Часть первая

1. Перед началом

Стечение обстоятельств.

И подвиги наши не увенчались победой.

Дух тевтонский стал

почти

мировым духом!

Не выдержал.

Сверхчеловеками быть устали

и перестали,

а людьми как не бывали…

Упала Германия на колени,

молит не о пощаде дева —

о,

косами метёт дорогу

возврату нашему из далей дальних.

Блудные сыновья!

Сюда,

сюда —

на пепелище,

где ветер свищет!

Полуголодное существование нации,

вычеркнутой из истории,

наблюдает немецкий бог,

сочувствие его холодно.

За что

так

сотворил нас?

2. Первая мировая

Война — работа для неумелых,

мы споро взялись за это дело.

Дела у фрицев пошли шикарно —

легко нам было дойти до Марны.

А дальше счастье цедили жиже:

в предместьях пали, не взяв Парижа.

Четыре года мы в бескорыстной

войне ложились в окоп, под выстрел.

Застыло время, пропахло газом,

и в генеральном не сдвинуть разом.

В победе было не много чести,

как русский Ванька сдавался в Бресте.

А дальше —полный развал устава,

мы — кто налево, а кто направо.

Нас победили? — Сама собою

страна погибла, взята войною.

3. И вышла ему полная отставка…

А выслуга у солдата — четвертак,

а денег ему дали — пятак,

а на войне можно было жить,

а мир — и можно ему не платить.

Уволен вчистую

таскать мошну пустую.

4. Снова солдатское…

Серое сукно,

а под ним тело да душа;

серое сукно,

не стоящее гроша,

залатанное тут, там —

прикрыть чуть срам.

Не снять тебя, сукно,

не Марсий ведь.

Пусто на свет, протёрлось мной —

латать, терпеть.

Сносится совсем, когда

сойдёт без следа,

выйду к Богу как есть —

гол, бос, нечего есть.

5

А страшнее всего — недопоражение.

Били, били нас — не добили,

умерщвляли — не умертвили,

чувствуем бездну унижения.

А было бы всё по-настоящему,

не было бы ничего, кроме небытия,

успокоились бы в нём ты и я,

недоступные голоду, стыду саднящему.

6

А теперь начинается новая

нам страна — в её малом пути

будет лёгкая грусть бестолковая,

будет душу свою не спасти…

7

Всеми оплёванная,

всем смешная,

веймарская, молодая,

размалёванная

республика — бесстыдно

на месте прусском.

Солдату обидно

в безденежье тусклом.

* * *

Германия новая,

презренного рая

земля несуровая,

землица святая,

огнями расцвечена

разврата, искусства.

Жалеть или нечего?

В растрёпанных чувствах.

* * *

Несётся, несётся шальным хороводом

краса за красою, урод за уродом —

вертлявые бесы по мёртвой стране,

её оживляя, рой тёмный к весне.

8

Всё дорожает, кроме нашей жизни,

усилия твои сиюминутны,

гроша не стоят. В нынешней отчизне

все несерьёзно. И наряд лоскутный,

под Арлекина-чёрта, надевает

Германия — ей нравится такое, —

и пивом, пивом, пивом заливает

оставшееся в совести живое.

9

Прекрасная страна, ей обречённость

ещё очарованья добавляет,

и мирного труда мои заботы

ведут к богатству. Точных спекуляций

полёт так быстр, как мысль не успевает;

недолгое мне счастье прирастает,

и прогулять его нет сил — шустрее

я богатею, чем страна нищает.

10

Инфляция валюты,

инфляция беды,

богатствами минуты

оплачены труды.

Весёлое порханье

дензнаков по рукам

щекочет нам сознанье

уроном впополам.

* * *

Нам зыблемость отчизны

приятно ощущать —

всеобщей дешевизны

нисходит благодать

на пиво, бакалею,

на женскую любовь,

на время, на идеи,

на немцев плоть и кровь.

11

Сбережённым, спасённым —

что ж нам мерзко так, а?

Топором занесённым

смерть была да сплыла;

недосбылись обиды,

недоедена соль,

нашей общей планиды

вышел швах, мёртвый ноль.

Долг не спрошен солдатский

до конца — повезло, —

заживём жизнью штатской,

жизнью честной назло

милой родине, — подлость

упрекать её, — мы

помним малую гордость:

мы рабы, мы немы.

12

Поворчишь, приглядишься — а эпоха

не бездарна, как нам сперва казалось.

И честна. Невоенные успехи

нам трудней, чем забава штыковая,

но нужнее стране, самим нужнее;

кровь — особый злой сок, но пот обильный

и кровей следы всякие смывает,

и забытую землю удобряет,

и нещедро даёт землица всходы.

Не победой, не судорожной смертью

повернём к себе рок — упорством нудным.

13

Лжи обёртка разная —

мораль буржуазная…

Так другой морали и нет на свете.

Демократия хилая —

уму, сердцу немилая.

А кроме неё ничего, кроме смерти.

14. Лаутензак

Есть голоса, их полушёпот, шорох

неясен и неявен. То молчат,

когда нужнее нет их, то твердят

о мелком и неважном. Сам себе ли

я брежу? — Нет, в день скорби дух германский

мне слышен, я над мыслью поднимаюсь

бессильной, обывательской, научной,

над истиной, которую позволил

одну нам ход событий. Что ж я вижу?..

15

Матери земли немецкой

повторяют много, глухо:

молодая — слов мертвецких,

средняя — чужих, отецких,

горней жизни — мать-старуха —

дольше века.

Вещие сидят, гадают,

чёрные на чёрном троне, —

рядом злаки прорастают, —

лютым воем втроём воют,

будто нас в себе хоронят, —

каплет млеко.

Кто наследник смерти, силе,

третьей — как назвать, не знаю?

Кости хрупки, крови сгнили,

его трое породили,

Вы, — конца себе желая, —

человека.

Сверхчеловека!

16

И он начинает

чертить, колдовать.

Когда успевает

о сильных узнать:

их способы ловли —

потребная снасть;

уловки торговли —

совсем не пропасть.

* * *

Влечёт духов сонных

стихия стихий,

жуть-страх заоконный

чаруют стихи,

сплетённые ритмы

у смысла в плену,

двусмысленны рифмы

сольются в одну.

17

Черти квадрат, считай число,

круг вписывай — в таких

вот штудиях и время шло

на ходиках стенных.

И в комнате росла беда,

хтоническая мощь

плескала, чёрная, сюда

из заоконных рощ.

И духи долгой чередой

унылые текли

насытиться своей едой —

что в страхе и пыли…

* * *

Ты чем задумал управлять

превыше скудных сил?

Уж Соломонову печать

дух первый преступил!

18

Дух из воздушной стихии мелькал, извивался блаженный,

чёрт-ветерок тленом веял, трепал занавески, цветочки

срывал с герани — удержишь такого? каким словом умным?

Пусть улетает шутейник, затейник, над родиной кружит.

Сыростью вещей пахнуло: явился на зов дух тритоний,

долгих дождей порожденье; он, кольчатый червь, изгибаясь,

словно какая волна, проникал — гость мокрейший — повсюду,

с книги стекали слова, руки и пол пятная чернилом…

Жги уголёк-огонёк, промелькни, саламандра-подруга,

едким дымком мне напомни дымки полевые, другие,

смертные наши, толкни построенья дровишек — пусть рухнут,

лёгкие искры взметнув в виде знаков подвижных и лёгких.

Чёрные двигая челюсти, встал среди дома сильнейший —

вскормленный силой подспудной, невидной, немецкой; от злобы

трясом трясёт половицы — достать меня, зéмный, не может.

«Выполнишь волю мою — отпущу тебя!» — духа корёжит…

19

Умелец слов, Лаутензак,

и тайновидец ты.

Искусство ведь не просто так,

чтоб виды пустоты,

смущая публику, текли

по светлым вскользь глазам

арийским, хладным, развлекли

со шнапсом пополам.

Искусство — дело вся и всех,

что вместо веры нам;

искусство раздувает мех

горячим, злым ветрам!

Искусство здесь — неверный брод

во времени ином,

искусство создаёт народ

и создаётся в нём.

Искусство оправдает смерть

и тысячу смертей,

чтоб прошлое успеть стереть

для будущих затей.

20. И снова Лаутензак…

Есть нищенские способы познанья,

где циркуль и отвес, расчёт и опыт

диктуют свои данные. Шаг, шаг

короткий и одышливый, хромой.

Другой путь вижу — семимильным ходом,

не снашивая обуви, скачу,

я лёгкою походкой продвигаюсь,

как тот, кто носит хаос, кто родит

танцующую быструю звезду.

Какие силы помогают мне?

Когда сорвусь со страшной с высоты

надзвёздной, вавилонской, то брат дьявол

не даст преткнуться, выручит меня.

О том договоримся! Падай смело!

21

Появился, явился дух запечный,

промелькнул, тлен пахнýл, не запылился,

малый хват, да удал, на человечка

бес похожий — а я не удивился.

22

Не брезгуя участьем

ничьим в моих делах,

с каким-то сладострастьем

одолеваю страх;

всё, чем сильна, богата

иная сторона,

от сумрачного брата

беру — теперь полна

судьба, теперь к успеху

вдвойне надёжен путь.

Не надо ли для смеху

куда-нибудь свернуть?

23

Мы начинаем тёмные дела,

нам бес помощник — падаль и бродяга,

обиженный, как мы, на ход событий,

придавленный телегой мирозданья

пёс, лапу волочащий.

От позора

трезвеет голова. За что нас так?

Другие, что ли, меньше нас неправы…

* * *

Мы начинаем страшные дела.

Ну что, душа, дрожишь, как перед смертью,

запродана истории, её

жерлу добыча малая? Тьмы, тьмы

туда вас канет, душ немецких, и

история вернётся, обернётся…

* * *

Оправданы все вывихи, ходы

ума во тьме и зле; и бескорыстна

к отечеству любовь — к земной святыне.

24

Какими силами живёт

История? — Пьяна

от крови мало, счёт ведёт

иных причин она —

не наших, скользких. Жёлт металл,

желта чужая кровь.

И немец пал, лежмя устал.

Увы!

Он встанет вновь.

* * *

Решится вспять наша судьба

от нынешнего дня,

в недобрый час пусты гроба,

итоги отменя.

25

Не спор-пари,

не ход игры,

но время нас свело!

Тоске земли,

мудрец, внемли!

Вот что для немца зло!

* * *

Подспудный зов

был стар и нов —

услышан всей страной.

Смердит в крови

огонь любви,

плоть опалит войной.

26

Но есть что посильней любви к отчизне

и правильней; и похоть отвлекает

пока от вздорных мыслей, от их тьмы

суровой. И раскидывает ноги

та шлюха, кто сегодня вместо Родины.

27

Ну что? Вернув мне молодость души,

любовь к отчизне, сможешь ли поправить

существенное?

Что?

Больную плоть,

измученную бедствием войны,

восстановить и к делу приспособить!

28

Изволь лишь приказать!

«Свербит и нудит прыть

по облакам летать,

в солёных безднах плыть,

холодных полюсов

шутя, бродя достичь;

у лунных берегов

гонять, охотясь, дичь;

невиданных существ

познать ради любви.

С их мужеств или девств

покровы прочь сорви!»

29

Пойдём, дружок, в весёлый дом,

там счастье есть живьём,

огонь любви

шалит в крови.

Потом

запьём

вдвоём.

30

Прелести и мерзости

в жеребячьей резвости

спутаны и связаны,

деньгам не отказано.

Нашей жадной старости

дай немного радости,

шлюха белокурая,

пьяная, нехмурая.

* * *

Ах, сердчишко малое,

страсть моя шутейная,

естество усталое,

нежное, лилейное.

Ласка ходит пó телу,

обегает белое,

быстро, робко, щёкотно

ласка счастье делает.

* * *

Вся сентиментальная

жизнь — цветочки бледные;

прóстынь госпитальная,

тут простынка бедная —

из одной материи,

для одной потребности.

Рушатся империи

от любви и ревности.

* * *

Для чего мы выжили? —

Для веселья здешнего,

с девочкою рыжею

для дéла утешного.

31

Унылая, потрёпанная роскошь,

чуть жалкая, чтоб флёром лёгким и

сентиментальным правда прикрывалась, —

так почему-то легче и удобней.

Нет ничего уютнее, чем дом

весёлый этот. Так мне представлялась

вся родина оттуда… Из войны…

Вода течёт обильными струями

в сосуд, смывает грех и что ещё.

Сейчас, сейчас к любви своей приступим.

32

Уютно. Как в детстве уютно.

И смех слышен, радостный смех.

Тут можно душе бесприютной

в мелькании ежеминутном

укрыться от подлостей всех.

33

Сидит у окошка подруга

и друга вечернего ждёт,

колышутся груди упруго,

и счёт она долгий ведёт:

какие тут были обиды,

какие удачи тошней

погибели. Праздничны виды,

подкрашены губки у ней…

* * *

Нет, ты не умрёшь молодая,

придётся терпеть до конца,

до самого светлого рая,

до жар-золотого венца!

* * *

Ночь будет. И тот, кто не платит,

придёт за тобою. Вздохнёшь —

и воздуха вздоху не хватит,

и несладострастная дрожь

по телу пройдёт; протрезвеют,

кто рядом лежали, цветы

тебе принесут и затеют

стирать красоту с нищеты.

34

Заходят два приятеля. Один

подчёркнуто, навыказ моложав,

играет телом, корпусом вертляв,

былые вспоминает ощущения

от силы, свежей крови. Жмёт везде,

как налитая, кожа.

А второй —

мужчина интереснее: брюнет,

собою сух, высок, здесь гость обычный.

Никто не помнит, чтобы он платил.

35

Чтó было, что привело их сюда? То не блюдце вертелось,

не гримуары звучали, не жертвовали чёрной птицей —

интеллигентней подход: мы читали учёные книги

и соглашались с их логикой, и нам пророчились всюду,

где взгляд достигнет, победы, а жили мы впроголодь, грустно.

С голоду, что ли, примстились они, эти духи? Умнейший

был среди них тот, кто в сделку вошёл, — не обманет? обманет?

Водит приятеля он по весёлым местам, чтоб насытясь,

чтобы карманы набив лёгким золотом, гиблое слово

тот произнёс, друг смирился со временем: лучше не будет.

Жадность бездонна моя, представленье о будущем твёрдо

как о свершившемся чуде, и красною мне чечевицей

голода не утолить… Понапрасну, бес, время теряешь.

Хоть дорожу я не слишком душою своей, грузом малым,

а дешевить не хочу, сберегу до серьёзного дела.

36

И время бежало —

теперь не бежит,

вертлявое жало

бессильно дрожит,

и время застыло,

о, в лучший свой миг:

сияло светило,

я счастье постиг.

37

Должно быть, показалось остроумным

назвать бордель «Инферно», в красно-чёрных

решить цветах убранство. И котлы

кипят шампанским духом. Проходи.

Привратник — бывший цирковой атлет,

в трико, с трезубцем, мускулист, хвостат, —

эклектика, — и чёрными очами

хозяйка смотрит, знак ему даёт,

и сколько раз чудовище хвостом

охватит тебя, на такой этаж

и поднимайся. Выше и дороже.

38

И перед нашими героями проносится

хоровод расфуфыренных, но некрасивых девиц,

а полюбить их не просто, а сердце просится

в тишину и скорбь — познавать целомудренных голубиц.

39

Попляшем,

подол задирая тут, там,

покажем,

покажем

взбесившийся срам.

* * *

Прекрасных шлюх,

грудастых шлюх

отплясывает ряд:

грудями — плюх,

задами — ух!

Весёлый, милый ад!

40

Какие толпы мелюзги,

а где же богачи?

За грех уплачены долги —

на небе ловкачи!

Полки проходят, битый строй,

а где их генерал?

Послал, стратег, мальчишек в бой,

а сам вверху отстал!

Монахов тысячи снуют,

а где же их аббат?

Обмазался жирком там, тут —

скользнул в ушко канат.

Вот вся страна сползает к вам,

а где ж их русский царь?

Простёрт путь ангельским крылам

не там, где наша гарь.

41

Она — владелица,

почтенный труд,

доход не малый.

Блажной и шалый

народец тут,

и дело вертится.

Страда бессонная,

вино течёт.

Что наши годы,

войны невзгоды?

Сюда влечёт

судьба свободная.

42

А ты — мой командир,

я послужу тебе;

других таких задир

не знаю в той борьбе,

где победитель ты,

где победить меня

ты смог, зажёгши стыд

от моего огня.

Я послужу тебе

не за корысть — ведь есть

в моей такой судьбе

прямая, то есть, честь,

презрение моё

к трудам моим, грехам,

усердие твоё

к моим белым телам.

43

Немецкий бес был сух и прям,

а этот — посмотри:

то пьяный с горем пополам,

то битый на пари,

он чуток к всякой болтовне,

он чересчур смешлив,

он как чужой в моей стране,

её язык забыв.

* * *

Он, к старой сводне наклонясь,

ей шепчет кой о чём,

да так, что дура, соблазнясь,

пунцовеет лицом.

Он сам, гляди, в соплях, слезах;

сам верит в свою ложь,

испытывает вещий страх,

и в мёртвом сердце — дрожь.

44

Как скучно здесь, как муторно! Пойдём

на свежий воздух.

Это добродетель

так говорит в тебе? Нет, что похуже.

Бессилие твоё. Огонь потух!

45

Но есть другие способы занять

свою тоску, интеллигентский зёв:

всех, всех вас тянет в глубину стихии,

народа. Полюбуйся на счастливых,

забавных простецов. Как для тебя

устраивали зрелище такое.

* * *

Народный праздник. Как ещё хватает

у них задора, глупости на эти

дурного толка действа, представленья!

Вот пароксизмы низовой культуры,

вот что такое наш народ немецкий.

Да полноте — вот что любой народ.

По крайней мере, громко и не скучно.

* * *

Весёлые шатры, и льётся пиво,

и разговор всегда о том, что было:

чуть-чуть где Людендорфу не хватило,

и где запнулся чёртов Мольтке-младший.

* * *

Шипят колбаски на огне весёлом,

идёт торговля мелочным товаром:

глинтвейн, орехи, пряники, — за стол к нам

подсаживайся, доктор, ешь-пей даром.

46

Поёт немецкая девка

Была верна я одному —

он на войну ушёл.

Зашла я в дом, я плащ сниму,

сажусь с тобой за стол.

Была другому я верна —

он был чужой солдат.

Жакет снимаю, лью вина,

ты пить со мною рад.

Я третьему в любви клялась —

в Америку уплыл.

Снимаю юбку, дождалась

чтоб твой проснулся пыл.

А ты — четвёртый надо мной

в моей такой судьбе,

курчавый волос, нос кривой, —

я изменю тебе.

47

Поёт немецкий парень

Меня моя не дождалась

девчонка, и теперь

пришёл мой день, мой добрый час:

твоя открыта дверь.

Чужая ты невеста — и

не надо ревновать,

а твой жених в земле лежит,

не думает вставать.

* * *

Ах, житьё батрацкое —

наша прибыль малая,

ах, с нами не цацкает

родина усталая.

* * *

Вернулся я, герой, солдат,

не вовремя с войны —

никто живому мне не рад

среди большой страны.

А здесь я каждому брат свой —

немецкий человек.

А здесь за скромный пфенниг мой

есть пиво и ночлег.

48

Хор (на разные голоса)

Гулянье народное,

обращенье свободное,

а под личиной — смотри в оба —

лютая злоба.

Пиво пьют,

хлеб жуют,

того и гляди убьют.

* * *

Я — фокусник, как многие здесь,

позабыл спесь.

Из цирка ли

выгнали?