Первая охота Ивана

— Давай, мать, собирай нас с сыном на охоту! Пойдём за зайцами. Пора уже его приучать.

Так молодой отец семейства Гаврила говорил жене Евдокии, наскоро одеваясь, чтобы выйти во двор управиться со скотиной.

Ещё раннее утро, печь затоплена, греется вода в чайнике. Старший сын Иван на полатях и младший Витя в зыбке ещё крепко спят. Евдокия стала собирать на стол немудрёный завтрак, укладывать в походную котомку горбушку хлеба и кусок солёного сала.

Село Карпысак Новосибирской области — место действия рассказа «Первая охота Ивана». Рисунок начала XX века

Вскоре в дом вместе с клубом морозного тумана вошёл хозяин. Он уже с вечера собрал ружьё и патроны, силки и капканы, приманку для лис. Сейчас весёлый и бодрый, возбуждённый предстоящей охотой проверил, всё ли готово, стал будить сына.

— Иван, вставай! Пойдём со мной на охоту!

Мальчуган шестого года высунулся с полатей и смотрел ещё сонными глазками на отца, не совсем осознавая, что тот говорит.

— Взаправду возьмёшь?

— Слазь, завтракать по-быстрому, и айда!

Иван сразу проснулся, соскочил умываться и одеваться. Вот он уже вырос! Отец его доселе только в помощники по хозяйству брал, да посыльным по поручениям. Но сегодня он пойдет на ОХОТУ!

Мальчишке нравилось всё: и сборы, и возвращения с охоты отца. Сборы — это когда открывался заветный охотничий сундучок, в котором в ячейках лежали пыжи, выбитые из войлока, дробь крупная и мелкая, металлическая блестящая мерка, которой эту дробь засыпали в патрон, и ещё много всяких других интересных вещей. Охотничьи сборы сопровождала особая атмосфера: обстоятельность и неторопливость, аккуратность и осторожность, в которой происходило действо, разговоры, запах металла, кожи и пороха. Ружьё, патронташ и сундучок мальчугану настрого запрещалось трогать. Зато, когда отец возвращался, у Ивана было право первым доставать и нести домой добытого зверя или птицу, а также извлекать из котомки оставленные отцом кусочки хлеба. Эти кусочки казались ему самыми вкусными, потому что были переданы ему «от зайчика».

Иван торопился, боясь, что отец передумает, если он замешкается. Покончив с завтраком, стали одеваться. Отец учил сына, что охотник одевается тепло, и в то же время одежда должна быть надёжной и не стеснять движений. Гаврила надел патронташ, накинул на плечо ружьё, вещмешок с охотничьим снаряжением, а сыну повесил за спину котомку с едой.

— Иди, отцепи собаку, — послал он сына, а сам задержался и сказал жене, что проверит силки на зайцев в поле и пошлёт Ивана обратно, а дальше охотиться пойдёт сам, чтоб Евдокия вскоре ждала Ивана.

Маленький охотник деловито шагал рядом с отцом, стараясь не отставать, преисполненный чувства гордости и радости, что он уже вырос большой, такой чтобы его брали на охоту. Охотничья лайка разогревалась, бегая взад и вперёд около хозяев.

Разгоралось лёгким морозцем утро, когда охотники пришли к полю. За ночь его покрыло свежим сверкающим снегом, и мальчишке оно казалось огромным белым ровным, почти бескрайним. Накануне Гаврила поставил на своём поле озимой пшеницы силки на зайцев. Хорошо обученная лайка, опустив нос в снег, сразу включилась в работу. Вот уже, отыскав добычу, она заливается лаем, и мальчишка бежит смотреть, что она нашла.

— Есть! Есть! Заяц! Большой! — кричит Иван отцу, нетерпеливо подпрыгивая и размахивая руками.

— Ну вот и добыча, молодец, Иван! — хвалит он сына, распутывая силки.

И первого добытого зайца беляка отец водрузил на шею мальчишке, сняв с него котомку с припасами.

— Держи руками за лапки и неси добычу маме. Видишь следы, что мы с тобой оставили? Вот по ним и иди, возвращайся домой. А я ещё другие силки проверю, да новые снаряжу, — он подтолкнул Ивана к дорожке следов на снегу.

Потом долго провожал его взглядом, наблюдая, как Иван справляется с ношей и обратной дорогой. Мальчик шёл бодро, уверенно, подгоняемый желанием похвалиться добычей перед односельчанами и мамой. Гаврила проследил за сыном, пока его силуэт не превратился в чёрную точку. «Теперь уж ему село видно, — успокоился Гаврила, — Дойдёт».

Гаврила Петрович Нестеров с женой Евдокией Андреевной. 1970 г.

Мать уже несколько раз выходила во двор, высматривая сына. Наконец увидела, как важно он идёт посреди улицы, гордо поглядывая по сторонам: видят ли его, такого удачливого охотника и добытчика, односельчане? На плечах его, как огромный воротник, лежит заяц-беляк. Евдокия уважала мужа и очень годилась им. Гаврила сам работящий, умелый и рачительный хозяин, пахарь, умел плотничать и с техникой разбираться, теперь приучает сына к работе, к мужскому делу. Она смотрит на идущего домой мальчишку, улыбается и уже гордится сыном.

Большая рыба

Сегодня жара, бригадир отпустил детей пораньше. Младшие школьники всё лето заняты очень важной работой: сбором колосков, оставшихся после жатвы. На селекстанции выращивали не просто хлеб, а элитный, и каждое зёрнышко было на вес золота. Мальчишки с радостью разбежались по своим делам в поисках пропитания. С весны, когда из песка выбираются на свет степные черепахи, и до осени, пока не спрячутся в норки жирные суслики, мальчишки военных лет были основными добытчиками всякой съедобной «дичи». Загляни любому в карманы и увидишь полный набор «снастей» — силки, верёвки, рыболовные крючки, леску из конского волоса.

Толик, коренастый загорелый восьмилетний мальчишка с коротким ёжиком тёмных волос, и его друг Вилли торопились на старицу, которая давно ждала их в мальчишеских мечтах.

Вилли уже шестнадцать, но выглядел он едва ли на тринадцать. Худой и маленький еврейский мальчик никак не мог вырасти и возмужать — не хватало еды. Совсем недавно его семью, эвакуированную из Киева, подселили в недостроенный дом Толика, который до призыва на фронт начал возводить его отец Гаврила Петрович. Семья большая, потому он и заложил фундамент под просторный дом. Торопился, но до мобилизации успел поднять только полдома и накрыть камышом.

— Я плохо помню проводы его на войну. Врезалось в память, как взял он меня на руки и прижал к своей небритой щеке. Я вырывался, не понимал, дурачок, что он прощается со мной навсегда, — вспоминает отец. — Много народу приехало тогда в Казахстан: из Украины, России, Кавказа. Люди, измученные дорогой, голодом, потерями родных и близких, бежали от войны.

Ребячьи пятки тонули в тёплой мягкой дорожной пыли. Жара, звон кузнечиков, в чистом небе парящий орёл. Вот и старица, где иной раз таскали мальчишки разную рыбью мелочь.

Анатолий Гаврилович Нестеров (в рассказах — Толик)

Толик срезал удилище из прибрежного тальника, привычными движениями расправил снасти, ловко наживил крючок. А Вилли устроился рыбачить метров на пятьдесят дальше.

Первую поклёвку ждать пришлось недолго, но рыба дёрнула так неожиданно и сильно, что вырвала из рук удилище и потащила его к противоположному берегу. С мыслью о том, что уходит добыча, маленький рыболов сиганул в воду. Вилли, услышав всплеск, уже бежал на помощь. Вместе они выводили улов к берегу. От напряжения Толик даже прокусил нижнюю губу, руки дрожали, боялся, что самодельные снасти не выдержат. На берег выволокли не просто большого сазана, а огромного! Великан подпрыгивал на берегу, пучил глаза и раздувал жабры. Чешуя размером с пятак блестела на тёмно-зелёной спине и на желтовато-розовом брюхе.

Толик ошалел от нахлынувшего восторга. «Это ж сколько еды! — пронеслось в его голове. — Наверное, хватит всей семье на неделю. И сами наедимся досыта, и всю семью Вилли накормим!» Ему хотелось сразу показать всему миру, какую он поймал добычу! Тут же засобирался домой. А Вилли, захваченный рыбацким азартом, решил попытать свою удачу и остался на старице.

Нацепив сазана на кукан из толстой ветки и перекинув его через плечо, Толик скорым шагом направился домой, чувствуя, как рыбий хвост хлещет его по голым пяткам. Ноша была нелёгкой, но мальчик не замечал тяжести — ведь он нёс не просто рыбу, а еду для всей семьи!

Пробежав уже почти полпути, он вдруг вспомнил, что дорога домой лежит через чужое село. С тамошними мальчишками у Толика и его друзей не раз возникали ссоры и драки. Пацаны всегда делятся на ватаги: свой — чужой. «Чужие» иногда караулили и не пускали «своих» через единственную дорогу — мост. Но чаще были перемирия, и тогда все вместе играли в футбол или ходили в степь ловить сусликов.

«Отнимут!» — мальчишка остановился поражённый этой мыслью. «Мою рыбу отнимут! — застучала в висках прилившая кровь: — Что делать? Вернуться к Вилли? Ждать его? Идти вперёд?»

Вообще-то Толик всегда готов был постоять за себя, но сейчас он один и может нарваться на десяток таких же голодных пацанов. В то жестокое время часто срабатывали инстинкты и закон сильного. Что он принесёт на ужин своей семье, своим братьям, своей маме, если отнимут рыбу?

И он решился! Он побежит вперёд изо всех сил! Припустив по дороге, Толик ощутил в себе такую непреодолимую силу донести свою рыбу, что не слышал, как вслед ему подняли лай собаки, что-то кричали люди. Он весь превратился в ветер, бежал так, что не помнил, как ноги его принесли домой.

Рыба лежала на столе такая большая и красивая. Мать с уважением и любовью смотрела на своего маленького добытчика, а он всё рассказывал и рассказывал, как улыбнулось ему рыбацкое счастье и как с Вилли они боролись с рыбой.

Переходя из уст в уста, рассказ о рыбе вырастил её до невероятных размеров. Участник Сталинградской и Курской битвы Гаврила Петрович услышал эту историю после возвращения из госпиталя на костылях к зиме 1943 года.

Змея

«Вот же зараза! Чтоб тебя волки съели!» — в отчаянье ворчал Толик, в очередной раз соскакивая с кучи сложенных бревен. Опять берёт под уздцы молодую кобылу и снова ведёт к импровизированным подмосткам из брёвен.

Толику уже десять лет. Он хоть справен, коренаст, да и силой не обижен, но ростом пока маловат, не достаёт до стремени. Поэтому забраться в седло мог лишь с какого-то возвышения или приходилось просить помощи у старших, чтобы подсадили.

В колхозе небольшой табун лошадей, которых послевоенные пацаны любят и знают наперечёт их характеры, повадки и слабости. Мальчишеским рукам были послушны все, кроме одной кобылы. Её так и назвали — Змея.

Красивая, чрезвычайно умная, она в то же время не упускала случая повредничать, иногда довольно жестоко. Могла на полном скаку резко остановиться, отчего всадник по инерции летел через её голову в придорожную пыль, а то и в грязь. Мелких, которые не могли достать до стремени, изводила по-другому. Послушно позволяя подвести себя к куче брёвен или к ограде, с которой малец должен на неё сесть, ждала, когда он заберётся повыше. Как только он прицеливался вскочить на её широкую спину, Змея неспешно отходила всего на пару-тройку шагов и опять застывала в ожидании, перебирая ушами и кося хитрым глазом. Пацану приходится слезать с ограды, снова брать её под уздцы и вести к той же подставке. И так повторялось до тех пор, пока она не наиграется.

Старшие мальчишки частенько специально оставляли вредную Змею для коренастого Толика, а потом со смехом и гиканьем уносились в ночное или на колхозные работы.

В эти дни подростки постарше и женщины в дальних полях косят сено. А Толику велено проведать косарей, отвезти им нехитрый провиант и узнать — не нужно ли чего.

Братья Нестеровы. Слева направо: Виктор (в рассказе «Змея» — Витёк), Иван и Анатолий.

Он уже несколько раз ткнул Змею кулаком в бок от обиды и тяжело сопел от злости. Наконец удалось забраться на лошадь. Змея легонько бежала, Толик крепко держался, не доверяя кобыле, и ещё сердился за недавнюю вынужденную разминку. Но больше ничего не случилось. Его издалека увидели колхозники, собрались у стана. Наездника сняли с лошади, отвязали мешки с провизией, а Змея отошла в сторону к траве. Толик пошёл под навес попить воды, а потом устроился на сене отдохнуть. Сквозь дрёму слушал треск кузнечиков, жужжание пчёл, ловил обрывки разговоров женщин, обсуждавших новости привезённой им почты и писем с фронта. А когда косари разошлись по делянкам на работу, пошёл посмотреть, как работает его старший брат — жилистый, худосочный Витчик, как его братья звали между собой.

— Ну чего тут наработал? — поинтересовался Толик

— Чего надо, то и наработал. Что привёз? Кукуруза есть? — бросил Витчик, не останавливаясь.

— Нет, мамка не нажарила. Только чебаков полузгать захватил. Держи, — Толик протянул брату несколько вяленых рыбёшек.

Витчик остановился, держа литовку в правой руке навесу, левой стал запихивать чебачков в штаны. Они упрямо цеплялись сухими плавниками за края кармана, падали на стерню. И тут, возясь с рыбёшками, Витчик невольно взмахнул литовкой. Да так, что располосовал брату штанину и ногу на уровне голени.

Толик сначала не почувствовал боли, а потом вдруг полилась кровь. Витчик испугался, засуетился, не зная, что предпринять. Заголили ногу, посмотрели: рана вроде небольшая, но кровит сильно. Кое-как обмотав ногу снятой рубахой, раненый попытался встать и пойти, но получалось плохо.

— Сиди тут, я сейчас кого-нибудь приведу, — крикнул Витчик и побежал к стану.

Толик сидел, нога стала болеть, кровь, не останавливаясь, щедро напитывала неумелую повязку. Его немного тошнило, и кружилась голова. Вдруг он услышал лошадиное фырканье.

— Змея, это ты!

Лошадь подошла к мальчику потрогала мягкими губами его протянутые руки и коротко стриженую голову. А потом…

Потом опустилась рядом и почти легла, подставляясь под обессилевшего мальчугана. Толик вскарабкался ей на спину, обхватил лошадиную шею, Змея встала и, тихонько покачивая, понесла его к стану, откуда уже бежали люди.

Всё закончилось благополучно. И с Толиком, и с ногой.

А Змея? Нет, она не поменяла свой характер, она продолжала измываться над Толиком, когда он поправился. А он с тех пор перестал злиться на кобылу, шпынять её кулаками и терпеливо ждал, пока она наиграется.