
Отдел поэзии

Александра Юнко
Случайная гостья…
Стихотворения
Равнина
передвигаясь по холмам
тоскует тело по равнинам
где можно шагать и шагать
где видно вдаль
за три границы
шесть таможен
и несколько сотен кэмэ
там я проживаю
в игрушечно малой стране
с latinskimi буквами
на заборах
и ностальгия слепит глаза
когда надо мной
ночная
равнинаравнинаравнина
без края
и лишь кое-где
мерцают
окошки
русской деревни
Маленький летний триптих
1
Ум, растревоженный улей.
Жаркие ночи июля.
Окна открыты во тьму.
Ветры бы, что ли, подули
и, освежая, прильнули
к тяжкому сну моему.
2
В распахнутой настежь квартире,
в насквозь продуваемом мире —
лесная, природная тишь.
Сюда прибывают с ночевкой
то серая совка,
то божья коровка,
то жук, то летучая мышь.
Влетают, приюта не просят,
и я не прошу их уйти,
стою как случайная гостья
на их неслучайном пути.
3
Втянуты в это движенье
реки, овраги, поля.
Не прерывая круженья,
в балконную дверь
про-тис-ки-вается
Земля
со всеми её континентами
и океанами.
Полярная шапка
приносит прохладу,
и я, наконец, засыпаю…
А просыпаюсь от стрекота
двух болтливых сорок:
толкутся у изголовья,
попеременно пытаясь
уворовать у меня
нежные блики
первых рассветных лучей.
Подсолнух
Подсолнух растёт вполслуха,
вполглаза, но лепесток
каждый дрожит упруго
и тянется на восток,
испытывая восторг.
Жаворонок без роздыха
насвистывает для него.
Запаха, света, воздуха
чистое естество.
Рядом с травой пожухлой,
окрестностей Адонис,
золото в зелени смуглой,
он ловит небесный диск.
Пережидает облако,
долгое, как зима…
Проснуться в поле подсолнухов —
Ван Гогом —
сойти с ума.
Проводы
Проводы, поводы…
Правота
тех, кто однажды —
и навсегда,
так нам тогда казалось.
Длинный сквозняк вокзала.
Всё уже сказано, помолчим,
рот искривляя туго,
как бы из разных двух чужбин
всматриваясь друг в друга.
Поезд ту-ту, уходить пора.
Холодно в лёгком платье.
Пустим по кругу, из горла,
больше не надо, хватит.
Город поблёк и опустел.
Тихо, как на поминках.
Утром встаёшь среди голых стен,
выцветших фотоснимков.
Всё, как всегда, но надежды нет,
разве что ехать следом.
Так нам казалось — всему конец —
тем бесконечным летом.
Химия
Без надежды, без времени, имени,
только трубы кричат за стеной…
Вспоминается школьная химия —
резкий запах
и шкаф вытяжной.
И какими же были мы гордыми,
любознательно правду открыв
и устроив
штативу с ретортами
показательный маленький взрыв.
Раздражение кожи от щёлочи,
разъедает глаза кислота.
Поскорее смещайте их, сволочи,
и останутся соль и вода.
Ах, поэзия,
ветошь бумажная,
бедный лакмус эпохи своей,
но страдает молекула каждая
до звонка
у закрытых дверей.
* * *
Свидригайлов по смерти не умер,
поселился в другой стороне,
и теперь он уже Гумберт Гумберт,
путешественник,
скромный рантье.
Улыбается тёткам дебелым,
но сбегает и давит на газ,
отбирая у детского тела
золотую пыльцу про запас.
Исступление — и искупленье,
из груди исторгается вопль,
обступают бесплотные тени
и уводят в болотную топь.
Преступление и наказанье,
не укрыться от русской тоски,
где в конце — кособокая баня,
да шуршат по углам пауки.
Он и сам бы списал себя в убыль,
но игла растворилась в яйце.
Шевелятся кровавые губы
на безжизненном белом лице.
Звёзды
Звёзды
такие крупные и спелые
что кажется
протяни руку
и сами лягут в ладонь
Здесь собирают их затемно
и утром
выносят на станцию
свеженькими
Пассажиры берут вёдрами
в дороге всё пригодится
Прошлым летом
Ерофеич
выловил в Нижнем озере
вот такую
нет вот такую
вот такущую даже
Пассажир
дал за неё сто баксов
не торгуясь
правда спросил
не китайская ли
и увёз куда-то
в Бендеры или Хабаровск
Теперь там светится
звезда Ерофеича
в Днестре отражается
или Амуре
В осеннем костре
В осеннем костре
всё дымит, не сгорает
отпущенный мне
героизм.
Десантником вниз
мимо крыши сарая
бедовый
бросается лист.
Курятник дощатый
с фанерной заплатой
кудахчет и хочет взлететь.
Куда ты, куда ты?
Родные пенаты
уже опустели на треть.
Ещё мы подышим
под солнышком летним…
Но он, обречённый на слом,
шатается вслед
перелётным
последним,
хлобыщет
фанерным крылом.
Когда окно разбито
Когда окно разбито, задувает,
привычный угол на куски расколот,
и по гусиной коже пробегает
великого пространства вечный холод.
Когда окно разбито, режешь пальцы
об острые края, и кровь трепещет,
прощаясь с телом, — плачут постояльцы,
но между делом собирают вещи.
Когда окно разбито, легче бросить
домашний скарб — кастрюли, плошки, блюдца,
вписаться в полотно БОЛЬШАЯ ОСЕНЬ,
и не вернуться, и не обернуться.
Шуршать ногами, и бросать охапки,
и забывать дорогу постепенно
туда, где зябнут курточки и шапки,
и полки, и обшарпанные стены.
P. S. Редакция журнала «Вторник» благодарит Наталью Новохатнюю за подготовку стихотворной подборки Александры Юнко к публикации.