто!

            Мне в особенности понравилась изящная концовка твоего послания.

            Если ты не обидишься, я бы добавил еще несколько слов:

            «Он стал жалким бродягою без имени, без рода и племени, который перед смертью вспомнит, что когда-то был пуштунским царем или делал вид, что царь».

[1] Автор Максим Свириденков

[2] Саша Нерозина «Секретный дневник русского олигарха».

[3] Имеется в виду роман Жюля Дю Бёф «Дым и зеркала».

[4] Речь идет о рассказах Л.Х. Борхеса «Вавилонская библиотека» и «Медальон».

[5]  Джинн, созданный Аллахом из огня, в отличие от ангелов, созданных из света. В исламе отождествляется  с дьяволом.

[6] Развод, араб.

[7] В мусульманском учении наиболее распространенное название геенны или ада.

[8] Хайберский нож или кубер, длиной от 450 до 800 миллиметров, название пуштунского меча, данное ему англичанами по имени местности Хайберского перехода на границе Пакистана и Афганистана.

[9] Вид суккулентов рода Шлюмбергера, семейства Кактусовых. 

[10] Изнасилование Посейдоном, несправедливое наказание Афиной, жутким образом трансформировавшей ее некогда прекрасную внешность и обрекшей Медузу Горгону на вечное проклятие и вечное одиночество.