Должно быть так: сквозь плоть, предмет
первоначальный виден свет,
идея божия слышна
в прошедшем сквозь тьмы, времена.
На стёртом диске пятака
не разглядеть герб и число,
но вес, размер свои пока.
И без убытка в ход пошло.
Снежный, ветреный вечер в конце декабря. Передвижной цирк зажигает огни. Видны мокрые от снега афиши и немногочисленные люди, пробирающиеся через сугробы ко входу.
Начинаем!
1
Цирк чертит свои круги
на земле, на пустыре,
за какие — ни ноги:
не то время в декабре,
перед суетой большой,
мишурой не только здесь —
солнце круг обходит свой,
умещает в цирке весь.
2
Циркачка,
выкрутасница,
лихачка,
манежная прельстительница масс
на раз —
взлетает в купол,
два —
и шире мах,
три —
с тьмой и светом впопыхах
барахтается,
успевает видеть
глаза,
полтыщи глаз,
и злоба их
пожёстче лонжи всякой бьёт под дых…
Вытягивает вверх её страховка,
живу
шутовку…
3
Нам мастерства не оценить,
сугубой точности движений —
не та пора, нет знаний тех,
в весёлом деле скучен гений;
наш грубый интерес — следить
падений груз и срывов смех.
4
Мы для того и ходим, чтобы смерть
застать, —
не медли с актом смелым,
пока — не твой черед, пока — судьбе
покажешь кукиш этим делом,
сорвёшь аплодисментов гром
в конце своём…
5
Так я зачем забрел сюда? Чего
увидеть захотел? Ты в мастерстве
прибавила, наверное. Летаешь
почти свободно. Я ж набрался веса
как будто за двоих.
Тебе б полмира
объездить, поражая тех и этих,
тряся с них денег, —
ты ж торчишь в провинциях,
как будто, овладев стихией воздуха,
обыкновенно ходить, ездить брезгуешь.
6
Ну, пора. Дирижёр взмахнул, и грянул
марш уверенный, мы пошли на сцену
представлять из себя веселье, в оба
наблюдать за расфраченной, полпьяной,
озверевшей толпой, на представленье
к нам пришедшей — чтоб посмотреть на то, что
её выше. Ах, не таким народом
заполнять бы ряды, теснить теснее.
7
Кто устремлен глазами на сей цирк,
на клоунов — зырк, на жонглёров — зырк.
Кто страшен в напряжении своём.
Кого за своего не признаём.
Кто часто дышит, повторяя ритм
оркестра, пот течёт и лоб горит.
Кто странно искажается лицом,
как был, так остаётся простецом.
Кто верит в наше дело, как и мы
не верим в смысл цирковой кутерьмы.
8
Цирк бредёт вокруг пустой,
ждущей, жаждущей арены,
цирк играет пестротой
пошлой, необыкновенной.
Цирк готовится на раз,
без излишних слов, усилий
души ваши взять — сейчас
их как стиснули, схватили.
В три погибели согнут
путь наш — след в след зренье ваше;
полон цирк, полны рядов
концентрические чаши.
9
А ты ещё в гримёрке, руки, ноги
досадливо и суетливо трёшь,
их мышцы разминаешь; рюмка, следующая
бодрят дух, ещё время есть тебе
сосредоточиться, прочесть молитву —
или какие ты там заклинанья,
не понимая смысла, повторяешь…
10
Тёмная моя комната,
есть полчаса
до начала дела —
блёсткого представления,
и
выдерживаю молчанье,
а хочется выть —
невозможное ожидание
как скоротать?
Ноют вдоль, поперёк всего тела
будущие переломы, травмы.
Рюмку-то одну можно,
нужно;
опять запрятали,
но я не такая дура:
фляга к ноге приторочена,
за чулочком, с коньячком, припрятана,
а иначе как на этакие верхотуры
лезть,
залезать,
чтоб оттуда — порх?
11
Бог зрелищ, хохотун, вертун, ты — бог цирка,
прими слова сии, как будто молитвы,
а искренность моя любых других выше,
кручусь-верчусь в твоих руках ибо.
Не отпусти меня, не дай упасть в прорвы
небесных пут, подставь чего земли мягче!
Но ты не слушаешь, ты ждёшь в жерло цирка
благую жертву — не меня хоть бы.
12. Хор
А начали сегодня плохо,
не пошло сначала.
Дело не без подвоха.
Удачи мало.
Лажают люди и лошади,
распорядитель
чудит — на широкой площади
шатров строитель.
Медленные движения,
разброд, шатанье.
Даем представление —
рвань перед дрянью.
13. Корифей
Вы пьяны безумно, что ли?
Хоть мало пили,
не годны для пошлой роли,
её усилий.
Взбодрись, всяк фигляр и гаер!
Сейчас сыграем
свободно — предполагая
шатру стать раем.
Огнями небесной тверди
расцвечен купол,
дрожит, но удержат жерди,
сорваться глупо —
играйте ж сверх всякой силы
и безобразно,
рвя голос,
тугие жилы!
Даёшь соблазна!
Ну вот, после всяких парад-алле и начинается настоящее представление.
14. Атлеты
А сила ходит ходуном,
вздымает грузы вверх,
а сила в теле молодом
всегда ведёт на грех.
Ей уступает — слаб — металл,
цепь рвётся, сталь дрожит —
не запыхался, не устал
хват-богатырь, спешит
давить из камней тёмный сок,
солёных солоней,
растерть в пыль-хрящ, в труху-песок
подгорных кость корней.
Чего ещё? Котомка-груз,
в ней мал-мало земли —
поднять её, порвать сеть уз
всё раньше не могли.
Осилит ношу Святогор
и чёрный гроб в щепу
размечет — кончен приговор,
порядка сдвинут спуд.
И покачнется божий мир,
стряхнёт с себя людей,
пойдёт, крутясь, стеная, вир
всё шире, веселей.
15. Атлеты
Такими-то забавами
мы заняты, ледащие;
мах левыми, мах правыми —
веса ненастоящие
порхают, стали ржавыми,
и лёгкие курящие
хрипят басами бравыми,
нас манят славы вящие.
16. Жонглёр
СТРОФА
Силы постоянного падения,
вёрткие извивы траекторий
заключаю в ровные орбиты:
сколько-то хватает мне умения,
чтоб одна одной, друг другу вторя,
пролетали, чётки, ветром шиты.
АНТИСТРОФА
Сколько их — шаров, колец — считающий,
вычисляю время, не столкнуться
чтобы — во вселенной места много, —
я, в кругах стоящий, их вращающий,
заставляю путь ко мне вернуться.
Перводвигатель навроде бога.
Двенадцать колец, одиннадцать мячей, восемь булав.
17
СТРОФА
И в этом деле есть рекорды:
одно, другое прибавляем
и невозможной цифрой гордой
мы славы новые стяжаем.
АНТИСТРОФА
И выше, выше возгоняем
диаметры кружений, хорды
падений. Лёт живой стесняем
движеньем и натягом корда.
18
Оживший паноптикум честный наш цирк:
бегут, верещат лилипуты,
их лёгкий подскок, их опасный кувырк,
их номер не дольше минуты.
Лишь малая смерть полуросликам, да
лишь малое к ним любопытство,
а сколько упорного было труда
заставить их этак беситься!
19
И откуда сил в тщедушном тельце
столько? Управляюсь с ними вроде,
мню себя почти рабовладельцем,
Гулливером в их чудном народе.
* * *
Ну а сами всё ли понимают:
кто они, как их дела смешные
всякие? Шалят они на сцене,
а глазёнки умные и злые.
* * *
А когда уйдёт последний зритель,
цирк закроют, верхний свет потушат —
выбегут на сцену и представят
зрелища не нашего калибра,
полные высокого трагизма, —
а смешно как, сука,
аж до колик.
20. Укротительница
Ничего и не страшно — шаг шатает
не от всяких там чувств каких, предчувствий,
не от голода своего, чужого,
а от тряски живой — от пьянки, блядки,
Я заснула под утро, в мех уткнувшись
жаркий, зверий, вонючий, сама в клетке.
Ох, подельники, собутыльники, вы,
друг хвостатый, зверище полосатый,
вы уж как-нибудь сами, без хлыста чтоб,
добровольно давайте представленье.
Я, такая вся в блёстках, подчиняюсь
ритму, замыслу, грации движений.
21
СТРОФА
Мы не только имена
звéрям раздаём, но и
тяжелее бремена —
ради к младшим им любви.
Неврождённые черты
проступают сквозь шерсть, мех:
были вглубь глаза пусты,
а теперь в них смысл и грех.
АНТИСТРОФА
Представление идёт,
как порядок учредил,
зыркает зверь, срока ждёт
утоленья новых сил.
Был холодный зверий пар —
стала тёплая душа,
ум, очнувшись ото сна,
первой понимает смерть.
22
Хищники
Свистят кнутами жгучими —
мы щеримся, мы рыкаем,
мы взлетами прыгучими
большие тумбы двигаем.
Копытные
Мы скачем — мах копытами,
на нас попоны красные,
в делах, кругах испытаны,
циркóвые, гривастые.
Слоны
С неприрождённой грацией
подбрасываем хоботом
и ловим, и овацией
заходится цирк, хохотом.
Прочие
Считаем цифры хитрые,
на чём колесном ездием,
вертлявые и быстрые,
собаки и медведи и
те, кто не в бестиарии,
не так — в бреду горячечном —
непредставимы — парии,
арены пролетарии,
в запретном и изнаночном
мы представленье движемся
по-над ареной видимся,
по-на свету корячимся.
23
Белый клоун
Смех утробен, жуток, жгуч;
глупый баловень народа,
клоун ловит солнца луч
рыжий, как его природа.
Рыжий клоун
Смех — печалей старший брат,
снится цирку сон печальный:
белый клоун виноват
всею силой завиральной.
Корифей
Оба наших дурака —
несмешные тунеядцы;
мнут друг другу друг бока,
вкруг охаживают братцы.
Клочья вверх — пух-прах — летят,
бьют со злобой неумелой;
зрители галдят, глядят
на такое смеха дело.
Зритель — шýту младший брат
в этой злобной, смертной сшибке;
нависают ряд над ряд,
невредимы по ошибке.
24
Смех над упавшим,
смех над побитым
в природе нашей,
гладных и сытых,
нищих и вящих, —
смех обоюдный
раж настоящий,
грех неподсудный.
25. Фокусник
Я, бывает, когда не в настроенье,
когда силы мне тяжки, ненавистны,
то сам хитрыми, слабыми руками
попытаюсь с послушным реквизитом —
но момент упускаю, и пустая
шляпа передо мной, а кролик в клетке:
всё, что кроме чудес, выходит плохо.
* * *
Страшно мелкому, что я извлекаю,
злясь, из небытия ему собрата…
Кролик, меха комок, а понимает,
что не надо бы так вот перед чернью,
забывая о правилах искусства…
Честным чудом, не хитрою сноровкой.
26
Цилиндр снимаю, достаю
из тесноты его
зверей — на малых познаю,
пытаю мастерство.
Затем тащу из тьмы другой
серьёзнее улов —
жонглёров цирка моего,
гимнастов и шутов.
Я достаю им реквизит,
какой кому решил,
извлёк я купол — вон висит,
арену расстелил.
Я зрителей, тесня тесней,
по кругу рассадил;
цилиндр трясёт ещё сильней
избыток грозных сил.
Конца и края жерлу нет —
тяну, ещё тяну,
не всю ли вытянул на свет
весёлую страну:
поля, леса, и море, и
хребты великих гор —
все, руки из чего мои
составили простор,
твердь звёзд, земную пестроту;
не Бога ль самого —
заполнить мира пустоту,
не знавшего Его?
Цирк напряженно ждёт следующего номера.
27. Хор
Вот теперь действительно начинается дело;
поразмяли руки аплодисментами,
поразмяли души смехом и сладким ужасом —
вот теперь действительно начинается дело:
выходят на арену две куколки,
возносятся под купол, как бог машиной;
замер цирк, как сдернули перешептываний
гул,
перемигиваний пелену сорвали.
28
Ты выбежала, лёгкая, вперёд
своей подруги, улыбнулась, руки
взметнула, нас приветствуя, взметнулась
на высоту — что не своею силой,
и не сказать. Как будто тяготенье
с себя стряхнула. Но не лист безвесый,
туда-сюда носимый ветром, нет,
но сгусток воли, силы, смысл искусства
в зенит вознёсся цирка.
29. Хор (на разные голоса)
Па-
рение,
кру-
жение.
вот —
действительное
представление!
И как им повезёт сегодня?
Открыта ли преисподняя
для блёстких полётов, вёртких
над областью страхов мёртвых?
Мускулы сведены,
движения решены,
высота взята,
мантия — вон — снята,
ничто не мешает,
пыль летает
в разгоряченном луче,
сердце стучит бойчей —
не остановиться,
шаг спуститься
делают — и свободный
лёт в близкий свет, холодный.
Как будто стихия переменила своё естество:
держит воздух,
вязкость приобретает,
не прободать его,
и безопасно по нём летает
та, чьё лицо страха не выражает,
а, кроме страха, и нет на нём ничего.
30
Вы сидели в ложе, наблюдали
за работою, игрой прыгуний:
над ареной девы подлетали,
их канатов чуть дрожали струны.
Свет в глаза мигает бесноватый —
кто же так направил, сумасшедший? —
не увидеть смерти миг крылатый;
сдуру нам ещё зарукоплещут,
этот срыв за лучший трюк считая:
Лихо траекторию загнули!
Как же можно этаким манером
двигаться по воздуху, пустая
как стихия держит? Держит, х…ли,
не удержит — но страховке верим.
31
Это было по правилам обычным
тяготенья: вдруг ловкость уступила
тупой силе — расчёты не сбывались,
тренированное слабело тело,
становилось обычным трёхпудовым
весом на скоростях обыкновенных
при падении, с плоскостью встречалось,
раздроблялось. Суставы, плоти рвались.
32
А зеркал-то наставили — углами
искажали движенье, сохраняли,
и душе мёртвой страшно было видеть,
как в отставших, стократных отраженьях
ты, живая, мелькаешь, успеваешь
прокрутиться ещё, ещё до смерти —
когда мёртвая на полу лежала,
когда пенилась кровь, дымясь бежала,
застывала, темнела, холодала.
33. Хор (на разные голоса)
Срыв,
хруст —
купол
пуст;
грянь,
оркестр,
прянем с мест
посмотреть
саму смерть!
Для смерти всем дело:
звéрям — рычать,
людям — кричать,
верху — качать,
низу — встречать,
нам — умирать.
Давай быстрей
со сцены труп,
и веселей
чтоб звуки труб,
и ярче свет,
игра цветов —
мол, смерти нет,
мол, трюк таков.
34
Сорвётся силач,
упустит жонглёр,
фокусник спутает карты,
звери кровь чуют,
нервно рычат,
клоун натужно шутит.
35
Упала. Кто из двух, пока не видно.
Я вскакиваю с места, я бегу,
расталкивая публику: я — врач,
пустите, пропустите. Унесли —
стою один, дурак, среди арены,
в крови ботинок левый…
И меня
выводят в коридор. Нашатыря
к ноздрям подносят. Тоже мне лепила,
такой больной и нервный…
Выворачивает…
36
Медленно ворочаются крылья
мельниц — не господних, как Господних;
мы — причина тягостных усилий,
легче лёт и мах пойдут с сегодня.
Нет твоей судьбы, снята задача
измышлять ходы, срока ей, кары;
вся ты, больше ничего не знача,
трупом труп — уносят санитары.
37. Хор
СТРОФА
А нужно ли предполагать:
мол, в этих тоже есть душа —
в прыжках чего не растерять,
не растрясти что в антраш
в чьих блёстках вся арена-мать.
АНТИСТРОФА
И эта малость к Богу прям;
поскольку тело камнем вниз,
такой полёт не видно нам —
гимнастки, девочки каприз
с её второй напополам.
38
Я пошёл, чуть шатаясь, чуть бледнея:
сколько ж лет тому… Помню коридоры,
где, куда повернуть; дошёл до двери,
ручку дёрнул — закрыто — две хозяйки
проживали: мертва одна, вторая —
в морге? или больнице? на допросе?
И отпустят ли скоро — неизвестно.
* * *
Сел у двери сидеть — споднизу дуло,
задремал — сны неслись в нелучшем виде…
39
Как увидала, подёрнулось дрожью лицо молодое:
пьян, что ль? Пихнула ногой: просыпайся, бездельник, не надо
быть на виду, мне вниманья и так слишком много досталось,
с обыском завтра заявятся — нынче ж всю вынули душу,
долгий, пустой разговор…
40
Закурю? — Угощайтесь. Затяжка…
Как объяснишь им специфику? Только к словам и цеплялись,
всё выясняли: кто с кем спал; какие финансы большие
мы поделить не могли — весь трёхмесячный долг по зарплате;
были какие возможности как-то неловко качнуться,
сбить её с толку, с полёта? — Такие возможности были. —
А! — И по новой морока. И что в этой смерти неясно?
Заходят. Цирковая гримёрка. Маленькая, аккуратная, оформленная в светлых тонах.
Что удивительно — по всем стенам полки с серьёзного вида книгами.
41
В нашем святом ремесле гибель — это решённое дело,
всячески только её отдаляем, но суть приговора
приняли, только вступили на шаткие те верхотуры
цирка; томящей отсрочки дольше она не хотела,
просто устала. И, значит, обратно наверх ни ногою.
42. Б…
А было б лучше, если б смерть
её насильственна была;
пусть подозрения терпеть —
больная б совесть ожила,
потом (чего ещё больней)
дурная б забурлила кровь;
всё, что я вспоминал об ней, —
всё превращалось бы в любовь…
Всё обретало б смысл и власть
и обрастало бытиём;
печальна девы мертвой власть,
мы б мстили за неё вдвоем.
Есть что-то в обстоятельствах этой смерти неправильное и неправдоподобное.
Невозможность скорбеть?
43
Найду того, кто подпилил
трубу конструкции; там, где
хвататься, маслицем полил,
чтоб ей скользнуть к своей судьбе;
найду того, кто ослепил:
мол, в белый свет лети, порхай;
кто маршем, тушем оглушил —
следов-то —
только замечай.
По стаканам разливается водка.
44
Она не мучилась? — На полтора часа
хватило жизни в теле тренированном;
о, если б знать, то легче, тоньше путами
привязываться к жизни… Так хотелось ей
курить — а как в палате? — и отмучилась,
лицо похолодело, не утратило
сосредоточенной, присущей злобности…
45
Она так любила полёта миг шалый,
и денег, и денег всё было ей мало —
на что-то копила себе капиталы, —
но бог с ней, с покойной, я тоже устала,
я тоже устала — теперь куда деться?
На высях продрогнуть, внизу отогреться?
Как в нашем позорном, святом ремесле
в единственном мне оставаться числе?
Кого найти веса со мной одного,
с похожей фигурой прыгунью — кого?
Одна за двоих то есть буду крутиться —
подбросить себя, поддержать, поклониться.
46
Покойницу я очень не любила:
она была горда, была умна,
она себя от всех отгородила,
со мною обходилась вскользь она —
всё с книжечкой, даже когда пьяна.
Ни слова в простоте, всё с подковыркой,
с сознанием дистанции своей;
в прямом, навыказ, обаянье цирка
всё путанно, всё ложь казалось ей;
меня пугала, мах качнув сильней.
Они чокаются и смотрят друг на друга — что-то между ними происходит, какая-то химия.
47
По-сестрински приобняла.
Без слёз. Насквозь глаза пусты.
Ты раньше чувственней была.
Мне раньше преданней был ты.
Чего ещё? По рюмке? Лей.
Махнули. И сивушный дух
поплыл по комнате твоей,
так тесной для сидящих двух.
48
Он вот — сидит передо мной,
плюгавый, серый, чуть живой,
бормочет что-то о своих
давнишних страхах — мне до них
какое дело? Беден он,
в меня нисколько не влюблён.
Чтоб тратить время на таких,
ищите глупых, молодых.
49
Допив что было — полуштоф — в гримёрке,
пошли в кабак ближайший, «У циркачки»,
долги там пропивают и подачки
арены соль и зрители с галёрки.
* * *
Там мы любили сиживать втроём,
болтая кой о чём, глотая ром,
там разговор был всяко, всех цирковый,
но там теперь другой порядок, новый…
50
Зачем-то вы в богемное кафе
пустили мрачных типов в галифе,
вертлявых спекулянтов, и тузов
чёрного рынка, и негоциантов
по марафету…
Со стен всего света
афиши смотрят, суетно пестрят,
дополнены: усы, чего похуже;
и телефоны — если отдых нужен.
51
Кабак полутёмный, и музыка злая
струится и длится — волнуясь, играя.
Заходим с морозу в зловонную яму:
нам к стойке, за рюмкой куда идти? — Прямо!
И как не боятся таким суррогатом
травить нас, поить нас за скромную плату!
Хозяйка сидит — вид не юный, не старый,
гаванской дымит настоящей сигарой.
Табачные, сизые, плотные волны
трясутся от хохота бабы огромной.
* * *
Разлив ни минуты ток не прекращает,
стаканы и кружки собой наполняет.
С прихлёбом, приглядом идут разговоры,
мычащие, злобные, нудные споры.
И, водкой налиты, как смертью убиты,