Нет в Рос­сии семьи та­кой,
Где б не па­мя­тен был свой ге­рой…
 

 Они бы­ли как два боль­ших дре­ва од­ной яб­ло­ни, ког­да ко­рень об­щий и здо­ро­вый, а даль­ше — од­но де­ре­во вы­рас­та­ет силь­ным и пло­до­но­ся­щим, а дру­гое по­сте­пен­но сох­нет, сгорбли­ва­ет­ся и, в кон­це кон­цов, тре­щит и ло­ма­ет­ся.

А об­щий ко­рень в том, что оба они, мо­ло­дые, ушли на фронт, храб­ро сра­жа­лись, оба вы­жи­ли, но вер­ну­лись ин­ва­ли­да­ми. Эти двое — Илья Се­мёно­вич и Марк Да­ви­до­вич. Илья — род­ной брат ма­мы, а Марк — дво­ю­род­ный.

Мы из Ки­е­ва. Ма­ма в двад­цать лет вы­ско­чи­ла за­муж за ле­нин­град­ца, стар­ше её на де­сять лет, уже ав­то­ри­тет­но­го спе­ци­а­лис­та в обо­рон­ной об­лас­ти. Мы ста­ли ле­нин­град­ца­ми за три го­да до на­ча­ла вой­ны. В ав­гус­те со­рок пер­во­го в Но­во­си­бир­ске об­ра­зо­ва­ли фи­ли­ал пред­при­я­тия, где стал ра­бо­тать отец, его на­зна­чи­ли глав­ным ин­же­не­ром, и мы всей не­боль­шой се­мей­ной фло­ти­ли­ей от­пра­ви­лись на Вос­ток. Бло­ка­да слу­чи­лась пос­ле нас.

Ки­ев бом­би­ли в пер­вый же день вой­ны — 22 июня, в ав­гус­те на­ча­лась мо­би­ли­за­ция.

Илья к это­му вре­ме­ни уже стал ин­же­не­ром, ему двад­цать во­семь лет, же­нат граж­дан­ским бра­ком на укра­ин­ке По­ли­не, жен­щи­не яр­кой, ры­же­во­ло­сой, с ак­ва­релью вес­ну­шек на ли­це. Они жи­ли в ком­на­те По­ли­ны в том же до­ме, где в не­боль­шой квар­ти­ре оби­та­ли рань­ше и мы — ма­ма, ба­буш­ка и я.

Марк, ему все­го двад­цать, за­кон­чил два кур­са пе­да­го­ги­чес­ко­го ин­сти­ту­та, го­то­вил­ся стать пре­по­да­ва­те­лем ма­те­ма­ти­ки.

Илья и Марк при­шли в рай­во­ен­ко­мат вмес­те, но на­пра­ви­ли их в раз­ные ро­да вой­ск. Илью опре­де­ли­ли в мор­скую пе­хо­ту, в де­сант­ные час­ти. Ещё до вой­ны он про­шёл под­го­тов­ку мор­ских пе­хот­ных стрел­ков на сбо­рах в Ба­лак­ла­ве, про­явил спо­соб­нос­ти снай­пе­ра, и ему бы­ло сра­зу при­сво­е­но зва­ние стар­ши­ны.

Де­сант­ни­ки вы­са­жи­ва­лись с ка­те­ров в укреп­лён­ных вра­жес­ких рай­о­нах, под не­пре­рыв­ным ог­нём. Мно­гие по­ги­ба­ли, но, слов­но за­кры­вая со­бой ог­ром­ную ам­бра­зу­ру про­тив­ни­ка, от­кры­ва­ли сво­им по­дви­гом, пусть на ко­рот­кое вре­мя, путь иду­щим сле­дом час­тям Крас­ной Ар­мии.

Мар­ка на­пра­ви­ли на уско­рен­ный курс Харь­ков­ско­го тан­ко­во­го учи­ли­ща, по­том — в полк ле­ген­дар­ных Т-34, уже млад­шим лей­те­нан­том. Стал луч­шим в пол­ку на­вод­чи­ком ору­дия.

Я по­зна­ко­мил­ся осо­знан­но с мо­и­ми дядь­я­ми уже пос­ле вой­ны. На­зы­вал их сна­ча­ла по име­ни и от­чест­ву, по­том час­то по име­ни, ни­ког­да не ис­поль­зуя сло­во «дя­дя».

Илья был сред­не­го рос­та, до­ста­точ­но спор­тив­ный, но хруп­кой тон­кой кон­сти­ту­ции, ша­тен, скром­ной внеш­нос­ти. Марк, на­про­тив, ока­зал­ся круп­ным муж­чи­ной, куд­ря­вым блон­ди­ном с го­лу­бы­ми гла­за­ми, силь­ным фи­зи­чес­ки, да­же имел спор­тив­ный раз­ряд по бок­су.

Илья уже в де­каб­ре 1942 го­да участ­во­вал в Кер­чен­ско-Фе­о­до­сий­ской опе­ра­ции, целью ко­то­рой яв­ля­лась за­держ­ка про­дви­же­ния нем­цев к Се­вас­то­по­лю. Но успех был вре­мен­ный, хо­тя и вре­мен­ные успе­хи из­ма­ты­ва­ли вра­га и за­став­ля­ли его по­нять — по­бед­ным мар­шем, как это бы­ло в Ев­ро­пе, по Рос­сии не прой­ти.

Де­сант­ник Илья при этом пер­вом де­сан­те по­лу­чил пер­вое ра­не­ние и по­вы­ше­ние в зва­нии. Ра­не­ние бы­ло не тя­же­лым — пос­ле двух ме­ся­цев в гос­пи­та­ле и крат­ков­ре­мен­ных офи­цер­ских кур­сов Илья стал млад­шим лей­те­нан­том, вер­нул­ся в де­сант­ные час­ти, участ­во­вал в под­го­тов­ке и про­ве­де­нии Кер­чен­ско-Эль­ти­ген­ской опе­ра­ции в но­яб­ре 1943-го.

Илья Cемёнович был сдер­жан в рас­ска­зах о вой­не, и я с тру­дом, по об­рыв­кам на­ших уже пос­ле­во­ен­ных бе­сед, кон­ст­ру­и­рую де­та­ли его по­след­не­го боя.

В этом де­сан­те Илья был на­зна­чен ко­ман­ди­ром ро­ты. Вброд — в но­ябрьс­кой хо­лод­ной во­де под при­кры­ти­ем но­чи — уда­лось вы­са­дить­ся на ска­ли­с­тый бе­рег, но нем­цы об­на­ру­жи­ли де­сант и по­ве­ли шкваль­ный, истреб­ля­ю­щий огонь. Ро­та за­лег­ла, огонь не пре­кра­щал­ся. На­ша ар­тил­ле­рия не ока­зы­ва­ла ожи­да­е­мой под­держ­ки. Илья под­нял­ся во весь рост, с ав­то­ма­том и гра­на­той, с при­зы­вом «Впе­рёд!..», успел толь­ко бро­сить гра­на­ту — и упал, сра­жён­ный от­вет­ным ог­нём. Но ро­та рва­ну­ла че­рез рас­ще­ли­ну ска­лы, не ви­ди­мую нем­ца­ми, и уда­лось за­кре­пить­ся на бе­ре­гу, обез­опа­сив вы­сад­ку по­до­шед­ших час­тей на­шей ар­мии. По­до­бра­ли ра­не­но­го и кон­ту­же­но­го Илью уже са­ни­тар­ки дру­гой час­ти.

Он был пред­став­лен ко­ман­ду­ю­щим к зва­нию Ге­роя Со­вет­ско­го Со­юза, но на­гра­ди­ли ор­де­ном Крас­ной Звез­ды. Из­вес­тие о на­граж­де­нии Илья по­лу­чил уже в гос­пи­та­ле, где ле­жал серь­ёз­но кон­ту­жен­ным, ле­вая ру­ка — пе­ре­би­та. Ле­че­ние — дол­гое, по раз­ным гос­пи­та­лям, по­след­нее — в Во­ен­но-мор­ской ме­ди­цин­ской ака­де­мии в Ле­нин­гра­де. Пос­ле оче­ред­ной пе­ре­сыл­ки в дру­гой гос­пи­таль след его за­те­рял­ся.

В 1943 го­ду ба­буш­ка по­лу­чи­ла от­вет на за­прос в Моск­ву о на­хож­де­нии сы­на — ма­лень­кое пись­ме­цо на тон­ком по­лу­проз­рач­ном клоч­ке бу­ма­ги. Оно до сих пор у ме­ня в па­мя­ти — на ма­шин­ке, под уже из­но­сив­шу­ю­ся ко­пир­ку, бы­ло от­сту­ка­но: «Ваш сын Илья Се­мёно­вич Ле­вин счи­та­ет­ся без вес­ти про­пав­шим». Ба­буш­ка сжа­ла гу­бы и ти­хо за­пла­ка­ла.

* *
В этом же со­рок треть­ем, жар­ким ле­том, Марк участ­во­вал в Кур­ской бит­ве на уже усо­вер­шенст­во­ван­ном тан­ке Т-34, с боль­шой баш­ней, эки­паж — пять че­ло­век, в баш­не — ко­ман­дир, за­ря­жа­ю­щий и на­вод­чик ору­дия, в глу­би­не рас­по­ла­га­лись ме­ха­ник-во­ди­тель и стре­лок-ра­дист.

Марк был сим­па­тя­гой, са­ни­тар­ки из мед­сан­час­ти, при­пи­сан­ной к тан­ко­во­му пол­ку, смот­ре­ли на не­го весь­ма вни­ма­тель­но (в пе­ри­од не­боль­ших уче­ний и под­го­тов­ки — бы­ло вре­мя и на это). И толь­ко од­на, кра­са­ви­ца — пол­нень­кая Аня По­но­ма­рен­ко, об­во­ра­жи­ва­ю­щим взгля­дом смот­ре­ла на не­го как буд­то рав­но­душ­но. И ког­да Марк под­ка­ты­вал к ней, охлаж­да­ю­ще го­во­ри­ла: «Марк, сей­час вой­на — не вре­мя для воз­ды­ха­ний».

И вот — Кур­ская бит­ва, са­мое гран­ди­оз­ное тан­ко­вое сра­же­ние Оте­чест­вен­ной вой­ны. Марк — на­вод­чик ору­дия. Уме­ло ма­нев­ри­руя, точ­ной на­вод­кой, по­рой на­ру­шая при­ка­зы ко­ман­ди­ра пол­ка, не со­всем точ­но пред­став­ля­ю­ще­го ближ­нюю об­ста­нов­ку, эки­па­жу уда­ёт­ся вы­вес­ти из строя де­вять тан­ков про­тив­ни­ка. Танк от­ме­чен вра­гом, танк под при­це­лом. По­па­да­ет вра­жес­кий сна­ряд, ору­дий­ное ду­ло ис­ко­рёже­но, баш­ню за­кли­ни­ло. Марк, как са­мый силь­ный, пы­та­ет­ся от­крыть люк. И вот ока­зы­ва­ет­ся, вслед за тан­ком, при­кры­ва­ясь его бро­нёй, бе­жа­ла Ан­на. Она бес­страш­но вска­ки­ва­ет на танк и сна­ру­жи пы­та­ет­ся от­крыть люк. Люк от­крыт, Марк до­ста­ёт ещё не ото­шед­ших от силь­но­го уда­ра ко­ман­ди­ра Юр­ку Пет­ро­ва и за­ря­жа­ю­ще­го Лёв­ку Ко­п­те­ва. Ан­на уже спрыг­ну­ла с тан­ка и встре­ча­ет их на рас­ка­лён­ной зем­ле. Но танк ещё под вра­жес­ким при­це­лом — по­па­да­ет вто­рой сна­ряд. Сно­ва за­кры­лась крыш­ка лю­ка. Оскол­ки сна­ря­да сби­ва­ют Мар­ка с ног, он, ещё удер­жи­ва­ясь за кор­пус, па­да­ет на зем­лю. Кровь хле­щет — ка­жет­ся, из ле­вой но­ги. Танк вспы­хи­ва­ет и го­рит. Не­про­ни­ца­е­мый дым. Ме­ха­ник-во­ди­тель и стре­лок по­ги­ба­ют в ог­не, их спас­ти не уда­ёт­ся. Ан­на кри­чит:
— Ско­рей та­щи­те его в во­рон­ку!

Втро­ём они пе­ре­но­сят Мар­ка в во­рон­ку от сна­ря­да… Ан­на сно­ва:
— Бе­ги­те в са­ни­тар­ный ав­то­бус за но­сил­ка­ми, ос­то­рож­ней, по обо­чи­не ов­ра­га, я оста­нусь с ним!

Марк то те­рял со­зна­ние, то сно­ва воз­вра­щал­ся к дейст­ви­тель­нос­ти. Ан­на опре­де­ля­ет — мно­жест­во оскол­ков в ле­вой но­ге, над­ре­за­ет брю­ки, осво­бож­дая но­гу, и на­чи­на­ет пе­ре­вяз­ку.
— Марк, ле­жи ти­хо, по­ка на­ши тан­ки про­рвут­ся!

Марк, при­дя в се­бя, об­ни­ма­ет Аню, ти­хо мол­вит: «Спа­си­бо» и сно­ва те­ря­ет со­зна­ние. Даль­ше ни­че­го не пом­нит. Но на­всег­да за­пом­ни­ла Ан­на — под­о­спе­ли с но­сил­ка­ми Пет­ров и Ко­п­тев и ещё од­на са­ни­тар­ка. Бой вре­мен­но за­тих. До­бе­жа­ли до са­ни­тар­ной ма­ши­ны. Подъ­ехать бы­ло не­воз­мож­но — вся зем­ля из­ры­та во­рон­ка­ми от сна­ря­дов.

По­ле­вой гос­пи­таль. Опе­ра­ция. Хи­рург, одес­сит, до­был из ле­вой но­ги один­над­цать оскол­ков, два оста­лось на­всег­да, связ­ки пе­ре­би­ты, но­ге пред­сто­я­ло на­всег­да остать­ся в пря­мом нес­ги­ба­е­мом со­сто­я­нии. Но ещё пред­сто­я­ло дол­гое ле­че­ние в гос­пи­та­ле, что­бы не хо­дить на ко­с­ты­лях, а хо­тя бы с пал­кой.

Ан­на с тан­ко­вой частью ухо­ди­ла на За­пад. На про­ща­ние по­це­ло­ва­ла Мар­ка в щёку.
— Пи­ши мне, Ма­рик! Мо­жет быть, и най­дём­ся пос­ле По­бе­ды!

Она с тру­дом сдер­жи­ва­ла ры­да­ния. Про­рва­лось, толь­ко ког­да вы­шла из па­ла­ты.

На про­ща­ние хи­рург-ост­ряк, ска­зал с оче­вид­ным одес­ско-ев­рей­ским ак­цен­том:
— Ну, Ма­ра, твоё ев­рей­ское счастье: глав­ный наш ор­ган не за­дет, ещё смо­жешь-та­ки, уве­рен, де­во­чек та­ки бу­дешь иметь».

* *
Илья пос­ле дол­гих пе­ре­сы­лок из гос­пи­та­ля в гос­пи­таль и ко­неч­ной оста­нов­ки в Во­ен­но-мор­ской ака­де­мии так и остал­ся при силь­ной кон­ту­зии, у ле­вой ру­ки ра­бо­та­ло толь­ко пле­чо, ло­коть и кисть поч­ти не управ­ля­лись и бес­по­мощ­но по­вис­ли. В Ле­нин­гра­де он и ко­мис­со­вал­ся. В со­рок чет­вёр­том, пос­ле осво­бож­де­ния Ки­е­ва, рва­нул в род­ной го­род. Он всё же на­зы­вал По­ли­ну же­ной, но она не по­да­ва­ла о се­бе ни­ка­ких вес­тей. На­пра­вил­ся по зна­ко­мо­му ад­ре­су.

Кре­ща­тик был силь­но раз­ру­шен. На од­ной сто­ро­не сне­се­ны бом­бёж­ка­ми все до­ма, на дру­гой — оста­лось один­над­цать. Ру­и­ны, ру­и­ны — гру­ды рас­ко­ло­тых кир­пи­чей, му­сор и пыль. Но наш дом, на при­мы­ка­ю­щей к Кре­ща­ти­ку ули­це, остал­ся не­вре­дим. По­ли­ны не бы­ло до­ма. Со­сед­ка Ли­да, ко­то­рую он знал и до вой­ны, ка­ким-то стран­ным го­ло­сом, то ли ехид­ным, то ли со­чувст­ву­ю­щим, сра­зу со­об­щи­ла:
— По­ля жи­ла с нем­цем, вро­де куль­тур­ный та­кой. Ме­ня на­зы­вал всё «фрау, фрау». По­си­ди­те по­до­жди­те.

При этом взгляд её, как и до вой­ны при встре­че с ним, был за­ис­ки­ва­ю­ще-обе­ща­ю­щим.

Илья, оша­ра­шен­ный со­об­ще­ни­ем, всё же по­ду­мал: «Мо­жет быть, врёт?» — и при­сел на об­щей кух­не. Вско­ре при­шла По­ли­на — звон клю­чей, скрип отво­ря­е­мой две­ри в ком­на­ту. Илья за­шёл сле­дом. По­ли­на обер­ну­лась. Её ли­цо ста­ло бор­до­вым, а вес­нуш­ки ещё бо­лее ры­жи­ми и вы­пук­лы­ми — ка­за­лось, сей­час на­пря­гут­ся и вы­прыг­нут на во­лю. Она дол­го мол­ча­ла. Он спро­сил:
— Это прав­да?
— Да, Илья, род­ной. Я ду­ма­ла, что на­ши уже ни­ког­да не вер­нут­ся, а ты по­гиб… Но на­ши вер­ну­лись, а ты — жи­вой!

Она бро­си­лась к не­му, ста­ра­лась об­нять, но он от­стра­нил её.
— Если бы с на­шим, я бы прос­тил. С вра­гом — ни­ког­да! Это из­ме­на не толь­ко мне, но и Ро­ди­не!

Он ощу­тил го­ло­во­кру­же­ние, не­хват­ку воз­ду­ха, но пре­воз­мог — и быст­ро ушёл.

Это бы­ло са­мое страш­ное ра­не­ние в его жиз­ни. И ра­на эта ни­ког­да не за­жи­ла. Даль­ше жизнь ока­за­лась осве­щён­ной поч­ти тра­ги­чес­ким све­том…

* *
Судь­ба Мар­ка сло­жи­лась счаст­ли­во. Он и по сво­е­му ха­рак­те­ру был боль­шой оп­ти­мист и ве­сель­чак. Смог хо­дить с пал­кой в пра­вой ру­ке, быст­ро, под­ска­ки­вая на ле­вой но­ге, не­гну­щей­ся, с дву­мя не­вы­ну­ты­ми оскол­ка­ми. Осталь­ные оскол­ки, один­над­цать штук, хи­рург-одес­сит по­да­рил ему на па­мять. Это был для не­го са­мый до­ро­гой су­ве­нир.

Марк, из гос­пи­та­ля и да­лее, каж­дые три дня пи­сал Ан­не о сво­ей люб­ви, про­сил бе­речь се­бя и не пры­гать на тан­ки (хо­тя внут­рен­не со­зна­вал, что это для неё не­воз­мож­но), и глав­ное — пред­ла­гал ру­ку и серд­це.

Аня дол­го не по­лу­ча­ла эти пись­ма, её пе­ре­бро­си­ли в дру­гой тан­ко­вый кор­пус, ко­то­рый участ­во­вал в осво­бож­де­нии Пра­ги. Она сно­ва бе­жа­ла за тан­ком, её кон­ту­зи­ло, но ра­ны, сла­ва бо­гу, не бы­ло. Смог­ла на сво­их но­гах, по­ша­ты­ва­ясь, дой­ти до по­ле­во­го гос­пи­та­ля. Одо­ле­ли силь­ные го­лов­ные бо­ли, вра­чи про­дер­жа­ли в гос­пи­та­ле два ме­ся­ца, боль­ше вое­вать ей не при­шлось.
В гос­пи­та­ле её и на­стиг­ла пач­ка пи­сем Мар­ка. Аня сно­ва раз­ры­да­лась, счаст­ли­во, по-дет­ски, ей шёл все­го двад­цать пер­вый год! Она тут же по­тре­бо­ва­ла вы­пис­ки из гос­пи­та­ля, ка­за­лось, что го­лов­ные бо­ли про­шли. От­пра­ви­ла в Ки­ев те­ле­грам­му: «Ма­рик, еду к те­бе». Ан­на По­но­ма­рен­ко бы­ла ро­дом из Кер­чи, отец и ма­ма бы­ли вра­ча­ми, по воз­рас­ту они не под­ле­жа­ли при­зы­ву, но при­мкну­ли к пар­ти­зан­ско­му от­ря­ду, вое­вав­ше­му в Кры­му. Спа­сая ра­нен­ных в оче­ред­ной дерз­кой опе­ра­ции, по­гиб­ли. Аня оста­лась в Ки­е­ве на­всег­да.

Мар­ку пред­став­ля­лось, что кра­са­ви­ца Аня — укра­ин­ка, на вой­не ведь не спра­ши­ва­ли на­цио­наль­ность, уми­рать за со­вет­скую Ро­ди­ну име­ли пра­во все. В даль­ней­шем вы­яс­ни­лось, что отец Ани — укра­и­нец, а ма­ма — ев­рей­ка. От это­го кра­си­во­го со­че­та­ния и яви­лась на свет бо­жий Ан­на-Анеч­ка-Аню­та.

Марк по­сту­пил на ве­чер­ний фа­куль­тет то­го же пе­да­го­ги­чес­ко­го ин­сти­ту­та. На­до бы­ло ра­бо­тать, кор­мить семью. Ра­бо­тал за­ве­ду­ю­щим ар­телью, из­го­тав­ли­ва­ю­щей пласт­мас­со­вые из­де­лия — пуд­ре­нич­ки, рас­чёс­ки и т. д. За­кон­чил ин­сти­тут. Ра­бо­тал учи­те­лем ма­те­ма­ти­ки в шко­ле, при­чём был од­ним из луч­ших в Ки­е­ве, имел мно­го уче­ни­ков для внек­лас­с­ной под­го­тов­ки. Хо­ро­шо за­ра­ба­ты­вал. В от­ли­чие от Ильи, ко­то­ро­го до вой­ны по­рой на­зы­ва­ли «уме­лые руч­ки», Марк не об­ла­дал спо­соб­ностью к руч­но­му мас­тер­ст­ву, го­во­рил:
— На­до уметь за­ра­бо­тать и за­пла­тить.

Энер­гич­ная Ан­на до­ма от­си­жи­вать­ся не мог­ла, окон­чи­ла ме­ди­цин­ское учи­ли­ще, ра­бо­та­ла в боль­ни­це — вы­ха­жи­ва­ла боль­ных пос­ле ре­а­ни­ма­ции. Быст­рая ре­ак­ция, ко­то­рую она при­о­бре­ла са­ни­тар­кой на фрон­то­вых тан­ко­вых до­ро­гах, сра­зу про­сла­ви­ла её как луч­шую ре­а­ни­ма­ци­он­ную сест­ру. Вра­чи ста­ра­лись за­по­лу­чить Ан­ну для сво­их боль­ных.

Даль­ше про Мар­ка и Ан­ну всё по­нят­но. Они бы­ли счаст­ли­вы.

* *
Те­перь воз­вра­тим­ся к то­му мо­мен­ту, ког­да Илья вы­бе­жал с го­ло­во­кру­же­ни­ем от стрес­са и кон­ту­зии из на­ше­го до­ма пос­ле встре­чи с По­ли­ной. И даль­ше — та­кое слу­ча­ет­ся толь­ко в сказ­ках со счаст­ли­вым кон­цом, но это так на са­мом де­ле и бы­ло — на­встре­чу ему шёл улы­ба­ю­щий­ся Марк, он шёл к сво­им ро­ди­те­лям, вер­нув­шим­ся из эва­ку­а­ции сра­зу пос­ле осво­бож­де­ния Ки­е­ва.

Илья был ещё в не­вме­ня­е­мом со­сто­я­нии и, толь­ко ког­да Марк вплот­ную при­бли­зил­ся, при­шёл в се­бя, узнал бра­та. Ге­рои об­ня­лись. (Я за­был ска­зать, что тан­ко­вый эки­паж Мар­ка за дейст­вия в Кур­ской бит­ве был пред­став­лен к на­гра­дам: к зва­нию Ге­роя Со­вет­ско­го Со­юза, «Зо­ло­той Звез­де» — ко­ман­дир Юра Пет­ров и на­прав­ля­ю­щий ору­дия Марк Груд­ман, но Ге­роя да­ли толь­ко ко­ман­ди­ру, осталь­ных чле­нов эки­па­жа, в том чис­ле и по­гиб­ших, на­гра­ди­ли ор­де­на­ми Крас­ной Звез­ды.)

И вот ге­рои встре­ти­лись, об­ня­лись. Марк за­кри­чал:
— Илья, те­бя же ищут ма­ма, Софья… Ты — жи­вой!

Ока­за­лось, что Илья то­же без­ре­зуль­тат­но пы­тал­ся нас най­ти. С Мар­ком у нас бы­ла связь, он со­об­щил ма­ме — Илья на­шёл­ся!

Ба­буш­ка час­то вспо­ми­на­ла о без вес­ти про­пав­шем сы­не, ста­ра­лась сдер­жи­вать­ся, не пла­кать. Ког­да ма­ма со­об­щи­ла ей, что Илья не про­пал, на­шёл­ся, ба­буш­ка вскрик­ну­ла и упа­ла в об­мо­рок. Её от­па­ива­ли.

Пос­ле пол­но­го сня­тия Бло­ка­ды вес­ной со­рок чет­вёр­то­го пред­при­я­тие от­ца вер­ну­ли в Ле­нин­град. Дом наш ока­зал­ся раз­ру­шен­ным, и от­цу вре­мен­но вы­де­ли­ли от­дель­ную ком­на­ту в две­над­цать квад­рат­ных мет­ров. Вчет­ве­ром мы рас­по­ло­жи­лись в этой тес­ной ком­на­те.

Я впер­вые уви­дел Илью. Он при­шёл к нам ещё в фор­ме мор­ско­го де­сант­ни­ка, в ши­ро­чен­ных флот­ских брю­ках, в ки­те­ле без по­гон, с не­боль­шой план­кой на­град. По­верх одет бу­ш­лат, ко­то­рый он сни­мал, от­ки­нув на­зад и сбра­сы­вая поч­ти на пол, но успе­вая под­хва­тить здо­ро­вой ру­кой. Об­тёр флот­ские бо­тин­ки о ков­рик, из­ви­ня­ясь: «Мне труд­но шну­ро­вать».

Опус­каю под­роб­нос­ти пер­вой встре­чи — объ­ятья, по­це­луи… Об­ща­лись на ком­му­наль­ной кух­не (в квар­ти­ре жил ещё один ве­те­ран с ма­терью). В ка­чест­ве стуль­ев — рас­пи­лен­ное брев­но с при­би­ты­ми на сре­зы-под­поп­ни­ки до­щеч­ка­ми. Отец до­стал всег­да быв­ший на­го­то­ве раз­ве­дён­ный спирт, ес­тест­вен­но с ра­бо­ты, но Илья ка­те­го­ри­чес­ки не упо­треб­лял ал­ко­го­ля — сно­ва мог­ло слу­чить­ся го­ло­во­кру­же­ние. Он без­ос­та­но­воч­но ку­рил, вы­плёс­ки­вая дым в от­кры­тую на кух­не фор­точ­ку. Та­ким я его и за­пом­нил — с по­сто­ян­ной па­пи­рос­кой в зу­бах.

Ухо­дя, он толь­ко так мог на­деть бу­ш­лат — пред­ва­ри­тель­но дер­жа его пе­ред со­бой, под­клад­кой на­ру­жу, встав­лял ру­ки в ру­ка­ва, по­том взма­хи­вал ру­ка­ми вверх так, что­бы бу­ш­лат ока­зал­ся за спи­ной, во­ро­том к шее.

Илья устро­ил­ся ин­же­не­ром на од­ном из пред­при­я­тий, раз­ра­ба­ты­ва­ю­щих из­ме­ри­тель­ные при­бо­ры, был ум­ный, зна­ю­щий ин­же­нер. До вой­ны он всег­да что-то мас­те­рил, но и те­перь ста­рал­ся что-то гнуть и па­ять, по­мо­гая ле­вой ру­кой.

Как-то я был в его не­боль­шой ком­на­те, ко­то­рую он сни­мал на Ва­силь­ев­ском ост­ро­ве, там на од­ном сто­ле раз­мес­ти­лись и не­вы­мы­тые пос­ле еды та­рел­ки, и ка­кие-то при­бо­ры, па­яль­ник, ра­дио­де­та­ли… Он при­лёг от­дох­нуть на кро­вать ста­ро­го об­раз­ца — с ни­ке­ли­ро­ван­ны­ми ре­шёт­ка­ми спи­нок, пря­мо в сво­их флот­ских брю­ках и тель­ни­ке, про­дев но­ги в бо­тин­ках сквозь ре­шёт­ку.

Вско­ре, по­ка­за­лось, что судь­ба по­вер­ну­лась к Илье сол­неч­ной сто­ро­ной.
У ме­ня ро­дил­ся брат. Он спал в ко­ры­те, по­став­лен­ном на та­бу­рет­ку. Отец на­чал на ра­бо­те энер­гич­ные хло­по­ты по рас­ши­ре­нию жил­пло­ща­ди. Он был од­ним из ве­ду­щих спе­ци­а­лис­тов ин­сти­ту­та и член пар­тии. Че­рез рай­ком уда­лось при­нять ре­ше­ние о предо­став­ле­нии семье ре­зер­в­ной пло­ща­ди. И тут на­ши со­се­ди, ве­те­ран с ма­мой, ре­ши­ли уехать в де­рев­ню, в дом ма­те­ри. Ком­на­та осво­бо­ди­лась. Там раз­мес­ти­лись я и ба­буш­ка.

На­ша ком­на­та пре­вра­ти­лась в гос­ти­нич­ный но­мер. Из Но­во­си­бир­ска по­сто­ян­но кто-то при­ез­жал и оста­нав­ли­вал­ся у нас, спал на рас­кла­душ­ке, раз­ме­щён­ной под обе­ден­ным сто­лом. Так по­се­ти­ла нас Ве­ра Ба­ра­ше­ва, доч­ка ма­ми­ной но­во­си­бир­ской со­слу­жи­ви­цы и под­ру­ги. Ве­ра окон­чи­ла пе­да­го­ги­чес­кий ин­сти­тут и при­еха­ла по­смот­реть на Ле­нин­град. У нас она и по­зна­ко­ми­лась с Иль­ёй. Вы­со­кая, строй­ная, с при­ят­ным взгля­дом, но на ли­це от пе­ре­не­сён­ной в дет­ст­ве скар­ла­ти­ны по­вре­дил­ся ли­це­вой нерв, и оста­лась не­ко­то­рая ис­крив­лён­ность губ и ле­вой ще­ки. Они со­шлись, хо­тя Илья был стар­ше поч­ти на пят­над­цать лет и по­ни­же рос­том, но вы­бо­ра у Ве­ры не бы­ло — пос­ле вой­ны сво­бод­ных му­жи­ков, пе­ре­дви­га­ю­щих­ся на сво­их но­гах, бы­ло край­не ма­ло.

Ве­ра на­ла­ди­ла со­вмест­ную жизнь, ком­на­та Ильи Се­мёно­ви­ча ста­ла оп­рят­ной. Он боль­ше не ло­жил­ся на кро­вать в брю­ках. Ку­пи­ли ему ка­кой-то кос­тюм, паль­то… Но по­лу­чить свою пло­щадь не бы­ло воз­мож­нос­ти. И они ре­ши­ли уехать в Но­во­си­бир­ск, жить с ро­ди­те­ля­ми Ве­ры в трёх­ком­нат­ной квар­ти­ре. Здесь-то и кры­лась их ошиб­ка.

Ро­дил­ся у них сын Са­ша. Но в этом об­ще­жи­тии жизнь не ла­ди­лась. Илья хо­ро­шо ра­бо­тал, его це­ни­ли, он был не­зло­би­вым, но всё же кон­ту­жен­ным, не­раз­го­вор­чи­вым, ухо­дя­щим в се­бя. Не мог су­щест­вен­но по­мо­гать в хо­зяйст­ве из-за не­ра­бо­тав­шей ру­ки. И по­сто­ян­но ку­рил. На­чал­ся раз­лад.

Ве­ра не­од­но­крат­но зво­ни­ла ма­ме в Ле­нин­град, об­суж­да­ла сло­жив­шу­ю­ся об­ста­нов­ку.

Я пом­ню, в од­ном из раз­го­во­ров, ма­ма кри­ча­ла в те­ле­фон: «Ве­ра, но как муж­чи­на он при­ятен в по­сте­ли?» Я не слы­шал от­ве­та. И прав­див ли был этот от­вет? Суп­ру­жес­ким па­рам по­рой са­мим труд­но разо­брать­ся в сво­их от­но­ше­ни­ях. Мо­жем ли мы су­дить о них со сто­ро­ны?

Они раз­ве­лись. Илья Се­мёно­вич уехал в Но­во­куз­нецк, его сра­зу с удо­вольст­ви­ем при­ня­ли на ра­бо­ту в ин­сти­тут, где его зна­ли как хо­ро­ше­го спе­ци­а­лис­та по из­ме­ри­тель­ной тех­ни­ке, вы­де­ли­ли ком­на­ту.

Ве­ра от­ка­за­ла Илье от встреч с сы­ном, за­пи­са­ла его на свою фа­ми­лию — Ба­ра­шев. Узнал ли ког­да-ни­будь Алек­сан­др Ба­ра­шев, кто его отец?

Илья Се­мёно­вич дол­го не про­жил в Но­во­куз­нец­ке — он се­бя про­ку­рил: рак лёг­ких в те вре­ме­на был аб­со­лют­но не­из­ле­чим.

Ве­ра со­об­щи­ла нам в Ле­нин­град, ма­ма по­ле­те­ла на по­хо­ро­ны, но не успе­ла, по­го­да бы­ла не­лёт­ная. На сто­ле, где гро­моз­ди­лось не­сколь­ко не­по­нят­ных ма­ме при­бо­ров, оста­лась за­пис­ка от Ве­ры: «Я взя­ла толь­ко тес­тер». Ни­же был при­пи­сан те­ле­фон пред­при­я­тия, где ра­бо­тал Илья.

Со­слу­жи­вец отвёл ма­му на мо­ги­лу. На ма­лень­ком хол­ми­ке си­бир­ской зем­ли сто­я­ла крас­ная фа­нер­ная пи­ра­мид­ка с крас­ной звез­дой в вы­ши­не. Со­слу­жи­вец ска­зал:
— Ге­ро­и­чес­кий был че­ло­век! А в на­ше вре­мя — скром­ный, зна­ю­щий, не­вред­ный, но по­сто­ян­но ку­рил.

Ма­ма пред­ло­жи­ла кон­верт с день­га­ми:
— Мо­жет быть, со вре­ме­нем устро­и­те что-то по­со­лид­нее?

Со­слу­жи­вец от­ка­зал­ся от де­нег:
— Не вол­нуй­тесь! Всё со­ору­дим пред­при­я­ти­ем. Мы сво­их ге­ро­ев лю­бим.

На про­щанье дал но­мер сво­е­го лич­но­го те­ле­фо­на.
Ма­ма взя­ла толь­ко не­боль­шой аль­бом с фо­то­гра­фи­я­ми.

Так не­счаст­ли­во сло­жи­лась судь­ба мор­ско­го де­сант­ни­ка Ильи Се­мёно­ви­ча в пос­ле­во­ен­ное вре­мя. Ни­ког­да я не ви­дел его улы­ба­ю­щим­ся, тем бо­лее сме­ю­щим­ся. Нет, он не был уг­рюм, но как-то без­раз­лич­но-не­про­ни­ца­е­мым, и всё ку­рил, ку­рил…

* *
Марк по сво­ей пос­ле­во­ен­ной счаст­ли­вой судь­бе был пол­ной про­ти­во­по­лож­ностью Илье. Его судь­ба оза­ри­лась неж­ным све­том Ан­ны. Марк лю­бил го­во­рить: «Аня — укра­ше­ние на­ше­го до­ма». Аня ему отве­ча­ла: «Ма­рик — ты моё счастье». Ро­ди­лась доч­ка Та­ня.
Боль­шой, силь­ный, энер­гич­ный, Марк всег­да при­хо­дил на по­мощь ближ­не­му, на ли­це его при встре­чах обо­зна­ча­лась ши­ро­кая добрая улыб­ка. Но Марк не всег­да улы­бал­ся. Я ви­дел его раз­гне­ван­ным — вы­зва­ла ди­рек­тор шко­лы и на­ча­ла скан­да­лить:
— Ста­ви­те двой­ки по ма­те­ма­ти­ке сы­ну сек­ре­та­ря на­ше­го рай­ко­ма.
— Но он же ду­рак и ло­дырь! А отец ва­ше­го сек­ре­та­ря… со­труд­ни­чал с пет­лю­ров­ца­ми!

Ди­рек­три­се ста­ло пло­хо, схва­ти­лась за ва­ли­дол.
— Ти­ше! Я очень про­шу вас!

Марк хлоп­нул дверью. Уво­лил­ся из шко­лы.

В учи­тель­ском со­об­щест­ве о его не­при­ми­ри­мос­ти бы­ло из­вест­но — кто ува­жал, кто по­ба­ивал­ся. Но он был луч­шим учи­те­лем, к не­му тя­ну­лись уче­ни­ки. Ре­пе­ти­тор­ст­во­вал. В окру­ге его все зна­ли, зна­ли и даль­ше — при­ез­жа­а­ли на уро­ки да­же из дру­гих рай­о­нов Ки­е­ва.

Лю­бил, как он вы­ра­жал­ся, по­го­во­рить с на­ро­дом. Ког­да он с пал­кой, под­пры­ги­вая на од­ной но­ге, под­хо­дил к оче­ре­ди за пи­вом, на­род тут же пред­ла­гал:
— Да бе­ри­те без оче­ре­ди, Марк Да­ви­до­вич.

Но Марк всег­да от­ка­зы­вал­ся. Лю­бил по­су­да­чить с ве­те­ра­на­ми, ро­ди­те­лям уче­ни­ков тут же, ми­нуя ро­ди­тель­ское со­бра­ние, на­ка­зы­вал, что де­лать с их ле­ни­вы­ми или не­спо­соб­ны­ми и пи­том­ца­ми.

Пос­ле вой­ны я час­то с ба­буш­кой при­ез­жал в Ки­ев. В го­ро­де толь­ко две шко­лы бы­ли укра­ин­ски­ми, в осталь­ных пре­по­да­ва­ние ве­лось на рус­ском, уро­ки укра­ин­ско­го язы­ка вклю­ча­лись в про­грам­му. Да и на­род ки­ев­ский го­во­рил в ос­нов­ном на рус­ском. На пред­при­я­ти­ях, ку­да я уже взрос­лый при­бы­вал в ко­ман­ди­ров­ки, то­же слы­шал­ся толь­ко рус­ский. То же — в учеб­ных ин­сти­ту­тах. Толь­ко в Ки­ев­ском уни­вер­си­те­те на фи­ло­ло­ги­чес­ком укра­ин­ском от­де­ле­нии ца­рил укра­ин­ский, и про­цве­та­ло, как мне тог­да го­во­ри­ли, ло­го­во пет­лю­ров­ских идей.

Ру­ко­водст­во Укра­и­ны от­ли­ча­лось и чер­но­со­тенст­вом. «Над Бабь­им Яром па­мят­ни­ков нет…» — на­пи­сал Ев­ге­ний Ев­ту­шен­ко. За что и по­лу­чил гром­кий втык от га­зе­ты «Прав­да». Ко­неч­но, ге­не­раль­ная ли­ния ука­зы­ва­лась в сто­ли­це, но Укра­и­на от­ли­ча­лась осо­бым эн­ту­зи­аз­мом. В Ки­е­ве прак­ти­чес­ки не­воз­мож­но бы­ло по­сту­пить ев­ре­ям в ин­сти­тут, осо­бен­но де­воч­кам. Уез­жа­ли по­сту­пать в не­боль­шие го­ро­да Рос­сии.

Марк был ком­му­нис­том, да и не мог не быть им в офи­цер­ском зва­нии. До­бил­ся при­ёма у сек­ре­та­ря гор­ко­ма, явил­ся при на­гра­дах. Сек­ре­тарь, ока­за­лось, фрон­то­вик, ко­мис­сар ар­тил­ле­рий­ско­го ба­таль­о­на, до­ве­ри­тель­но ти­хо ска­зал:
— Марк Да­ви­до­вич, я по­ни­маю всю эту не­спра­вед­ли­вость, это без­об­ра­зие, но из­ме­нить что-ли­бо не в мо­их си­лах. Ме­ня сни­мут и при­шлют мо­ло­до­го карь­е­рис­та — бу­дет свя­тее Па­пы Рим­ско­го. Доч­ка пусть от­учит­ся в Рос­сии. Ре­ко­мен­дую Ка­лу­гу. При­едет — по­мо­гу устро­ить­ся на ра­бо­ту.
Та­ня пе­ре­ня­ла от от­ца и фа­ми­лию, и ма­те­ма­ти­чес­кие спо­соб­нос­ти и уеха­ла в Ка­лу­гу, по­сту­пи­ла учить­ся на пре­по­да­ва­те­ля ма­те­ма­ти­ки. Ан­на По­но­ма­рен­ко пос­ле свадьбы на­гра­ди­ла се­бя фа­ми­ли­ей му­жа, но об­рат­но­го хо­да де­лать не же­ла­ла.

Те­перь она по­ня­ла — ка­кое счастье об­ре­ла стра­на во вре­мя вой­ны. Ни­кто в на­ро­де не за­ду­мы­вал­ся — ка­кой на­цио­наль­нос­ти тот, кто с ним или с ней ря­дом в зем­лян­ке, в од­ной ро­те, тан­ке, на аэро­дро­ме, в са­ни­тар­ных час­тях… Толь­ко пос­ле пе­ре­ло­ма в вой­не в Крем­ле ста­ли под­счи­ты­вать и рас­счи­ты­вать — ко­го сколь­ко и ко­го как на­граж­дать. Но По­бе­ду за­во­е­ва­ли всем на­ро­дом, и всем на­ро­дом её празд­но­ва­ли. И толь­ко те­перь Аня ост­ро так ощу­ти­ла — ка­кое счастье для стра­ны утра­ти­лось. Утра­ти­лось, мо­жет быть, с той ре­чи вож­дя в мае со­рок пя­то­го, ког­да был про­из­не­сён тост за здо­ровье в пер­вую оче­редь рус­ско­го на­ро­да, по­то­му что имен­но рус­ский на­род — наибо­лее вы­да­ю­ща­я­ся на­ция в стра­не — и внёс наиболь­ший вклад в По­бе­ду… сво­им «тер­пе­ни­ем и до­ве­ри­ем к пра­ви­тельст­ву»?! Эта речь ещё тог­да болью ото­зва­лась в ду­ше Ан­ны — но ведь её отец укра­и­нец, ма­ма ев­рей­ка, они вое­ва­ли как добро­воль­цы, оба по­гиб­ли. Те­перь, вспо­ми­ная тех, кто вое­вал с ней ря­дом, по­ги­бал за Ро­ди­ну — укра­ин­цев, ев­ре­ев, та­тар… она утра­чи­ва­ла бы­лую лю­бовь к вож­дю, сло­мав­ше­му на­дёж­ный щит счастья на­цио­наль­но­го ра­венст­ва в стра­не.

Ан­на го­во­ри­ла об этом ещё во вре­ме­на Де­ла вра­чей, из ко­то­рых все про­шли че­рез вой­ну, и, ко­неч­но, не ве­ри­ла. Да и все здра­во­мыс­ля­щие при­ни­ма­ли это с ужа­сом — стра­на ка­ти­лась в про­пасть пос­ле та­кой мно­гост­ра­даль­ной По­бе­ды. И те­перь но­вый под­лый ви­ток… не та­кой смер­тель­ный, но мно­го про­дол­жи­тель­нее. Не­со­глас­ных фак­ти­чес­ки при­нуж­да­ли к эмиг­ра­ции.

Марк про­дол­жал учи­тельст­во­вать, по­се­щать ту­сов­ки «за пи­вом», но ре­де­ли ря­ды ста­рых зна­ко­мых, они ста­ли, так же ува­жи­тель­но, но, ощу­щая но­вый по­рыв чер­но­со­тен­но­го вет­ра, как-то по­ни­ма­ю­ще-ви­но­ва­то смот­реть на не­го. Ми­ну­ло двад­цать лет пос­ле По­бе­ды, на­ро­ди­лось но­вое по­ко­ле­ние, в оче­ре­ди по­яви­лись мо­ло­дые бра­вые хлоп­цы…

Мы си­дим с Мар­ком на кух­не, тя­нем по­ти­хонь­ку во­доч­ку. Он вспо­ми­на­ет сво­их дру­зей-тан­кис­тов, по­гиб­ших и вы­жив­ших. Юру Пет­ро­ва и Льва Ко­п­те­ва, ко­то­рых он успел «до­стать» из тан­ка, они вы­жи­ли, бы­ва­ет, при­ез­жа­ют по­ви­дать­ся… Вос­по­ми­на­ни­я­ми о бо­ях, о друзь­ях он спа­са­ет­ся от но­вой чёр­ной вол­ны. И всег­да опо­рой — не про­хо­дя­щая с го­да­ми счаст­ли­вая лю­бовь с Аней!

Да, тя­нем по­ти­хонь­ку во­доч­ку. Марк воз­буж­дён­но фи­ло­соф­ст­ву­ет:
— По­ни­ма­ешь, мои уро­ки ма­те­ма­ти­ки нуж­ны для жиз­ни — хо­тя бы день­ги счи­тать, сколь­ко есть, сколь­ко не хва­та­ет. А ис­то­рия учит то­му, что она ни­че­му не учит. К че­му при­ве­ли из­гна­ния ев­ре­ев? Сред­не­ве­ко­вая Ис­па­ния — утра­ти­ла эко­но­ми­чес­кую мощь, до­во­ен­ная Гер­ма­ния — по­те­ря­ла ми­ро­вое пер­венст­во в фи­зи­ке, Аме­ри­ка пер­вой со­зда­ла атом­ную бом­бу бла­го­да­ря эмиг­ран­там… «Од­на го­ло­ва хо­ро­шо, а две луч­ше». Так го­во­рят. Но если от­ры­ва­ют од­ну го­ло­ву, то стра­да­ют обе. А это, мне ка­жет­ся, впер­вые ска­зал я, Марк Груд­ман. Мо­жет быть, ког­да-ни­будь этот за­кон об­ве­дут в ра­моч­ку и вы­ве­сят в учеб­ных ауди­то­ри­ях и ад­ми­нист­ра­тив­ных ка­би­не­тах. И, мо­жет быть, пре­кра­тят­ся столь ча­с­тые сол­неч­ные за­тме­ния моз­га.

Ко­неч­но, я, уже ин­же­нер-фи­зик, спе­ци­а­лист по авио­ни­ке, пре­крас­но ви­дел, как «уне­сён­ные вет­ром» по­ли­ти­чес­кой бли­зо­ру­кости рас­се­и­ва­ют­ся по ми­ру лю­ди, как вы­мы­ва­ет­ся поч­ва в мо­их об­лас­тях. Но ста­рал­ся успо­ко­ить фрон­то­ви­ка:
— Ум­ных лю­дей в стра­не мно­го — всё по­ни­ма­ют, всё об­ра­зу­ет­ся, Марк Да­ви­до­вич.

Но вер­нём­ся к Мар­ку — ве­сёло­му, ост­ро­ум­но­му, по­рой, на­смеш­ли­во­му. Ма­ма рас­ска­зы­ва­ла: ког­да мне бы­ло два го­да, я уже очень лю­бил слу­шать пес­ни по ра­дио, осо­бен­но по­пу­ляр­ную тог­да «Три тан­кис­та», и, си­дя на ков­ри­ке, рас­ка­чи­вал­ся тор­жест­вен­но в такт му­зы­ке: «Три тан­кис­та, три ве­сёлых дру­га, эки­паж ма­ши­ны бое­вой…» При этом от воз­буж­де­ния иног­да тор­жест­вен­но пи­сал в шта­ниш­ки. Марк, ког­да бы­вал у нас и на­блю­дал за этим про­цес­сом, звал ма­му:
— Со­фа, смот­ри, опять ке­ро­син ка­ча­ет.

Он ещё не знал, что вско­ре ста­нет тан­кис­том и бу­дет час­то и вдох­но­вен­но рас­пе­вать этот гимн тан­ко­вых вой­ск.

Я при­ни­мал и его по­рой до­воль­но скаб­рёз­ные шу­точ­ки: «Эта да­ма — ло­ви мо­мент!» И по­яс­нял:
— У неё ха­ла­тик на кно­поч­ках.

Ан­на тут же от­зы­ва­лась из кух­ни:
— Ма­рик, как те­бе не стыд­но, он же из Ле­нин­гра­да, там же, на­вер­ное, та­ко­го и не услы­шишь.

Марк:
— По­че­му? Мо­да вез­де оди­на­ко­ва!

А пес­ню «Три тан­кис­та» пос­ле вой­ны Марк и Ан­на пе­ли вмес­те, ду­э­том, пе­ли с друзь­я­ми за празд­нич­ным сто­лом, ког­да от­ме­ча­ли оче­ред­ной день рож­де­ния, и всег­да — в День По­бе­ды.

Аня ушла на не­бо пер­вой. Их дол­гая счаст­ли­вая се­мей­ная пес­ня обо­рва­лась… Ухо­дя, Аня успе­ла толь­ко по­це­ло­вать ру­ку лю­би­мо­го. За од­ну ночь её Ма­рик стал се­дым.

С тех пор я встре­чал­ся с тем же оба­я­тель­ным, уже по­рой груст­ным и всё же счаст­ли­вым Мар­ком Да­ви­до­ви­чем.

Ког­да зем­ная жизнь Мар­ка за­кон­чи­лась, и он ушёл, что­бы на­всег­да со­еди­нить­ся с Аней, я при­ле­тел из Пе­тер­бур­га прос­тить­ся. Бы­ла тёп­лая яр­кая ки­ев­ская вес­на. Прос­тить­ся при­шли мно­гие — при­ле­тел друг всей жиз­ни, ко­ман­дир тан­ка Юра Пет­ров, кол­ле­ги по учи­тель­ско­му це­ху, лю­ди из ту­со­вок в оче­ре­ди за пи­вом… и мно­гие уче­ни­ки со всей стра­ны, уже до­стиг­шие боль­ших вы­сот в точ­ных на­уках, ко­то­рым Марк Да­ви­до­вич щед­ро пе­ре­да­вал свои зна­ния и час­ти­цу сво­е­го серд­ца.

Его хо­ро­ни­ли на ев­рей­ском клад­би­ще, там, где по­ко­и­лись ро­ди­те­ли, ря­дом с веч­ной лю­бовью Аней. Ли­цо Мар­ка бы­ло уми­ротво­рён­но — это был лик счаст­ли­во­го че­ло­ве­ка. По­ми­на­ли рус­ской вод­кой.

Бы­вая в Ки­е­ве, я с Та­ней при­хо­дил на клад­би­ще по­кло­нить­ся Мар­ку и Ане. На мо­ги­ле Мар­ка Та­ня уста­но­ви­ла крас­ную мра­мор­ную сте­лу, на ней — в свет­лой окан­тов­ке свер­ка­ла пя­ти­ко­неч­ная звез­да.

* *
Так под крас­ны­ми звёз­да­ми в да­лёких друг от дру­га час­тях не­объ­ят­ной Рос­сии по­ко­ят­ся два ве­те­ра­на, два ге­роя Стра­ны Со­ве­тов.

Ве­ли­кая Оте­чест­вен­ная! Чем даль­ше она, тем яр­че для ме­ня её свя­щен­ный вдох­но­вен­ный свет, ду­хов­ный взлёт со­вет­ских лю­дей на вой­не и в ты­лу.

Для Ильи его выс­ший ду­хов­ный взлёт остал­ся там — на вой­не, при вы­сад­ках мор­ских де­сан­тов. Не сло­жи­лось в лич­ной жиз­ни, не на­шлось жен­ской ду­ши, спо­соб­ной по­нять, по­лю­бить. Да, кон­ту­жен­но­го, из­ра­нен­но­го, но отваж­но­го мо­ря­ка, уме­ло­го ин­же­не­ра.

Чувст­вую с го­да­ми ка­кую-то не­яс­ную ви­ну пе­ред ним — мо­жет быть, по­боль­ше учас­тия, тёп­лых слов…

Марк был мне стар­шим дру­гом, с ним ча­ще ви­дел­ся, боль­ше бе­се­до­вал. Он был в по­сто­ян­ном взлёте — на вой­не и пос­ле. В мир­ной жиз­ни по­рой то­же на­до бы­ло быть му­жест­вен­ным и не­при­ми­ри­мым. Это­му я учил­ся у Мар­ка. И его оп­ти­миз­му, улыб­ке, добро­те…

Прос­тим­ся с ге­ро­я­ми это­го не­боль­шо­го рас­ска­за, вмес­тив­ше­го две боль­шие жиз­ни Ге­ро­ев Ве­ли­кой вой­ны. Не каж­до­му да­ро­ва­ла судь­ба пол­но­ту счастья, но мы пом­ним о них и пол­ны бла­го­дар­нос­ти за их по­двиг и чувст­ве счастья — труд­но­го, тра­ги­чес­ко­го, но бла­го­род­но­го счастья в борь­бе за сво­бо­ду Оте­чест­ва.

Про­щай­те, род­ные Илья и Марк. Зем­ной вам по­клон и Веч­ная па­мять!