Последняя просьба

Пётр Валентинович услышал заунывное на одной ноте: «Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежди живота вечнаго преставльшагося раба Твоего, брата нашего Петра». Неожиданно из ниоткуда материализовалось нечто — шкурка чёрно-серого цвета, длинный виляющий хвост, тело прозрачное крыльями прикрыто, лицо хитрое с глазами-бусинками, тоже серое и остроносое. Существо улыбалось в седые усы и разводило руками.

— Эй, ты кто? — резонно спросил Пётр Валентинович.

— Ангел я. Вам — новопреставленным — обязан разъяснять, показывать новые правила и возможности, — елейным голоском пропищало нечто.

— В смысле?

— А никаких смыслов, акромя заведённого порядка. Правильнее будет тебе, раб божий, послушать и принять слова наши, — продолжало пищать создание, назвавшееся ангелом.

— Ой, ё! А, где сияние и одежды белые?

— Тебе зачем?

— Нууу, ангелы же такие. Свет от них и голос громоподобный. Разве нет?

— Слушай, мужик, ты время теряешь. Пока заупокойную поют ты должен изречь последнюю просьбу.

— Как это последнюю? А разве ещё можно? — удивился Пётр Валентинович.

После того как Пётр Валентинович провалился в бездонную яму, этот ангел был первый заговоривший с ним. Строго говоря, до него и разговаривать не с кем было — вокруг пустота. Кромешная бурая беззвучная пустота. До сих пор он просто летел то вверх, то вниз, предполагая, что умер. По банальной причине покинул молодой и полный сил мужчина насиженную земную благодать — умер, не приходя в сознание, в результате автомобильной катастрофы. Он как вляпался в столб, так и понёсся в неведомые дали, ничего не чувствуя. Сознание от бездействия и окружающей пустоты принялось анализировать падение. Пётр Валентинович вскоре констатировал сам себе смерть и даже смирился с безвозвратностью жизни.

И вдруг это чудо-юдо серое нарисовалось. Ангелом назвалось и последнюю просьбу предлагает. «Изречь надо», — говорит. Ну кто поверит? И как не поверить в тоже время!

«…яко Благ и Человеколюбец, яко Благ и Человеколюбец ослаби», — заунывно и тонкоголосо донеслось откуда-то сверху.

— А последняя просьба любой может быть? — торопясь и с какой-то дикой надеждой на утвердительный ответ спросил Пётр Валентинович.

— Да, она может быть любой. Господь велик и щедр! Вот будь моя воля, ни за что не позволил бы возвращения или посмертные дары. Затрат эмоционально-энергетических было бы меньше, а порядку больше, — пропищал ангел.

— Да не зуди ты про волю свою, — одёрнул Пётр Валентинович, — давай условия оглашай! Мне бы назад живым и здоровым вернуться. Очень надо…

Пётр Валентинович не обманывал. Он совсем не подготовился к уходу в мир иной. Дел незавершённых осталось немеряно. Завещание не написано, контракты левые не закрыты, в сейфе лежат. Там же, в рабочем сейфе, давно спрятаны компрометирующие его фото. Почему до сих пор не сжёг? Неизвестно. Понимал, что позирование нагишом в обнимку с голыми бабами заинтересует многих. Но, то ли потому, что эти фотографии пробуждали приятные воспоминания, то ли из чувства скрытой опасности, таящейся в их публикации, Пётр Валентинович не уничтожал компромат. Щекотал нервы, как говорится. Дощекотался… Теперь острое желание вернуться назад в мир живых людей и настоящих звуков подогревалось ещё и необходимостью избавиться от этих мерзких фоток.

«…остави и прости вся вольная его согрешения и невольная, избави его вечныя муки и огня геенскаго», — старательно выводили певчие.

— Условия простые — новопреставленный покуда читается заупокойная молитва волен изречь последнее желание. Можешь просить Господа о своём близком человеке, и будет исполнено, можешь через сны или мысли помочь любому живущему, можешь вернуться в мир живых. Решившему выбрать возвращение надлежит знать, что душа останется здесь.

— И всё? Душа останется… Да меня кто только не называл бездушным. Работа такая, понимаешь ли, — директор компании.

— Изрекаешь ли ты, раб божий Пётр, последнюю волю свою о возвращении на землю по лишении души человеческой?

— Изрекаю! — торопливо подтвердил Пётр Валентинович.

— Быть тому, — пропищал ангел и, взмахнув крылами, медленно исчез.

Последнее, что мелькнуло, был длинный серый хвост.

«…и даруй ему причастие и наслаждение вечных Твоих благих уготованных любящым Тя: аще бо и согреши, но не отступи от Тебе, и несумненно во Отца и Сына и Святаго Духа», — всё тише и тише слышалось Петру Валентиновичу.

Незаметно звук молитвы стих окончательно. Он не знал долго ли ещё до завершающего «Аминь», поэтому спешил с ответом. Очень спешил. Стоило подробней изложить этому хвостатому ангелу образ, в котором он — Пётр Валентинович — хочет воплотиться в мире живых! Но что сделано, то сделано.

Первое, что ощутил Пётр Валентинович были запахи. Множество тонких нюансов ароматов воздуха, гуляющего по офису. Едва уловимые сладкие духи его секретарши, запах кожи кресел в приёмной, писчей бумаги на столе, цветущего на подоконнике аспарагуса — всё вместе взрывало мозг. Так как обратного полёта с качелями вверх-вниз не случилось, Пётр Валентинович просто оказался там, где хотел — в собственном офисе. Мысленно крикнув: «Ура, получилось», — он открыл глаза и обомлел. Вокруг темно и пыльно, под ногами мощные шерстяные канаты торчат, словно стволы деревьев, над головой тёмно-коричневая мягкая крышка, лежащая на четырёх массивных деревянных столбах. Пётр Валентинович ринулся прочь из-под крышки и обнаружил, что передвигается на четырёх конечностях. На лапах. Его тонкие, но сильные лапки покрывал серый гладкий пушок. «Твою мать! Неужели, я мышь… Вот же ж ссука!» — выругался он и замер испуганный ярким дневным светом — выбрался, называется.

Он резво и неожиданно выскочил из-под офисного кресла. Матерясь на весь мир, на ангела с его предложениями, на Бога с его добротой и щедростью, на собственную доверчивость и на секретаршу, которая завидев мышь, верещала подобно сирене, Пётр Валентинович сидел посреди приёмной злился и пищал. Пищал необыкновенно нервно и громко, потом, сообразив, что на крик этой дуры обязательно сбежится офисный народ, ретировался под кресло и затих.

Мучительно захотелось есть, решил потерпеть до темноты, а ближе к вечеру пробраться к своему столу. Там в нижнем ящике дежурная коробка конфет и печенье, которого в его мышином положении, хватит на неделю усиленного питания. Время в ожидании тянулось медленно. Спать не получалось. Хотелось грызть хоть что-нибудь, хоть ножку кресла. Казалось, что всё в мире остановилось, а желудок принялся поедать сам себя.

Прикрыв глазки, Пётр Валентинович выдумывал стратегию попадания в собственный сейф с целью уничтожения фотографий. «Хрен вам! — думал он, обращаясь к наследникам собственного немалого состояния. — Я не только фотки сгрызу. Я и деньги, и договора, и расписки… Засада — с камешками не совладать… Всё равно, попробую! Зубы острые. Не я буду, если не поцарапаю и не испорчу». Зло, подогреваемое мерзостью его мышиного положения, росло, распухало и мешало дышать.

И когда пришла ночь, Пётр Валентинович стремительно рванул к сейфу, забыв даже про печенье в нижнем ящике стола. Так распалил себя содержимым сейфа, что почувствовал непогрешимость плана проникновения в него. Надеялся, что сможет набрать код. Лапами, носом, да хоть хвостом! После введения кода дверца приоткроется на миллиметр, и особенность мышиного организма — просачиваться в крохотные щели — он проверит самолично. Бежал Пётр Валентинович словно молния по белому шерстяному ковру, утопая в высоком ворсе, подгоняемый одной сумасшедшей целью — попасть в сейф.

Жёлто-зелёным пятном на ковре лежал картон, источающий запах сыра и колбасы. «Коробка от пиццы», — мелькнула догадка. Пётр Валентинович, не снижая скорости, повернул к упаковке — так проявился инстинкт голодного грызуна, знающего, что люди всегда оставляют крошки, кусочки, капли соуса и подливки. Выскочив на середину картона Пётр Валентинович остановился. Его лапки завязли в чём-то липком. Они не отрывались от поверхности, хвост тоже прилип до самого кончика тонким изогнутым шнурком. «Только не нюхай!» — приказал сам себе Пётр Валентинович, но ткнулся мордочкой в семечки, рассыпанные по поверхности ловушки. Это был конец.

…Утром секретарша обнаружила на одной из клеевых ловушек, установленных в кабинете недавно умершего директора, измученную серую и мокрую мышку. Показалось, что в маленьких глазах зверька блестят слёзы.

Приблизиться к истерзанному телу грызуна секретарша не смогла. Вызвала охранника, который и унёс на помойку, неведомо откуда появившуюся и изрядно напугавшую всех женщин в офисе мышь. Хорошо, что Пётр Валентинович не дожил до этого позора. Он всегда считал, что любая мышь — предвестник финансового и морального краха человека. Говорил, что наша медицина никуда не годится потому, что опыты на мышах делают, а это фундаментальная ошибка, ведущая к провалу. Странный был человек. Земля ему пухом…

Óно

За окном стояло сумасшедшее июльское пекло — градусник зашкаливало, на небе ни облачка, жара врывалась в форточку и обжигала комнату. Город, как лихорадочный больной, потел, бредил и хотел пить. Долгожданный дождь красовался только в прогнозах.

Стоя у окна, я наблюдала за редкими пешеходами и спиной чувствовала, что меня рассматривают. К этому взгляду неизвестности из недр собственной квартиры я привыкла, научилась с нею, или с ним, разговаривать. Привыкла, уходя из дома, говорить ему (всё-таки, ему!) что-нибудь типа:

— Ты здесь хозяином остаёшься. Следи за порядком. Кстати, конфеты на столе — угощайся.

С некоторых пор вполне явственно начала слышать ответ:

— Ладно, иди уже. И без твоих указаний знаю.

— Вот, и славно, — отвечаю и спокойно топаю на работу.

Что и когда поселилось в моём двухкомнатном гнезде для одиночки не могу сказать. Анализу и опытному изучению оно не поддаётся, не материализуется, никем, кроме меня, не идентифицируется. А я что? Я разговариваю, чувствую и… вызывайте психушку — почти год занимаюсь с ним сексом! Во сне, но чувственно, ярко и регулярно. Ничего никому не рассказываю. Всех парней, подкатывавших ко мне, отфутболила. После работы спешу домой, словно замужняя тётка. И, вот же засада, — с радостью спешу! Подруга у меня есть Наташка, так она замучила расспросами: «Кто он? Покажи, познакомь! Когда представишь?» Я ей ничего не рассказываю, и долго ещё молчала б, но случилось нечто, и, по-моему, это не странность организма…

Короче, от голосов в голове не забеременеешь, а факты налицо: грудь набухла и болит, задержка три месяца и, самое главное, тест показал две полоски. Две, твою мать! Я позвала Наташку на бокал вина и «пошептаться».

Стою у окна. Жду. Вот крупная стремительная фигура легко передвигается по раскалённой городской сковороде, лавируя среди людей, машин, праздношатающихся подростков и вялых собак. Она выпадает из всеобщей томной картины бытия и, как будто чувствуя свою инородность, очень быстро скрывается из поля видимости. Наташка спешит по первому зову.

Резкий требовательный звук дверного звонка вывел из дремотного состояния. Взгляд, сверлящий мою спину, исчез.

— Испугался? — шепнула я. — А заделать мне ляльку не боялся?

— Это другое. Не рассказывай ей, — услышала я и почувствовала прикосновение к животу.

— Сама решу, — буркнула в ответ.

Протяжная электрическая трель звонка повторилась.

— Хозяйка, ты дома? — только моя славная подруга умеет так лихо и вдохновенно стучаться.

— Сейчас-сейчас, потерпи!

Дверь не открывалась, казалось, заклинил замок.

— Не рассказывай, — настойчивый шёпот явно спелся с капризным замком.

— Хорошо, не скажу. Да, открывайся ты!

Дверь тут-же подалась. Мы с Наташкой обнялись — на мгновение прижались друг к другу. Отпрянув, она критически осмотрела меня:

— Чего дома сидишь? На улице красотища — сердце лета. Мир истомился, нас ожидаючи. Собирайся, в кафешке поболтаем.

— Нет, — мне не хотелось уходить из квартиры, — я кофе сварю. А для особо жаждущих есть хорошее домашнее вино.

— Вино — это замечательно, но тебе нужно сменить атмосферу. Выглядишь как измученная токсикозом самка, — и Наташка, сделав удивлённые глаза, посмотрела на меня в упор.

Практически с первой минуты она поставила правильный диагноз. И я не знала, что теперь делать с моим «не скажу»? И не нашла ничего лучше, чем заболтать Наташкино предположение:

— Возможно, ты права. Всё-таки день — для радости, ночь — для наслаждения, так что будем радоваться! Дай мне шесть минут на сборы.

— Вот умеешь ты формулировать, подруга, — Наташка хохотнула.

Я натянула неприлично короткий сарафанчик. Накрасила губы, надела очки, босоножки, сумочку на плечо:

— Готова.

Осмотр моего образа у Наташки реакции не вызвал. Однако невидимому поклоннику мой вид явно понравился. Затылком я ощутила лёгкое дуновение — мягкая щекотная волна пробежала от спины до пяток. Я невольно прикрыла глаза и пошатнулась.

— Эй, дорогая, в чём дело? Куда тебя повело? — испугалась Наташка.

— Всё нормально, — встрепенулась я, — пошли.

— Куда пошли, чего пошли? Ты заболела что ли? Бледная такая… Ну-ка, присядь.

Наташка усадила меня и принялась суетиться:

— Вот, выпей водички. Слушай, это сто процентов давление скакануло! Где у тебя аптечка? Сейчас от жары этой гадской столько народу давлением маются. Гипертоники страдают. А мы с тобой уже не девочки, тридцать пять, между прочим, критический возраст. Может, скорую позовём?

— С ума сошла? Нормально со мной всё, — я резко встала и опять почувствовала головокружение — Ой, ёоо. Что за фигня?

— Садись, кому говорю, — Наташка включила начальника.

— Сажусь-сажусь, только, душно здесь. Идём в комнату.

Пошли. Причём Наташка пыталась поддерживать меня за талию, всеми силами проявляя участие и внимание.

— Светка, что с тобой происходит? То бледная, то горячая вся, — сказала она, когда мы уселись на диван.

— Нормальная я, не выдумывай. Это от жары.

— Слушай, может, ты и правда, того? Беременна.

— Нат, не знаю я.

— И что должно означать твоё убогое «не знаю»? Ты ж не девочка — в курсе, как дети появляются. Говори, кто твой Аист? И почему он клювом щёлкает, а не нарезает круги вокруг возможного потомства? — то ли спрашивала, то ли возмущалась Наташка.

Распалившись, она была готова идти, ехать, лететь к виновнику моего интересного положения, чтобы научить его правилам хорошего тона. Я молчала. Склонив голову на диванную подушку и выпрямив ноги, Наташка вспоминала своё безотцовское детство и убеждала меня в том, что нельзя принимать ситуацию пассивно.

— Ты — мать, — говорила она, — должна думать о ребёнке! Ему необходим отец. И сейчас самое время предпринять решительные действия.

— Угу, — подтверждала я, прикрыв глаза и падая в пропасть сна.

Наташка не скоро сообразила, что мечет громы-молнии перед спящей подругой, а поняв это, осторожно ушла на кухню. Решила, что мне необходимо усиленное, витаминное питание и её обязанность приготовить правильный обед.

* * *

Синяя сфера рассыпалась под воздействием направленного эмоционально токсичного заряда огромной мощи. Команда, состоящая из семи мыслеформ, осталась в усечённом составе. Нас трое, долетевших до тринадцатой параллели. Мы — Ёно, Ино, Уно — мыслеформы, вынужденные объединиться ради экономии эмоциональной энергии и для поддержания связи с базой, сохранения внутренней памяти, фиксации цели-направления и положения. Мы назвались Óно. Для восстановления Синей сферы необходим высокий эмоциональный заряд, который мы пытаемся накопить, используя местный потенциал.

Сложность задачи в неуравновешенности и нестабильности здешнего мира. Отрицательные эмоции обильны, неконтролируемы и повсеместны. Позитивные — также не централизуются и выявляются как бесконтрольные всплески. При попытке избавиться от знака эмоциональной принадлежности происходит беспрецедентная, ранее нигде не выявляемая, растушёвка эмоций. Как в текущих условиях сформировалась волна, убившая Синюю сферу, для нас загадка. Мы экспериментируем с источниками эмоций. Обескураживает точка нашей дислокации — восемнадцатиэтажное строение в малонаселённом городе, из которого половина жителей уехала в поисках лучшей жизни, а оставшаяся часть ничем, кроме ворчливого недовольства, себя не проявляет.

Местная межвидовая жизнь разнообразна. Достигшие уровня формирования эмоциональных посылов называют себя людьми, обладают великолепным инструментом, однако настройку и целевое использование его не производят. Вообще, много странностей. Они периодически затихают, сводя к минимуму движения и оставляя вполне приличный эмоциональный фон. Называют это состояние сном. По предварительным данным сон действует как саморегулятор эмоционального фона каждой особи. Люди практикуют групповое и, часто, парное эмоциональное переживание. Последнее нередко возникает в результате физического слияния. Однако направления эмо-векторов, как правило, не совпадают, что позволяет сделать вывод о недоразвитости данного вида.

Накопленной энергии нам едва хватает для поддержания духа и контролирования единого функционала Óно. После глубоких наблюдений мы решились на имитацию поведения аборигена. В период затихания наблюдаемого Óно произвёл слияние. Эксперимент позволил фиксировать рост эмоционального напряжения, которое в стадии завершённого единения отличалось модульным увеличением значения и управляемой направленностью. Говоря языком наблюдаемого: «Да! Да! О… Что ж такое? Зачем, зачем всё закончилось? Боже, зачем начиналось? Устала… Твою, мать! Как это достало! Блин». Далее эмоционально заряженная тирада, ради которой мы решили продолжить эксперимент.

Необходимо отметить, что небольшое, по сравнению с требуемым, количество эмоциональной энергии от одного сеанса вынудило нас использовать все моменты затихания наблюдаемой особи для экспериментальных слияний. Óно старался. Максимально изучив эмоциональные реакции аборигена, был достигнут высокий показатель эмоциональных выбросов в начальной фазе слияния.

* * *

Спала я неглубоко — слышала, как Наташка что-то бубнит себе под нос, чувствовала, как мой невидимый друг ласково прижимается и поглаживает мои волосы, видела сон про синего пушистого зверька. И удивительное дело, казалось, что я везде: и на кухне готовлю вместе с Наташкой, и во сне расчёсываю нежную ультрамариновую шёрстку неведомого зверя, и на диване податливым телом откликаюсь на ласки.

— Почему ты расслабилась?

— Устала. Обними меня.

— Соединиться?

— Нет, просто обними.

— Ты особенная.

— Тебе это кажется. Мне вот казалось, что ты — моя фантазия, игра воображения. Пока не случилось этой, — я замешкалась, не зная, как назвать мою необъяснимую беременность, — этой ненормальности.

— Расскажи мне, что случилось?

— «Двеполоски», блин! Хорош прикидываться — ты же чувствуешь. Я знаю, что чувствуешь моё состояние.

Я впервые разговаривала с ним так, словно это человек. Человек, партнёр, друг, любовник — тот, с кем провожу дни и ночи. В его умении чувствовать, понимать и рассуждать логически я в тот момент не сомневалась. Абсолютно не сомневалась.

— Две полоски? — его искреннее недоумение плеснуло масла в огонь моего возмущения.

— Ну да! Я беременна. Прям Дева Мария собственной персоной! От духа святого залетела и… нет слов! Что мне сейчас делать? Я даже не знаю, как Наташке этот бред растолковать.

— Зачем нужно растолковывать кому-нибудь наше единение? Не понимаю. Ты закрылась фиолетовыми эмоциями, они взрывают наши связи. Зачем ты это делаешь?

— Бред! Бред! Я схожу с ума. Ты — фантом, тебя нет. Как ты можешь предъявлять мне претензии?! Как? Это невозможно. Фиолетовые эмоции… Вы это слышали?

— Ты с кем сейчас разговариваешь? — спокойно спросил он.

— Что значит с кем? Да чёрт побери, действительно — с кем! Сама с собой я разговариваю. Сама, дура, с собой, — я была готова рыдать и смеяться одновременно.

— Ты должна научиться не фонтанировать эмоциями.

— Что я должна? Кому?

— Не перебивай. Я расскажу тебе, научу как аккумулировать и направлять эмоциональный заряд. Это поможет и тебе, и нам.

— Нет, это я научу! Научу тебя отвечать за свои поступки. Ты же понимал, что способен к оплодотворению. Ведь знал? Ты, человек-невидимка хренов, ты вообще кто такой? — меня несло.

Остановить поток брани не получалось. Да и не хотела я этого делать. Понимала, что сплю, и хотя бы во сне должна была выговориться.

Он, дождавшись перерыва моего бурного монолога, произнёс:

— Там нет никакой ляльки.

— Чтооо? Что ты сказал?

— Во всяком случае, не должно быть.

— То есть?

— Ты беременна Синей сферой. Как только она сформируется окончательно, а это зависит от твоего умения управлять эмоциями, мы уйдём. Улетим. Исчезнем.

— Кто это мы?

— Нас трое — Ёно, Ино, Уно. Мыслеформы из реальности десятой параллели. Мы исследователи, говоря вашим языком, разведчики.

— Какие ещё разведчики? Вас трое? Ой, ёоо! Это же групповуха…

— Мы исследуем вашу — тринадцатую параллель нашего мира. Видишь ли, разрушенную при трансформации сферу восстановить не удалось — нам пришлось её выращивать. И ты неосознанно помогаешь нам в этом деле. Не сердись, не обижайся, — он шептал на ухо, и тёплая волна нежности накрывала меня, лишая воли и разума.

Ничего не хотелось больше, только бы этот вибрирующий бархатный голос продолжал звучать, отдаваясь возбуждением в груди и расцветая в животе горячими маками.

— Света, Светочка, точка… Точка моего воплощения… приобщения… значения… Очень важно научиться управлять эмоциональным вектором. У тебя огромный потенциал. Мы даже не предполагали насколько мощная сила эмоций кроется в тебе.

— Не понимаю, о чём ты говоришь? — непослушными губами с трудом произнесла я и окончательно провалилась в сон.

— Это ничего… ты не должна понимать… просто чувствуй…

И я, словно тончайшая огромная мембрана, улавливала каждую ноту, каждое воздушное дуновение, каждое его касание — чувствовала.

Проснулась с абсолютной уверенностью, что Наташке незачем знать о моём контакте с параллельным измерением. Вместе со сном улетучились все сомнения и страхи. Картина в сознании вырисовалась такая: мой визави ещё тот разведчик. Пусть он выполняет свою потустороннюю миссию, а я выполню свою. Сначала синюю сферу — выношу им, а потом… рожу себе дочку. Маленькую, хорошенькую мою-мою-мою! Пусть думают и говорят обо мне, что хотят. Я так давно чувствую потребность материнства, так давно мечтаю о ребёнке, что сама, без мужа, смогу и родить, и воспитать.

Разговор во сне изменил моё восприятие действительности. Железобетонная вера в свои возможности веселила и щекотала нервы. Как будут реализованы эти планы-ураганы, сказать я не могла, но радовалась словно такого вопроса просто нет. Эмоции зашкаливали. Откуда-то появилось знание «о здоровом эмоциональном ответе человека на развитие классической Синей сферы благодаря создаваемого ею фону». И ладно! Фон, значит, фон виноват в моей уверенности. Никакой аномалии нет и близко — я действительно вот уже двадцать четыре недели как беременна… Между прочим, случаи непорочного зачатия истории известны. Теперь это случилось со мной. Вернее, с нами — со мной и с моей девочкой — абсолютная уверенность в том, что вынашиваю девочку добавляла радости и сил.

С каждой минутой в сердце росла любовь к малышке, переполняя меня и раскрашивая мир радужными цветами. Каждый нюанс, каждый оттенок цвета превращался в особенную яркую и завораживающую картинку, стоило лишь задержать на чём-нибудь взгляд. Такого фантастического мира я не видела даже во сне. Переливы красок завораживали, и вдруг едва заметный синий фон, что издали оттенял небеса, начал нарастать и вкрадчиво растушёвывать синевой. Всё вокруг неожиданно приобрело голубой оттенок. Постепенно голубизна становилась насыщенней и ярче, а в какой-то момент в самом центре комнаты я заметила небольшую синюю точку.

— Что происходит? Эй, Óно! Мне страшно… и красиво… Да куда ты делся-то?

— Я здесь. Теперь уже мы — энергии хватило для нашего разделения. Почему-то, рост Синей сферы происходит в гиперскоростном режиме. Ты генерируешь мощный эмоциональный заряд, которым, судя по всему, в состоянии управлять. Это удивительно!

— Чему ты удивляешься?

— Понимаешь, такое умение приходит с достижением цивилизацией высокого уровня эмоционального развития вместе с раскрытием эмо-потенциалов каждого индивида в отдельности. А наши учёные бесперспективность тринадцатой параллели даже не оспаривают — уверены в неразвитости вашего тонкого воплощения.

— Неразвитость тонкого воплощения? Это что-то новенькое, — заулыбалась я, вдруг ощутив комичность ситуации.

— Ты смеёшься?

— Нееет, я схожу с ума, — едва сдерживая смех, прошептала я. — Прилетай через полгода на день рождения дочери!

— Ты должна знать, что твой организм вошёл в фазу отпочкования. Мы не можем исправить ситуацию, не повредив Синей сферы. Прости.

— Да без проблем! Похоже, ваша сфера важнее моих отпочкований, — коряво пошутила я и обнаружила изменения в окружающем пространстве.

Синяя точка в центре комнаты приковывала взгляд — она начала насыщаться цветом, расти и вращаться, словно воронка. Я ждала, что произойдёт, когда она увеличится настолько, что дотронется до мебели. Засосёт или нет? И если засосёт, то куда?

— Твоё веселье увеличило интенсивность роста Синей сферы. Ещё немного и она будет готова к прыжку. Пора прощаться. Наша память фиксировала тебя, Света. Десятая параллель увековечит спасшую нас!

— О господи, что за ерунду у вас говорят вместо до свидания!

— Прощай, Света-Светочка-точка…

— Постой, Óно! Как это, прощай?

— Тиш…

— Что? Какая тишь? — кричала я в квартирную пустоту.

Ответа не было. Синяя воронка ещё недолго поиграла волнами, изменяя пространство вокруг себя, и совсем затихла. Исчезла. Цвет предметов постепенно приобрёл привычные оттенки. Словно в фотошопе аккуратно убирая светофильтры, кто-то приводил интерьер к нераздражающей глаз, ничем не примечательной картинке. Мир приобретал обычные очертания и окрас.

В комнату вошла Наташка.

— О, ты уже проснулась! Я там обед сварганила. Идём покормлю, — нарочито весёлым голосом произнесла она.

— Спасибо, Наташк, только я не хочу есть.

— Что за ерунда! Светуля, тыжемать! Думай об этом и жуй, — Наташка светилась участием.

Она так вдохновилась моей беременностью и так хотела помочь, что отказать ей я не могла.

* * *

Наблюдаемая нами особь показала невероятно мощный эмоциональный потенциал, которым смогла управлять в состоянии подъёма.

Результат практических исследований тринадцатого измерения позволил сделать вывод о неравномерности обладания и владения эмоциональным вектором у особей разного пола. Женская особь, находясь в состоянии «двеполоски» — местное определение, — фактически управляет функционалом безграничной эмо-силы. Тринадцатая реальность требует планомерного и системного изучения.

Вынужденно усечённая разведывательно-исследовательская команда мыслеформ — Ёно, Ино, Уно.