Все указатели судьбы годятся только на то, чтобы сбить с дороги. ©Алексей Иванов – «Географ глобус пропил».

От автора: Всё описанное в книге действительно происходило - в той или иной степени. Верить мне на слово, либо нет – ваше право. Но и не принимайте всё сказанное за чистую монету – это субъективный взгляд автора на субъективные вещи, пропитанный лёгкой иронией и пропущенный через мясорубку времени, характеров и ситуаций, в результате чего получился такой вот винегрет – страдания героини и её абсурдные, порою странные и травмирующие поиски вдохновения. По традиции – приятного Вам (или не очень) чтения!!

1 глава.

Неудачница.

«Потому что вот вам правда: жизнь — это катастрофа». ©Донна Тартт – «Щегол».

"Идиоты, кругом одни идиоты", - Анечка напряжённо измеряла кухню шагами, совсем забыв про стоящие на плите макароны и котлеты. Лёгкий шёлковый халатик едва прикрывал все самые заветные места на теле, а тонкие нежные ручки с определённой периодичностью выделывали немыслимые пируэты: то влезали змеями в волосы, то пытались сыграть Баха на столешнице. Была осень.

"В сущности поэзия (как и любое искусство в принципе) - это дело избранных. Дело, завещанное нам самим Творцом. Поэт - это пророк, глаголом сжечь.. Ну, ты поняла. Без поэзии невозможно существование этого мира, и в этом моё истинное убеждение... " - высветилось на экране мобильника.

"Да засунь свои убеждения в ж.., с-сударь", - Анечка уже было написала сие послание, но вовремя спохватилась и все-таки не отправила. "Как ни крути, я притягиваю таких фриков. Тоже мне, богатенький выскочка возомнил себя, невесть знает кем, и думает, что нашёл родственную душу. Хрена с два! Я сейчас тебе поясню за.. Дым? Откуда дым? Ёлки-палки!"

Всё-таки сгорело. Котлеты напоминали маленьких чертят, вылезших прямо из преисподней, а макароны набухли до верха кастрюли в практически удавшейся попытке сбежать. "Добазарили о высоком. Тьфу ты, блин, интеллигент несчастный", - Анечка вся разом аж осунулась и сгорбилась. Но затем, мудро рассудив, что катись оно всё к лешему, вышла на балкон. Курить и пояснять за поэзию.

Она уже давно заметила, что большинство действительно умных, талантливых и проницательных людей косят под быдло. В то время как посредственности кидаются умными и ничего не значащими фразами налево и направо. Но эта маленькая теория работала в основном только с людьми лет до тридцати. А точнее – среди сверстников девушки. Первое время при близком общении Анечку очень удивляла начитанность и образованность некоторых её знакомых, которые с первого взгляда не казались настолько глубокими и интересными людьми. И наоборот – отталкивала чопорность и ограниченность тех, кого она, не зная, приняла бы за интеллигентного человека.

Вообще, каждый раз, когда Анечка слышала слова "философия", "творчество", "мотивация" и.т.д., сказанные на полном серьёзе, её прихватывал какой-то абсолютно зверский припадок. Она могла довести человека, сказавшего это, до истерики – а делала Анечка это явно с удовольствием – говорила полунигилистические вещи и саркастично язвила, прицокивая языком и драматично закатывая глаза. Её выводили из себя такие "философы", "творцы" и "мотиваторы". Соплями обтираются - да и только.

"Ты явно не относишься к разряду быдло-эстетов под прикрытием... Черт, и где они меня только находить умудряются", - подумала она и стала что-то яростно строчить собеседнику.

На балконе было уже достаточно прохладно: только-только начавшаяся осень давала о себе знать. На картинку за окном словно наложили эффект сепии. Анечка смотрела на улицу будто через старую и плохенькую камеру: всё было не только удручённо-серое, но ещё и мутное – стёкла были грязные, заляпанные, а местами и с трещинами.

"... Поэтому никакого пафоса в этом ни черта нет. Либо ты путаешь поэтов с экстрасенсами. Тогда это тебе на ТНТ надо, а не в поэзию, это там с высшими силами калякают. Человек может бухать и писать, ехать в метро и писать, с…ь и писать, прости господи, а ты мне про какую-то паранормальную дичь затираешь... "

Что же, пока ещё не поздно, пора вас познакомить с главной героиней. Иначе вы можете подумать про неё дурное. Хотя я вас в этом останавливать не буду: пожалуйста, если вам так хочется, думайте про неё дурное, ей к этому не привыкать, но всё же выслушайте небольшую биографическую справку.

Анечке двадцать один год, у неё светло-серые волосы и блеклые голубые глаза, с полным отсутствием в них каких-либо признаков жизни. Но это пока что: иногда (очень сильно иногда), когда она чем-то крайне взволнованна или увлечена, в глаза словно возвращается весь их блеск и красота. Они становятся почти ярко-синими, оживлёнными и дерзкими.

Бедная Анечка глубоко несчастна. Она бросила институт, в пятый раз уволилась с работы и, в общем и целом, устала от того, что вынуждена каждый день зачем-то вставать с кровати. Некогда она писала, писала много и, может быть, даже неплохо – но в последний год вдохновение полностью покинуло её. За эти долгие двенадцать месяцев она не выжала из себя ни строчки. А даже если и пыталась это сделать - то получалось что-то настолько мерзкое и ужасное, что становилось противно от собственной бездарности.

Ей двадцать один год. До этого возраста она знала свой путь, она была полна сил и энергии, которая переполняла всё её естество. И вдруг эта энергия просто взяла - и закончилась, воплотив её самый главный страх – перестать писать. К этому возрасту она выжала из себя всё, что могла, и погрузилась в глубокое отчаяние. Жизнь пошла резко по наклонной. Совсем не так, как Анечка её планировала. Как действительно тонкая натура и эмоциональная личность, она не могла не заметить собственной деградации. Но падение невозможно остановить: его можно лишь попытаться предотвратить, либо, уже упав, подняться снова. А само падение - невозможно. Поэтому она не могла ничего сделать с этим.

Сложно сказать, что поспособствовало такому исходу. Может, Анечку поглотила бытовуха, может, она слишком бездумно растрачивала свои силы на вещи, которые не заслуживают внимания. Но факт оставался фактом: она утратила свою уникальность, свой дар, свою гордость и предназначение, поэтому в её поведении всё чаще и чаще прослеживались деструктивные нотки. Казалось, что ей стало абсолютно наплевать на то, что происходит вокруг неё и кем она постепенно становится.

За этот год Анечка похудела на десять килограммов, перессорилась с половиной своих знакомых и в принципе редко выбиралась куда-то из своей каморки, которую делила на пару со своим парнем Костей.

Квартирка была старая: последний этаж хрущёвки, грязный обоссанный подъезд и лютый холод зимой. Три года назад, когда они с Костиком только приехали в этот провинциальный (но все-таки побольше, чем их родной) город учиться, она казалась им раем. Рай в шалаше, извините за клише. По мере прогрессирования Анечкиного недуга, перспектива жить здесь уже не была такой радужной. Но, как мы помним, она забила на всё. Включая это.

Может быть, после такой небольшой трогательной биографии вы измените своё мнение об Анечке, а может и нет – ей от этого будет ни жарко ни холодно в любом случае – так что просто читайте дальше, я продолжаю.

Устав доказывать свою точку зрения очередному гению, Анечка выключила телефон и зашла на кухню, плотно закрыв за собой балкон. Выглядела она так устало, будто пробежала марафон. Но потом, словно что-то вспомнив, энергично полезла в нижний ящик кухонного шкафа. Загремев кастрюлями, которые были едва ли не старше самой Анечки, вытащила оттуда небольшую бутылку фруктового пива. Такие "закладки" с каждой зарплаты заполняли все укромные уголки квартиры, в которые Костик в теории лезть не станет. А чего ему – от компа до кровати и до туалета – траектория несложная, дальний угол в старом комоде или верхняя полка холодильника явно не по пути.

Но в самый ответственный момент в замке повернулся ключ и с порога раздался знакомый Анечке голос. От неожиданности девушка уронила бутылку на пол.

– Привет, Аня. Ты дома? - Костик скинул ботинки и подошёл к месту преступления.

– Нельзя так людей пугать, ты к себе домой заходишь или чужую квартиру взламываешь?

– А я виноват, что ты у меня мадама слегка шизанутая? – Костик обнял девушку сзади и поцеловал в шею, – Уу, а ты в курсе, что распитие всяких там напитков в одиночестве – признак алкоголизма, да?

– Тебя забыла спросить. Ты вообще почему не на учёбе?

– А ты почему не на работе?

– Я первая спросила!

– Ну допустим, у меня на сегодня всё, – Костик с недоверием, словно о чём-то вспомнив, покосился на Анечку, – Дай угадаю. Тебя опять уволили?

Анечка пробурчала что-то нецензурно-невнятное и, сходив за тряпкой и веником, стала убирать последствия своей "лёгкой шизанутости".

– Так. Уже интересно, что на этот раз? Мм... Эта работа унижает твое достоинство, угадал?

– Нет! Точнее, да, но нет!

– Ладно, давай вторая попытка, – Костик встал в иронично-важную позу; и, слегка запрокинув голову назад, издевательски продолжил, – послала клиента куда подальше прямо перед глазами начальства?

– Там всё не так было! – Анечка выглядела угрожающе с испуганно-злым выражением лица и шваброй в руке. Точь-в-точь школьная уборщица, – Никого я...

– Ладно-ладно, что ещё может быть... Оу, директор домогался, да? Обманули на деньги? Напарники инфантильные уроды?

Тут уже никто бы не выдержал. Анечка злостно бросила швабру на пол, и, прошипев пару таких метких выражений, что даже Костик был в некотором шоке, ушла в зал, искать новую "закладку" и дуться.

Светило ленивое сентябрьское солнце. Квартира была маленькая и бедненькая, но зато тщательно прибранная и аккуратная. Конечно, за исключением из ниоткуда возникших пары-тройки комьев одежды, появление которых Анечка не всегда могла уследить. Костик имел удивительную способность обозначить своё присутствие в доме такими вот "сюрпризами". Бранились из-за этого часто. Наверное, своим стремлением к чистоте Анечка пыталась компенсировать беспорядок в голове.

– Кстати, что за активированный уголь у тебя на плите? Если ты вдруг решила уйти с работы ради поприща домохозяйки, то давай лучше не надо, мы не выживем – Костик вышел из кухни грустный, но ни капли не удивлённый.

– Иди в ж…, – аргументировала свою неудачу Анечка.

Костик вздохнул и ушёл обратно – исправлять неисправимое. Готовить у него получалось лучше, чем следить за своими носками.

За обедом молчали. Анечка напряжённо тыкала вилкой в тарелку, словно желая проткнуть её насквозь, и смотрела таким взглядом, будто разрабатывала план мести каким-нибудь негодяям.

– Послушай, вот ещё что, – вконец не выдержал Костик и заерзал на стуле, словно думая, стоит ли говорить то, что собирается, или лучше не рисковать, – Я хотел сегодня с другом прийти, но благо вот, буквально перед самым входом в подъезд у него дела наметились, он ушёл.. А если бы мы все-таки пришли вдвоём, а ты тут в неглиже, он ведь что не то бы подумал, понимаешь? Ты же не эксгибиционистка, не могла бы ты...

– Не могла! Нет, не могла! Что тебе ещё во мне не нравится? Давай, я тебя внимательно слушаю! – от приступа истерики Анечка аж подпрыгнула на стуле. Её верхняя губка начала поддергиваться влево в нервном тике, как всегда обычно бывало, когда она злилась или чем-нибудь брезговала.

– Анечка, послушай, мне нравится, как ты выглядишь, просто...

Встала, опрокинув стул. В спешке оделась, несмотря на доводы пытавшегося успокоить её Костика, который тоже уже начинал выходить из себя, но пока ещё умудрялся сохранять самообладание. Вышла на улицу в одиночестве.

Сегодня ей было очень плохо и хотелось побыть истеричкой. Роль неудачницы она уже примеряла не раз. Стоило попробовать что-то новое. На улице пахло унынием и заволакивающей душу и тело тоской.

2 глава.

Когда пишут плохие стихи.

"Я не был рожден для великих дел Какой из меня воин, …, лидер и диссидент И как я очутился сдуру где вечный сюр Посередине жизни в сумеречном лесу Я несу и так едва крест, я тебе не Иса Кого я и куда поведу, я потерян сам Они спрашивают, чем же я стал, за что борюсь Где дорога. …, ей-богу... " ©Oxxxymiron – «Всего лишь писатель».*

Бездушно-бетонные стены домов, казалось, пытались придавить под собой этот город. Солнце ушло за горизонт, и лишь редкие фонари слабо освещали улицу. Осенний воздух неласково бил в лицо, а проходящие мимо люди казались безликими призраками – мрачными и безмолвными.

Анечка бесцельно бродила по городу уже третий час. Она находилась в какой-то прострации и чувствовала себя лишь тенью той прежней, слегка сумасбродной, но активной и экстравертной девушки. Похожее состояние она испытывала года четыре назад, когда от большого психа и придури выпила пять видов успокоительных в большой дозе за раз. Тогда было состояние абсолютной нирваны. Анечка никогда в своей жизни не принимала наркотиков, но после того случая ей стало казаться, что она примерно может представить их эффект. Она несколько часов сидела и смотрела в одну точку с полным отсутствием мыслей в голове; чувств тоже не было, и только где-то вдали маячило какое-то разноцветное пятно, принимающее разные причудливые формы. Тогда Анечка описывала это как состояние абсолютного блаженства – ничего не чувствовать после длительной истерики – что может быть лучше? Но сейчас ей казалось, что этот эффект затянулся и она живёт в нём весь последний год. Ужасное чувство.

Анечку никогда нельзя было назвать спокойным и не конфликтным человеком. Она была слишком яркая и эпатажная личность со своей точкой зрения, и это нравилось не всем. Но также она была открыта этому миру и людям, поэтому говорила всегда всё напрямую. Конечно, и в её жизни было много ошибок, но намеренного зла она причинить не могла. К тому же, где вы видели идеального человека? Все люди хороши в своей непривлекательности.

Замёрзшими и дрожащими от холода руками она достала телефон. Анечка снова собиралась совершить дурость, которая в последнее время уже не казалась ей таковой. На том конце провода послышался обеспокоенный голос.

– Привет, Аня? Ты где, чёрт возьми? - Костик был явно в бешенстве, что случалось с ним крайне редко.

– Привет. Не важно. Слушай, если я, – Анечка прокашлялась; после долгого пребывания на улице и трёх скуренных сигарет её голос слегка хрипел, – если я сегодня схожу к Ване.. Ничего?

Костик долго и напряжённо молчал. Анечка знает эту паузу: сейчас будет что-то невообразимое.

– Ты достала, ты меня реально достала. Зачем ты из наших отношений устраиваешь какой-то цирк или тупую любовную комедию? Ну если хочется тебе к своему графоману, могу я об этом хотя бы не знать? Ты не можешь делать это как-нибудь более беспалевно, извините? Что я тебе на это должен ответить: иди, пожалуйста, … с ним на здоровье, но в восемь будь дома, будь хорошей девочкой?

– Просто мне важно, чтобы ты об этом знал. Спасибо за понимание, – и выключила звонок, проигнорировав дальнейший монолог парня. На душе было тяжело.

Ваня Ставропольский был давним поклонником творчества Анечки. Буквально с самых первых шагов её к публичности он едва ли не преследовал девушку. Но это был не конкретный сталкеринг, а ненавязчивые ухаживания и знаки внимания – Ваня был слишком стеснителен, чтобы пойти на большее. У них долго ничего не получалось – Анечка была всегда кем-то или чем-то занята и окружена вниманием, поэтому бедному мальчику приходилось завистливо вздыхать в сторонке. Сошлись ближе они пару месяцев назад, когда девушка уже была в ужасном душевном состоянии и нуждалась хотя бы в чьей-нибудь заботе и внимании. Так и получилось, что он стал её любовником и был вне себя от радости.

Анечке безумно хотелось понимания. Когда-то ей казалось, что есть люди, которые за неё горой – и она тоже могла рвать глотки тем, кто обижал её друзей. Но, спустя время, она понимала, как жестоко обманывалась, а новые люди в её жизни всё не появлялись и не появлялись.

Также во всей её жизни был парадокс, неразрешимая проблема: она искала какого-то душевного спокойствия, счастья, умиротворения. Но вместе с тем и понимала, что спокойствие не принесёт счастья. Анечка не выдержит груз всепоглощающей радости. Она её просто не примет и станет искать подвох. В самом её существовании был заложен некий диссонанс, конфликт двух начал: одно стремилось побороть второе; но теперь Анечка в принципе не понимала, чего хочет. Поэтому не хотела ничего.

Наверное, у любого русского человека есть непринятие счастья как естественного и нормального состояния. Кажется, что мы воспитывались в таких условиях, где быть всем довольным не то, что всегда невозможно – но словно зазорно и стыдно. Если тебе хорошо – значит, ты либо просто дурак, либо эгоистичный дурак. Наверное, поэтому, когда ты проходишь по любой российской улице и смотришь вокруг, то видишь так много грустно-встревоженных лиц.

– Привет, Аня, – Ваня улыбнулся во все тридцать два и с щенячьим восторгом посмотрел на Анечку, которая выглядела, мягко говоря, помято.

Он долго слушал её нытьё, подливал ей чай и читал свои стихи. Важное замечание: он тоже писал стихи, и писал их много.

Анечка слушала его всегда с абсолютно мазохистским удовольствием. Она понимала, что это чистой воды графоманство, показуха ради показухи. Он использовал вычурные метафоры, слишком детально и в лоб описывал всё, что видит. Она, бывало, ему об этом говорила, а он иногда обижался, но чаще – внимательно её выслушивал и даже пытался что-то с этим сделать. В этом и было их существенное отличие: стихоплет, который осознаёт свою слабость и пытается работать над собой, много учится и старается (но безрезультатно) – и капризная Анечка, которой природа дала уникальный дар, но им не сумели с умом распорядиться и закопали, выжгли, забыли. Звучит непростительно.

– Я понимаю, что ты хочешь меня впечатлить и всё такое, но давай сегодня без цветочков-ручеечков-поцелуйчиков, пожалуйста, тошнит. Я бы послушала у тебя какую-нибудь гражданскую лирику или я не знаю... Не всё же тебе писать про меня любимую, – Анечка зевала и болтала ногами, сидя на высоком барном стуле в доме Вани.

Ставропольский явно смутился и принялся долго копаться в заметках. Выяснилось, что таких стихов у него совсем немного, и те не совсем то, что имела ввиду Анечка. Он что-то мямлил, оправдываясь своей аполитичностью.

– Если тебя не … политика, значит политика … тебя, – с саркастичной улыбкой мрачно резюмировала девушка, явно смутив таким заявлением Ваню, который всё никак не увязывал у себя в голове переромантизированный образ Анечки и её реальную, живую.

Анечке же в свою очередь вспомнился случай с её бывшим молодым человеком Володей, который произошёл, казалось, когда-то очень-очень давно. Он не пустил её на митинг в поддержку Навального, заявив, что "либо она выбирает любовь, либо сомнительные мероприятия и они расстаются". К огромному шоку Володи, девушка всё же ушла на прогулку¹, и была возвращена домой буквально за шкирку; расставание же ей не одобрили.

– Ты с ума сошла! Какой ещё, в ж…, Навальный, у тебя семь пятниц на неделе? Кто мне ещё неделю назад затирал про "коммунизм – это рай Божий на земле"? Или у тебя это как работает – по понедельникам верю в нерушимые принципы демократии, по четвергам читаю Маркса, а по воскресеньям хожу свечки в храме ставить?

– Иди нафиг, блин. Мне до твоего Навального, как до лампочки – просто это была моя единственная, может, сейчас возможность выразить своё несогласие с действующей властью, надеяться, что что-то изменится? Я не собираюсь сидеть на ж… ровно, когда такие дела происходят, у меня на сердце неспокойно!

– Мне тебя к психотерапевту записать или как? Надо лечить твоё СДВГ или чë там у тебя... Неспокойная моя...

У Володи вообще было такое одно сомнительное развлечение – придумывать Анечке диагнозы и пугать её последствиями. Но какой бы мнительной девушка не была, к врачу Володя её все-таки запихать не смог.

Впрочем, это всё давно в прошлом. Анечка не очень любила вспоминать Володю. Расставались они очень сложно: с битьём посуды, истериками, литрами слез и соплей. Девушка очень долго пыталась порвать отношения, где была и гиперопека, и неуважение личных границ, и манипуляции, и прочие нелицеприятные вещи. Получилось травмирующе для обоих партнёров – но хотя бы получилось. И она была очень этому рада – стало дышать свободнее и спокойнее.

Стрелки часов перевалили за десять вечера. Допив четвёртую кружку чая, Анечка стала собираться домой. Ваня начал суетиться вокруг девушки и что-то жалостливо ныть и мешаться.

"Идиот, на что-то рассчитывает. Прибрался для начала хотя бы; ещё чего, в этом свинарнике копошиться", – девушка брезгливо окинула взглядом холостяцкую квартирку Вани – с намёком на претенциозность, но заср…ю до невозможности.

Словно уловив пренебрежение Анечки, парень начал кидаться одолжениями: мол, ты подожди, сейчас всё будет чисто, только не уходи, пожалуйста-пожалуйста и т.д. Наивный. Будто это что-то изменит.

------------

¹здесь – митинг, демонстрация.

Несмотря на то, что они "вместе" уже несколько месяцев, спали они всего раза два или три от силы. Он неуклюж и стеснителен абсолютно во всём, да к тому же совсем ею нелюбим – чего мучить друг друга? Анечка чувствовала, что переступает через себя, делая с ним это – и после ещё очень долго терзается морально – но почему-то всё равно продолжает к нему ходить. Зачем? Она не могла себе этого объяснить.

Наверное, Анечке казалось, что Ваня поможет ей снова обрести вдохновение. Это была крайне болезненная тема для неё, единственное сокровенное желание, которое ещё нет-нет, да вспыхнет где-то внутри. Она неосознанно находилась в постоянном поиске этого чего-то, что возродит её творческую составляющую из пепла, и Анечка, подобно Фениксу, снова предстанет во всей красе хотя бы перед собой и своей совестью.

Ваня же выглядел пришибленно – но все его попытки возникать и предъявлять свои права заканчивались провалом: он резко стал раздражать Анечку, а она умела агриться¹ так, чтобы от неё уж точно отстали. Дверью хлопнула громко.

Чего она ищет, куда идёт? Постоянно злится и ругается; а злиться-то, по сути, не на кого. Любит же Анечка Костика – так чего бы не успокоиться, найти своё счастье в любви – может, даже родить ему ребёночка – и заботиться об этом крохотном существе. Ну нет, ведь надо постоянно о чём-то переживать, носиться как угорелая, не зная, куда деть свою энергию, думать, рефлексировать, перебирать в мыслях прошлое, делать выводы и не принимать их к сведению – одним словом, заниматься чем угодно, но только не полезным делом. Абсолютно гамлетовский тип.

Костика в квартире не оказалось. Без него дом был поразительно пуст и холоден – но, на удивление, прибран. У девушки ëкнуло сердце.

"Утром приду", – сухо ответил он спустя пару часов томительного ожидания на Анечкину обеспокоенную смс-ку. Раньше с ним такого не бывало.

Спрашивать, где он и с кем, девушка не стала. Раздевшись, укрылась холодным одеялом и спрятала под него ноги – чтобы монстры не покусали. Не подумала, что они вряд ли кусают своих.

Уже засыпая, Анечка услышала пищание мобильника – это Ваня прислал ей очередные вирши про любовь до гроба, сияние луны, грядущее возможное предательство и другую банальщину – но девушка поленилась посмотреть. Ей было больно читать чужие стихи, которые лились фонтаном легко и непринуждённо. К тому же, она устала от плохих стихов и неудачных романов. Она надеялась уснуть и не проснуться.

---

¹ агрессировать, злиться (сленг.)

3 глава.

Преддверие катастрофы.

"И если вы обнаруживаете вокруг себя непроглядную темноту, то это значит только, что ваше собственное внутреннее пространство подобно ночи". ©Виктор Пелевин – «Чапаев и Пустота».

Ночью Анечке плохо спалось. Ей мерещились сны с поразительно чётким восприятием – она чувствовала физически всё то, что происходило в воображаемом мире.

Вначале она сидела на какой-то больничной койке, где медсестра с невероятно мерзким лицом пыталась запихать в неё очень много цветных и угрожающе непонятных капсул. Девушке удалось сбежать, но, несясь по коридору, она замечала, как стаи страшного вида душевнобольных зловеще улыбались и агрились на неё. Одному даже удалось запрыгнуть на девушку, но Анечка с дикими воплями скинула его до того, как он успел её покусать.

Затем она поймала такси, но лицо водителя не отражалось в зеркале, поэтому от страха она спрыгнула из машины на ходу движения.

Анечка оказалась в огромном поле ярко-розовых цветов, названия которых не знала. Впервые за весь сон она на долю секунды почувствовала себя счастливой и вольной, но вдруг земля под её ногами разверзлась, и она стала падать – все ниже и ниже – на дне ямы был ослепительно-белый свет, который грозился оставить её без зрения. "Это конец", – подумала она.

И уже где-то на грани между сном и явью зазвонил телефон. Анечка потянулась к мобильнику – но вместо своего realme наткнулась на старый nokia – свой первый девайс. Негнущимися от страха руками нажала на кнопку "Принять вызов". В трубке послышался незнакомый хриплый голос. "Привет, Аня", – прошипел он. Но тут её тело неожиданно совершенно ослабло: руки выронили телефон, Анечка упала на кровать. Она пыталась пошевелиться, но тщетно: конечности совершенно её не слушались. Более того, был этот мерзко-липкий животный страх, ощущение безысходности и неотвратимой беды. На той стороне трубки кто-то был (хотя казалось, что он тут, совершенно рядом с ней) – и он желает ей зла. Хотелось истошно орать и молить о помощи. Но голос тоже её не слушался.

Сложно сказать, сколько она провела в таком состоянии – наверное, секунд двадцать, не более – хотя по ощущениям это было как минимум несколько часов. Спустя время, её отпустило, и, уже полностью проснувшись, она по привычке стала шарить левой рукой в поисках футболки Костика – чтобы вцепиться в него и успокоиться. Она всегда так делала, когда ей снилось что-то дурное или, как в этот раз, прихватывал сонный паралич. Но сегодня рука нащупывала лишь мятые и влажные от пота простыни.

Страх обрушивался на девушку, подобно огромным морским волнам. Проснувшись и осознав, что всё это – лишь нервы и плод её воображения, она всё равно не могла успокоиться. Встала и пошла на кухню попить водички.

Недолго думая, капнула двадцать (или около того) капель валерьянки в кружку. Костик всегда ругал её за эти народные методы лечения. Ну а что – ей пофигу – плацебо, не плацебо, а сила самовнушения – штука действенная. Ну кажется ей, что работает, значит, так оно и есть. Всё у нас в голове, товарищи.

"Так ты не переживай. Чего ты вечно придумываешь себе всякое", – бубнил Костик, комментируя очередные приколы организма Анечки. "Ага, не переживай. Вот так взяла, и перестала", – огрызалась девушка ему в ответ. В такие моменты она чувствовала непреодолимую пропасть между собой и Костиком. Он обычный, простой парень, его ценности – это быть здоровым, иметь под боком любовь и опору, заниматься какими-то делами и особо не париться над вещами, выходящими за рамки его понимания и полномочий. Анечка же вечно лезла не в своё дело и загонялась из-за этого. Иногда ей нравилась простота Костика – сквозило в этом что-то в духе философии Льва Толстого – мол, счастье, оно всегда простое, и нечего выкобениваться. Но чаще – до невозможности раздражало: как можно быть настолько приземлённым и не стрессовать, условно, с каких-нибудь особо страшных теорий сотворения мира и его возможного конца?

"Любая жизнь способствует увеличению энтропии, следовательно, ускоряет разрушение мира", – как-то сказанул ей Костик в попытке блеснуть своими знаниями в области физики. Анечка долго не могла ничего понять, а когда до неё допёрло, схватила паническую атаку и ещё долго не разговаривала с парнем – пыталась успокоиться. Костик поклялся больше не рассказывать ей такие страшные вещи – себе дороже. Анечка – довольно параноидальная, мнительная и нервная девушка.

Состояние стресса было для неё естественным и перманентным. Даже если не происходило ничего плохого и травмирующего, всё равно где-то около солнечного сплетения копошилась эта мерзкая тревожность, которая не давала полностью расслабиться практически никогда. Что уж тут говорить про действительно стрессовые ситуации – тут её нервная система пускалась во все тяжкие. Несмотря на это, девушка смогла к этому привыкнуть (насколько возможно) и научиться жить с этим. Все равно таблетки, отпускаемые без рецепта, не помогали, лечиться у квалифицированного врача не было возможности, а алкоголь успокаивал лишь на время и имел кучу побочек – думаю, объяснять не надо. Даже с подобным состоянием можно смириться при отсутствии выхода, не так ли?

***

Запоздалый рассвет лениво взбирался по крышам пятиэтажек. Всю ночь Анечка просидела на кухне, обхватив колени руками и уткнувшись лбом в локти. Она боялась ложиться: ей мерещились какие-то тени на углах, разглядывая которые у неё двоилось в уже слезящихся от перенапряжения глазах.

Маленькая кухонька словно обнимала тело девушки, успокаивая. Шторки танцевали вальс от холодного ветра, дувшего из открытой форточки. Пахло сыростью – или осенью, одним словом.

Ближе к девяти часам утра в замке повернулся ключ. Анечка вышла встречать Костика бледная и растрепанная, но он, кажется, этого не замечал. Уткнулся взглядом в пол, стараясь не смотреть ей в глаза. Движения были резкие и нервные: Костик с полминуты пытался расстегнуть одну пуговицу на своем пальто. Но от помощи молчаливо отказался – отпрянул от Анечки, как от прокаженной и оторвал пуговицу с корнем – руки тряслись мелкой дрожью. Постоянно прокашливался и хватался руками за лицо, словно пытался смыть с себя что-то навязчиво-противное – но тщетно.

Плохо разбирая дорогу и хватаясь за все углы подряд, практически не раздевшись, рухнул на кровать. Анечка осторожно накрыла его одеялом и так же аккуратно примостилась рядом. За всё это время они не сказали друг другу ни слова. Всё и так было понятно.

Днём спят либо бездельники, либо старики, либо больные люди. Анечке казалось, что они с Костиком подходят под все эти три категории. Был светлый радостный день, а она в полудреме то и дело стирала слёзы на щеках Костика. Но они не исчезали полностью; словно головы лернейской гидры – казались бесконечными и появлялись снова и снова. Горячие, солёные – ими пропиталась вся подушка. Полупроснувшись, парень заметил, что его гладят по голове и щекам и повернулся на другой бок. Тогда Анечка обняла его за талию и уткнулась в шею: через нетипичный для Костика запах перегара пробивался его родной – мягкий и ненавязчивый.

Они так и не обсудили эту ситуацию. Вероятно, были слишком горды, чтобы тратить время на бесполезные разговоры.

4 глава.

Макс, богема и другие ублюдки.

"Всё предельно серьёзно И ты из тех, что смертельно опасны. В сердце больше борозд, чем от оспы Оставишь, последствия злей, чем от астмы. У меня было предчувствие теста, Ты подошла и всё мироздание погасло. Ведь я не знал, что тебя найду наконец-то, Я в этой бездне тону, …, здравствуй". ©Oxxxymiron – «Девочка-…».*

Даже спустя время Анечка не могла логически объяснить своё поведение и мотивы в этой ситуации. Блуждала босиком по туманному городу в одной рубахе с завязанными глазами – холод пробирал конечности, ноги вечно спотыкались о непонятного рода предметы, а сзади шёл кто-то страшный и шептал гадости на ухо – так она могла описать своё душевное состояние того периода.

Его звали Макс. Он был по-нехорошему красив. На такую красоту смотришь и понимаешь, что тебе становится жутко и страшно. По телу пробегают мурашки, а внутри всё сжимается от осознания, что ты вмазался во что-то мерзкое и опасное. Но ты не можешь оторваться от созерцания этого запретного зрелища: ужасное нас привлекает ровно так же, как и прекрасное. В Максе же это слилось в одно целое – красота и уродство, отторжение от его внешности и повадок, и одновременно восхищение ими.

Середина сентября. Мелкий накрапывающий противный дождь. Закутавшись в чёрные шарф и пальто, которые больше напоминали монашескую рясу, чем нормальную одежду, Анечка брела в кабак. На своё первое за долгое время выступление.

Перед самым входом завернула в ближайший магазинчик – алкоголь в кабаке был дороговат, а успокоить нервы перед выходом на сцену хотелось. Тут-то они и встретились.

– Это лучше не бери, такая лютая химозная дурь, да ещё и дорогая. Вот это будет получше и повкуснее, – и улыбнулся. У Анечки от этой улыбки перехватило дыхание, словно кто-то ударил её ножом в грудную клетку.

– С-спасибо, – она старалась смотреть куда угодно, но не ему в глаза, и поспешила уйти. Спиной почувствовала его взгляд и странную улыбку, которая больше походила на ухмылку или оскал.

Надо заметить, Анечка в принципе редко когда смотрела людям в глаза – наверное боялась увидеть в них что-то нелицеприятное и разочароваться в человеке. А разочаровываться в ком бы то ни было – это самое последнее, чего ей хотелось на данный момент.

Приканчивая бутылку где-то за ближайшими гаражами, пыталась вспомнить, где могла видеть этого парня. Его лицо казалось до боли знакомым. Но почему Анечке стало вдруг тревожно от его внешности, что с ней не так, и почему она вообще думает об этом? Вроде, лицо как лицо. Ну, смазливое немного, и что с того? Она долго не могла вспомнить, откуда знает эти черты.

Наконец, зашла в помещение – небольшой, но уютный подвальчик в центре города, где тусовалась вся местная творческая и неформальная интеллигенция. Стены были увешаны афишами и раскрашены граффити, сцена была подсвечена гирляндами, а с потолка свисали самодельные ловцы снов. Этот кабак был для неё почти родным. Даже пьяные байкеры казались милыми и вежливыми – иногда травили свои байки или угощали кофе, а на сцене часто играли знакомые, которые давали ей бесплатные проходки на концерты.

– Вау, ничего себе, ты живая!

– Какие люди, привет, Аня!

– Давно не заглядывала, как жизнь?

Анечка переобнималась с половиной посетителей, а с оставшейся половиной просто поздоровалась. Засела в дальний угол и умиротворенно поглядывала на происходящее. Со сцены выло что-то классически-понятное и знакомое.

От своего выступления тоже получила удовольствие. Её слушала едва ли половина зала –– остальные занимались своими делами или ушли курить. Но те, кто остался, смотрел её выступление с такой искренней заинтересованностью, что Анечке становилось очень тепло и комфортно от этого внимания. Задавали вопросы и делали комплименты.

Прочитав программу, девушка вышла на улицу – хотелось больше воздуха и общения – на сцене стали орать электрогитары. И вдруг снова увидела его.

Он смотрел в упор и улыбался своей фирменной улыбкой. Анечка уже практически перестала думать об этом парне, как совершенно неожиданно в её голове что-то щёлкнуло. От своей возможной догадки ей стало не по себе.

– Привет, Аня. Тебя ведь так зовут? – на его лице девушка прочитала восхищение, но никак не могла определить, искреннее ли оно.

Это был бывший молодой человек Вареньки – подруги Анечки по переписке, с которой она общалась года два назад. Варенька тогда мучилась в отношениях с неким Максимом, абьюзером и алкоголиком, и вылила литры соплей на воображаемое плечо своей интернет-знакомой. А потом Анечка слышала ещё кучу "интересного" про этого человека от всех своих знакомых подряд. Но никогда не видела его вживую.

– Да, меня так зовут. Ты Макс? Наслышана, – Анечка была слегка растеряна, но старалась не подавать виду.

– Боюсь даже спрашивать, что ты слышала, – он испытующе посмотрел на девушку. Анечка набралась смелости и ответила на его взгляд. В этот момент она поняла, что с ней что-то не так.

***

– Что такое безумие? – спросил Макс.

На следующий день они уже сидели вместе в другом заведении – пусть оно будет называться кабак √2. Макс угощал её сладостями и вкидывал какие-то полуфилософские вопросы – то ли с намерением понять лучше, кто же такая Анечка и с чем её едят, то ли от неконтролируемого желания показаться умнее, чем он есть на самом деле.

Место было страшное. Оно сильно отличалось от "родного" кабака Анечки, где ей всегда были рады. Здесь же царила атмосфера болезненной богемы: люди были какие-то агрессивные, пьяные и навязчивые. Молодые и пожилые посетители бара пожирали взглядом Анечку, она чувствовала себя неуютно и то и дело поправляла юбку, чтобы непослушный материал не задирался слишком высоко. Девушка понимала – если бы не Макс рядом, не уйти ей отсюда целой и невредимой.

– Наверное, безумие – это что-то вроде девиантного поведения, – Анечка то и дело нервно оглядывалась по сторонам, – оно может иметь как позитивную, так и негативную окраску. Безумными называют людей, которые так или иначе отклоняются от принятых в обществе норм и стандартов. А к чему ты это?

– Просто было интересно, что ответишь. Ты умнее и талантливее девушек, которые мне встречались до этого. А вчера, когда я услышал, как ты читаешь стихи – это вообще с ума сойти. Давно такого не видел, ты для меня просто находка, мне очень повезло.

Анечка ухмыльнулась. "Варенька была талантливой флейтисткой, с хорошим музыкальным вкусом и огромными знаниями в разных отраслях искусства. Да уж, товарищ, у тебя явно фетиш на творческих дурочек", – но не сказала это вслух. Пусть думает, что повелась на его речи.

А она действительно повелась. Точнее, не так: головой она прекрасно всё понимала и даже мысленно посмеивалась над излишне пафосными словами Макса. А вот с сердцем творилось что-то невообразимое – его болезненно прихватывало каждый раз, когда она видела эту противно-приятную улыбку.

Говорят, у влюблённых в животе бабочки. Так вот у Анечки вместо бабочек в животе копошились слизняки, которые сжирали её внутренности и не давали мыслить рационально. У неё напрочь снесло крышу. Она не пила алкоголь, но чувствовала себя как в дурмане – и это было совсем не приятное чувство. Если любовь опьяняет человека и толкает на подвиги, то страсть накаляет нервы до предела; люди готовы совершить любой ужас, который только придёт им в голову.

Проблема в том, что человеку сложно контролировать зло, которое он собирается совершить – большинство такого плана поступков происходят неосознанно. В голове людей происходит подмена понятий, а так как всё в этом мире субъективно, такая подмена не вызывает резкого отторжения. Намеренное зло, конечно же, есть и оно страшнее всего, но творится оно несколько реже.

Вначале у них всё было подозрительно хорошо. Он обращался с ней, как с фарфоровой куколкой: носил на руках, заваливал комплиментами, постоянно утверждал, что она своим присутствием спасает его от чего-то страшного, но не говорил, от чего конкретно. При таком обращении Анечка была готова закрыть глаза на любую грязь и содом, которые происходили тем временем где-то на заднем плане.

Макс знал, что она живёт с другим человеком, но его это ни капли не смущало. Разве что меньше развязывало руки (но тоже только первые дни).

Анечка с удовольствием принимала его восхищения – Костик был скуп на слова, а Ставропольский слишком навязчив и противен в своём нытье и ужимках. Она снова стала тщательнее следить за своим внешним видом (на который ввиду своей затянувшейся апатии уже успела порядком забить), купила пару побрякушек и новое платье. Одним словом, вспомнила, что она, как ни крути, всё-таки девушка.

Они вышли из этого страшного места только после часу ночи. Очень долго говорили. На улице пахло сыростью, лужи хлюпали под подошвами кед. Периодически до их слуха долетала пьяная брань и женские визги. Анечка поëжилась. Теперь в её жизни будет всё иначе.

– Можно я тебя поцелую?

– Да.

*- признан иностранным агентом

Продолжение следует