Живёт на свете человек. Обыкновенный маленький человек. Не обязательно маленький телесно — он может быть крупным и рослым, наделённым большой физической силой. Но он маленький, потому что рядовой. Нет у него ни громкого чина, ни высокого звания, ни звучной должности, ни учёной степени, ни государственных наград.
Тем не менее маленького человека Бог не обделил и люди не обидели. У него есть работа, есть крыша над головой, есть дача и личный автомобиль, есть семья, дети — и, может быть, даже внуки. Есть всё то, чем обладает большинство людей. Как говорится — хвалиться особо нечем, но и жаловаться вроде не на что.
Маленький человек далеко не глуп — весь опыт предыдущей жизни это подтверждает. Ложку мимо рта он не проносит. Штаны через голову не надевает. Не пилит сук, на котором сидит. Не режет курочку, несущую золотые яички. Сани готовит летом, телегу — зимой. Когда молится, лоб не расшибает. Проще говоря, маленький человек умён, догадлив и ловок ровно настолько, чтобы уметь прожить отпущенный ему век, не заедая чужого куска и не причиняя никому — в том числе самому себе — вреда и неприятностей.
Но бывает у маленького человека одно тайное желание, которое его потихоньку грызёт. Ему хочется известности — не шумной и громкой, наподобие звёздной славы, а хоть какой-нибудь. Он знаменит в своём окружении, ему уже прискучило. Свои знают его как облупленного — а ему желается, чтобы его знали не только свои, но и чужие.
Глупой скандальной известности маленький человек не ищет. Он достаточно чувствителен, чтобы ощутить её истинную цену. Популярность шута и ёрника, которого панибратски хлопают по плечу все кому не лень, его тоже не устраивает. Ему хочется известности уважительной и почтительной. Даже если он хорошо известен как мастер своего дела и многих других дел, даже если он хорошо умеет изготовлять своими руками полезные вещи, умеет строить, пахать, сеять и жать, монтировать и ремонтировать — то и такая заслуженная известность рабочего человека и мастера на все руки его не вполне утешает.
Петь, музицировать на инструментах, танцевать, писать масляными и акварельными красками, ваять из камня и вырезать из дерева маленький человек не умеет. Он никогда этим занятиям не учился, а даже если бы учился, вряд ли чего достиг бы — сам признаёт, что эти таланты ему от природы не отпущены. И потихоньку-полегоньку маленький человек начинает приближаться к мысли, что для достижения известности ему остаётся только одно — сочинять прозу и стихи.
Читать и писать маленький человек либо сам научился в раннем детстве, либо его научили в начальной школе. Правда, до чтения он был и остался небольшой охотник; и особо много писать тоже не пришлось — жизненные обстоятельства к этому не вынуждали.
Поглядывая по сторонам, маленький человек замечает и примечает людей, которые его всерьёз заинтересовывают. Почти все эти люди в сравнении с ним — законченные неумехи по части бытовых и трудовых навыков. Мало кто из них способен вбить гвоздь и не превратить его в рыболовный крючок, сменить перегоревшую лампочку и не устроить короткое замыкание, врезать замок и не раскурочить дверь в щепки. На огородных грядках у них вырастают только одуванчики и лебеда. Из автомобильной поездки они редко когда возвращаются, не проколов все четыре покрышки. Проще говоря, в повседневной жизни они похожи на пословичного Макара, на которого все шишки валятся.
Эти люди предаются только одному занятию — они пишут. Написанное ими печатается. За напечатанное им платят гонорары. Сплошь и рядом эти люди не ходят на службу, не держат в руках никаких предметов увесистее шариковой ручки и листа бумаги, а в последние годы не обременяют себя и этими тяжестями.
У тех маленьких человеков, которые привыкли много и тяжело трудиться, труженики пера и клавиатуры сперва вызывают чувство, близкое к враждебности. Это естественно. Маленькому человеку трудно смириться с тем, что за месяц выматывающей физической работы он иной раз получает меньше, чем сочинитель за несколько опубликованных статеек. В его душе рождается и растёт чувство, похожее на воспетую марксистами классовую ненависть: почему он должен ломать горб за результат, для достижения которого другой не даёт себе труда подняться со стула?
Однако маленький человек не агрессивен и не завистлив. Подавив в себе непродуктивное чувство ненависти, он берётся за дело — начинает писать сам. И с ним творятся странные, почти необъяснимые вещи.
Когда маленький человек обдумывает предполагаемое сочинение, то складывающийся в голове план выглядит великолепно, а сам процесс обдумывания доставляет немалое удовольствие. Но едва он азартно приступает к переносу обдуманного на бумагу или электронный носитель, как роскошный воздушный замок намеченного произведения почти мгновенно развеивается. Дебютанта поражает непонятно откуда накатившая письменная немота. Слова — многочисленные слова родного языка, которые он каждый день произносит сотнями и тысячами, — разбегаются врассыпную. Те немногие, что не разбежались, отказываются подчиняться. Яркие образы бледнеют и выцветают. Меткие определения тускнеют. Бойко игравшие на мыслительном театре живые персонажи превращаются в дёргающиеся картонные фигурки. Бегло звучавшая в уме речь при попытке закрепить её в виде текста выливается в заплетающуюся вялую писанину. Занимательная история, разработанная в деталях и сложившаяся в почти готовое повествование, в записанном виде оборачивается унылой ерундой, читать которую самому сочинителю невыносимо тошно.
Помаявшись некоторое время, маленький человек понимает, что столкнулся с прежде неизвестным ему феноменом. Разноприродность и разнопорядковость устной и письменной речи впервые предстают ему во всей наглядной и ужасающей очевидности. Осознав, что создание литературных произведений — не забава, а тяжкая каторга, маленький человек покладает перо и размышляет, что делать дальше. Перед ним открываются два пути.
Первый путь — путь паука, плетущего паутину из самого себя. Невзирая ни на какие трудности, продолжать непрерывно писать до тех пор, пока количество затраченного труда не перейдёт в качество, пока разбуженное литературное дарование не пробьётся наружу, как проросшее зерно сквозь пласт земли. Путь этот очень похож на сизифов труд и чреват туманной перспективой: что делать, если литературного дарования не окажется в наличии и все затраченные усилия пойдут насмарку?
Второй путь — путь пчелы, летающей по цветам. Обратиться к опыту предшественников, изучить вопрос изнутри, прочесть уйму художественной литературы и немалое количество специальных трудов, попытаться на чужом опыте понять, в чём состоит секрет литературного творчества, и, не прекращая попытки собственного сочинительства, сделать чужой опыт своим. По сравнению с первым путём этот путь потребует почти вдвое больших затрат времени и сил, и тоже не гарантирует достижение поставленной цели — но в случае неудачи хотя бы обогатит полученными знаниями.
Если маленькому человеку повезёт, если он, независимо от выбранного пути, всё же сумеет выйти на дорогу литературного творчества — то он наверняка посмеётся над былыми тщеславными иллюзиями. Цена, которую ему придётся заплатить за обретение хотя бы умеренного признания и небольшого литературного имени, окажется чрезвычайно высокой, а по затратам жизненных сил и нервной энергии — вполне сопоставимой с самым тяжёлым физическим трудом. И маленький человек будет счастлив только в том случае, если согласится, что эту цену он заплатил не зря. То есть — сумел сделать призвание профессией, а не наоборот.
