На Руси издавна почитались блаженные, юродивые, люди «не от мира сего». Эта давняя традиция имеет глубокие корни в истории человечества. Свои «городские дурачки» были в каждом историческом городе Европы: в Риме и Париже, Дублине и Мадриде, Праге и Неаполе. История старинного русского города Ельца, воплощённая в художественной прозе, публицистике, в памяти горожан, – сохранила некоторые примеры этого своеобразного явления народной жизни.

Все население Ельца и елецкой округи почитало так называемых «дурочек» и «дурачков», которым приписывали способность предвидеть и предсказывать.

Возьмем временной отрезок в 150 лет и рассмотрим зарисовки из елецкого быта.

В 1885 году журналист Василий Иванович Немирович-Данченко в очерке «Елец. Из записной книжки скучающего туриста» запечатлел яркие колоритные картины елецкой жизни. В рассказе о чудачествах помещика Танеева есть и история, связанная с городскими дурачками.

«Были в Ельце два дурака: Гурий Купидонович и девка Савраска. Их, по приказанию Танеева, поймали на улице в Ельце и, несмотря на визг, повезли связанными к Танееву. В деревне их уже ждали, Танеев приказал к потолку залы подвесить клетки.

– Птиц привезли?

– Привезли.

Визжат птицы во всю.

– Ну-ка, в клетки!

Дураков Гурия Купидоныча и девку Савраску подвесили к потолку и так провисели они с неделю. Потом надоело Танееву, и их выпустили, именно тогда, когда они вошли во вкус этого дела, а девка Савраска, пользуясь необычайностью положения, даже стала пророчествовать».

Когда помещик Танеев разорился, то сам стал чем-то вроде елецкого дурачка. «Ходил оборванный и грязный по улицам Ельца. Пьяный всегда. Бывало, подойдет: «Я Танеев, дайте пятачок»…».

В романе И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева» тоже есть упоминание о елецкой дурочке.

«Помню, как иногда по целым неделям несло непроглядными, азиатскими метелями, в которых чуть маячили городские колокольни. Помню крещенские морозы, наводившие мысль на глубокую древнюю Русь, на те стужи, от которых «земля на сажень трескалась»… В такие морозы замерзла однажды на паперти собора нищая дурочка Дуня, полвека шатавшаяся по городу, и город, всегда с величайшей беспощадностью над ней издевавшийся, вдруг закатил ей чуть не царские похороны».

В рассказе «Чаша жизни» Бунин пишет о юродивом Яше, обитавшем «в старой часовне над склепом в кладбищенской роще», который «мог высунуться из окошечка и крикнуть что-нибудь иносказательное, зловещее». В городе у Яши было много почитателей, но его и побаивались. Однажды «Из часовни выходили и крестились бабы и мещане, некоторые со слезами. И вдруг выскочил на порог сам Яшка. Он был небольшой, тощий, – ему было уже лет восемьдесят, – в длинном халатике, подпоясанном веревкой, в алой бархатной шапочке, надетой набекрень. Усы, бородку он выстриг – они торчали у него колючими серыми пучками возле глубоко запавших пепельных губок. Глазки у него были хитрые-прехитрые. Поглядев на Александру Васильевну, он сделал из руки щиток над глазами и быстро засеменил к ней.

– Радуйся, Афродита розоперстая! – закричал он старчески-детским голосом.

И, подбежав, поплевал и сунул ей в руку, - как бы украдкой и надеясь обрадовать, – четыре щепочки, связанные лычком». «Отпустив посетителей, весь день плакавших перед ним и целовавших его руки, он зажег восковой огарок и осветил свой засаленный халатик, свою ермолку и заросшее седой щетинкой личико с колючими, хитрыми-прехитрыми глазками. Он работал пристально: стоял возле стены, плевал на нее и затирал плевки сливами, дарами своих поклонниц».

В середине XX века (в 40-х, 50-х годах) в Елецкой округе были особенно известны «Мархуша» (Марфуша) и «Елюшка». Мархуша жила в Ельце, чаще всего ее видели на базаре. Сохранились воспоминания, как во время войны женщины обращались к ней с вопросом, вернутся ли их родные домой:

– Мархуша, придет мой Иван домой?

– Мархуша, придет мой Петр домой?

– Придеть! Придеть! – отвечала Мархуша.

Если же чувствовала недоброе, начинала «мычать», грызть свои руки.

Елюшка жила в селе Казаки, она пользовалась особым авторитетом, к ней приходили даже из дальних мест, в благодарность за предсказания несли гостинцы. Сохранился рассказ о том, как две женщины по дороге к Елюшке съели блины, предназначавшиеся ей, оставив только пирожки. Елюшка же, едва увидев женщин, прогнала их, закричала: «Идитя, идитя! Блины-то пожрали!».

Более полувека жила в Ельце всем известная Параша (Прасковья Ивановна Выставкина).

Родилась Параша примерно в первое десятилетие XX века в деревне Грунин Воргол под Ельцом, в самых, что ни на есть, бунинских местах, в очень большой и бедной крестьянской семье. Родители у нее рано умерли, жила она в семье старшего брата, где, по рассказам, её обижали, и она уже девочкой уходила из семьи, скиталась по окрестным деревням, побиралась. Постепенно она превратилась в деревенскую дурочку, имея характер вздорный, реакции неадекватные, работать не хотела, со всеми ссорилась. Но уже тогда в деревне окружающие воспринимали все это несоответствие норме не как её собственное поведение, не как душевную болезнь, но как «от Бога дано». Многие её привечали, в окрестных сёлах звали её Параша Грунина, по месту рождения. Часто останавливалась Параша в деревне Огнёвка. В деревнях «на Парашу обрекались» - это значит, надо дать ей немного денег («рублик»), чтобы корова благополучно отелилась; или, например, если цыплята «мрут», чтобы мор кончился; или «на здоровье» кого-нибудь из членов семьи, если кто болеет.

В Ельце она появилась в пятидесятых годах и более пятидесяти лет оставалась заметным явлением в городе – городская дурочка. Все знали Парашу. Сначала её часто принимали на ночлег бывшие деревенские жители, её односельчане, крестьяне соседних деревень, переселившиеся в город. В 50-е, 60-е годы местом её пристанища была семья, жившая на улице Ямская Одноличка. Хозяйка дома, родом из Огнёвки, обещала своей матери, которая оставалась в деревне, не обижать и привечать Парашу в городе. Дочери просили мать не приваживать Парашу, но мать говорила: «Она места не пролежит, пусть ночует». Все вспоминают о том, что Параша знала много молитв и по ночам у печки пела и читала молитвы. Хозяйка семьи тоже, бывало, «обрекалась на Парашу» - «на скотину или на здоровье».

Параша побиралась у Вознесенского собора, у Казанской-кладбищенской церкви, но могла сидеть везде, где ей вздумается, и просить, а чаще требовать, милостыню. Ходила всегда в грязной оборванной одежде, надето на нее было всего много, в несколько слоев. За спиной мешки с тряпьем, кастрюли, еда. Рассказывали также, что иногда в своих мешках она носила камни. Мылась она под колонкой ледяной водой зиму и лето, но ходила и в городскую баню, где все женщины ей угождали, мыли ноги, голову, что ни скажет – всё выполняли. Еду варила в поле, на кладбище, на улице – прямо на костре, одной палочкой и угли в костре мешает и похлебку в кастрюле. Ругала всех подряд нехорошими словами, в семьях, куда ее пускали жить, могла бить стекла окон, посуду, обвиняла, что ее обворовали, деньги украли, туфли новые своровали и т.п. И всё же многие жители города пускали её на ночлег, искали для нее пристанище, в некоторых семьях она жила подолгу. Часто жила Параша у о. Павла (Поваляева). Именно он сказал о Параше: «Это наше самобытное явление. Надо помогать». Хотя выдерживать её подолгу было очень трудно. Сама Параша о себе говорила: «Я иду, а мне Боженька подсказывает: «Иди туда-то, там тебе место».

Параша ходила в церковь на службу, причащалась, знала много молитв. Вот рассказ очевидца: скоро начнётся служба в Казанской церкви, прихожане собираются, ждут в тишине, переговариваются шёпотом. Параша нетерпеливо заглядывает в двери алтаря и громко кричит: «Батюшка! Ты там заснул что ли?!». Батюшка выходит. Она ему назидательно: «Работать надо!». Служба начинается.

По праздникам, когда в храме много народа, если к кому пристанет, то от неё трудно было отмахнуться и не дать просимое: «Дай бумажку, у тебя много денег, я знаю, и не беленькую, а красную дай!!!». Дают. Она опять: «Дай ещё!». Опять дают, а то крику, проклятий не оберёшься. Так до трёх раз. И три раза дает человек, но без обид, положено давать убогому. Но иногда подойдет Параша к какой-нибудь женщине и начнет ей совать деньги: «Бери, бери! У тебя детей много, кормить их нечем!».

Параша знала много старинных песен, городские романсы пела, частушки.

Спать ложилась у печки, а когда в домах стало газовое отопление – у АОГВ. По ночам пела или молилась. Жительница села Становое, у которой некоторое время жила Параша, рассказывает: «Днём Параша ходила, сгорбившись под тяжестью своих мешков, а ночью, когда молилась, стояла во весь рост, статная, прямая, я даже удивилась».

Есть много рассказов о том, что Параша предчувствовала события, в иносказательной форме могла их предсказывать.

Одна женщина хотела взять её зимой к себе пожить. Посоветовалась с сыном: «Возьмём Парашу, ненадолго, хотя бы на неделю». Сын сказал: «Ну, да бери, я не против». Повстречала на улице Парашу, ещё ни о чём не сказала, а та ей: «Сын-то не против, чтобы я у вас пожила. Ну, поживу недолго, неделю всего и поживу». Однажды Параша встретила на улице эту женщину и начала рвать на себе волосы, кричать: «Пострадал! Невинно пострадал!». Кричала так долго. А вскоре сын женщины серьезно пострадал от хулиганов, попал в реанимацию и его еле спасли.

Вспоминают такие мелкие детали: одна женщина сдала пальто в химчистку, через какое-то время встретила на улице Парашу, а та ей и говорит: «Одежку-то свою ты потеряла. Больше не будет у тебя одежки этой». И действительно, когда женщина пришла за своим пальто в химчистку, то оказалось, что оно непоправимо испорчено.

Рассказывают, как на Пасхальной службе в Вознесенском соборе – главном храме Ельца, Параша вдруг начала кричать: «Последняя Пасха! Последняя Пасха!». Народ зашептал: «Это не к добру. Видать, последние времена подходят. Это – к концу света». Оказалось, это была последняя Пасхальная служба, которую отслужил знаменитый елецкий священник отец Василий Поваляев. В этом году он скончался.

В конце 90-х Парашу определили в интернат для престарелых инвалидов, но держать её там оказалось невозможно: она устраивала ссоры, драки, постоянно кричала и со всеми ругалась. Было решено перевести её в психиатрическое отделение. Но «верующие» выкрали Парашу из интерната под предлогом взять к кому-то домой искупать. Последний год своей жизни она жила в семье на улице Черокманова, а умерла в начале уже XXI века в семье, которая жила у Вознесенского собора.

По утверждениям людей, знавших Парашу, было ей в то время уже более ста лет.

Такое явление городской жизни, как городские «дурочки и дурачки» продолжает жить и сегодня.

Елец, наши дни.

Стоянка такси в центре города, у «Дома торговли». Таксисты в ожидании пассажиров вышли из машин, стоят небольшими группами, разговаривают, обсуждают новости города, страны и мира. Мимо проходит человек, которого они все знают, он часто ходит по городу, его можно встретить во всех районах, но чаще всего у Вознесенского собора, он там просит милостыню, «побирается». Один из таксистов говорит: «Здорово, Серёжка, денежку дать?». «Не надо», - тихо отказывается тот и задумчиво идет дальше.