Отдел прозы

Ольга Кузнецова

​

Пляжный пасьянс

Нижний Новгород — Андорра

Гла­ва 1

Очень-очень ред­кое коль­цо

По­да­рок в Ни­же­го­род­ске — на­ход­ка в Аль­гар­ве

Го­ро­док в Аль­гар­ве ни­чем не от­ли­чал­ся от дру­гих пляж­ных мес­те­чек на юге Пор­ту­га­лии: оте­ли на по­бе­режье, рес­то­ран­чи­ки на уз­ких улоч­ках ста­ро­го го­ро­да, где день и ночь жа­рят сар­ди­ны. Бес­ко­неч­ные ка­фе, ба­ры и па­бы. Всю­ду слыш­на ан­глий­ская речь. Ры­жие, в вес­нуш­ках пар­ни-ан­гли­ча­не и бе­ло­ко­жие, в ро­зо­вых ожо­гах на неж­ней­шей ко­же от па­ля­ще­го солн­ца, упи­тан­ные мисс, по­чтен­ные мис­сис с се­ды­ми ухо­жен­ны­ми куд­ряш­ка­ми и их под­жа­рые спут­ни­ки схо­ди­ли с ума от низ­ких цен на пор­ту­галь­ские ви­на. Gato verde («Зе­лё­ный кот») за­ка­зы­ва­ли в ба­рах лит­ра­ми с са­мо­го ут­ра и упо­треб­ля­ли его до зе­лё­ных ко­шек в гла­зах, ко­то­рые не­ожи­дан­но на­чи­на­ли шмы­гать по ули­це и кру­тить­ся под но­га­ми.

Ле­на пер­вый раз в жиз­ни узна­ла вкус по-на­сто­я­ще­му све­жей ры­бы. Она пах­ла мо­рем и во­до­рос­ля­ми и ещё чем-то очень све­жим. Раз­ло­жен­ный ры­ба­ка­ми пря­мо на мо­щё­ной мос­то­вой у при­ча­ла ут­рен­ний улов бил хвос­та­ми, из­ви­вал­ся и рас­пол­зал­ся во все сто­ро­ны, не по­ко­ря­ясь судь­бе: мор­ские чер­ти с без­об­раз­ны­ми круп­ны­ми го­ло­ва­ми, чёр­ные длин­ные уг­ри, ось­ми­но­ги с кра­те­ра­ми на щу­паль­цах, про­зрач­ные кре­вет­ки.

Ри­кар­до взял на­про­кат крас­ный каб­ри­о­лет БМВ, и они по­еха­ли смот­реть по­бе­режье. На ди­кие пес­ча­ные пля­жи оке­ан вы­бра­сы­вал ог­лу­шён­ных вол­на­ми блес­тя­щих рыб, раз­би­тые пан­ци­ри кра­бов, ра­ко­ви­ны. Ог­ром­ные чай­ки тут же сле­та­лись и, рас­тал­ки­вая друг дру­га крыль­я­ми, под­би­ра­лись к лёг­кой до­бы­че.

Ле­на спус­ка­лась к ка­ме­ни­с­тым бух­там. Но­ги уто­па­ли в ков­ре из су­хих во­до­рос­лей. На при­бреж­ных кам­нях су­е­ти­лись ма­лень­кие кра­би­ки.

Вдоль до­ро­ги — лот­ки с фрук­та­ми. Про­дав­щи­цы из мест­ных де­ре­вень, все как од­на, бы­ли по­хо­жи на со­зрев­шие пло­ды: ло­па­лись от спе­лос­ти смуг­лые гру­ди в раз­ре­зах блу­зок, силь­ные округ­лые ру­ки с лёг­костью под­ни­ма­ли ящи­ки с фрук­та­ми. Юб­ки, на­ли­тые ар­буз­ной тя­жестью бёдер, тре­пал не­уго­мон­ный оке­ан­ский ве­те­рок. И, как две креп­кие под­ста­воч­ки под этот слад­кий де­серт, об­раз пор­ту­галь­ской гу­рии за­вер­ша­ли пол­ные ко­рот­ко­ва­тые но­ги.

Бес­прес­тан­но улы­ба­ясь яр­ки­ми гу­ба­ми, ми­ло­вид­ные круг­ло­ли­цые про­дав­щи­цы на­чи­на­ли раз­го­вор на пши­ка­ю­щем об­ры­вис­том язы­ке и на­пол­ня­ли па­ке­ты пер­си­ка­ми, гру­ша­ми, че­реш­ней, ман­да­ри­на­ми боль­ше чем нуж­но.

Рас­се­и­вая по­до­зре­ния Ле­ны в гос­теп­ри­им­нос­ти мест­но­го на­се­ле­ния, Ри­кар­до пе­ре­во­дил, что де­нег не возь­мут. Та­кие фрук­ты ни­кто не по­ку­па­ет, по­то­му что слиш­ком спе­лые.

— Мне нра­вит­ся здесь, — до­ста­точ­но бы­ло про­из­нес­ти де­вуш­ке, и её спут­ник оста­нав­ли­вал ма­ши­ну. — Я бы хо­те­ла съесть пер­сик и смот­реть при этом вон на тот ма­як!

Крас­но-бе­лая по­ло­са­тая свеч­ка ма­я­ка воз­вы­ша­лась на да­лёком бе­ре­гу. Бес­но­ва­тые вол­ны би­лись о ска­лы.

Ле­на с удо­вольст­ви­ем иг­ра­ла в рус­скую прин­цес­су, ко­то­рая ин­те­ре­су­ет­ся мест­ны­ми до­стоп­ри­ме­ча­тель­нос­тя­ми. Ри­кар­до, в свою оче­редь, серь­ёз­но от­но­сил­ся к сво­ей ро­ли джин­на из вол­шеб­ной лам­пы. Лю­бая прось­ба: оста­но­вить ма­ши­ну для со­зер­ца­ния мор­ско­го пей­за­жа, на­кло­нить вы­со­кую вет­ку рас­те­ния в Бо­та­ни­чес­ком са­ду, что­бы по­чувст­во­вать аро­мат эк­зо­ти­чес­ких ги­бис­ку­са или ро­до­ден­дро­на, ли­бо же­ла­ние, ко­то­рое мож­но бы­ло ку­пить, — всё ис­пол­ня­лось не­мед­лен­но.

Фрук­то­вая сла­дость сте­ка­ла с паль­цев. Под­бо­ро­док и шея бы­ли лип­ки­ми от со­ка. Ле­на ела спе­лые фрук­ты и вспо­ми­на­ла зе­лё­ные зим­ние ман­да­ри­ны из дет­ских по­дар­ков. По­том опо­лас­ки­ва­ла ру­ки в Ат­лан­ти­чес­ком оке­а­не. Не­сколь­ко раз её сби­ва­ло с ног силь­ной вол­ной. Вся мок­рая от брызг, слад­ко-со­лё­ная, Ле­на плю­ха­лась на на­гре­тые солн­цем, ко­жа­ные си­денья каб­ри­о­ле­та, и они про­дол­жа­ли путь.

На ска­ле, воз­вы­ша­ю­щей­ся над длин­ным пля­жем, смот­рел на оке­ан глаз­ни­ца­ми боль­ших ароч­ных окон дом с ви­ти­е­ва­ты­ми ко­лон­на­ми, по­хо­жий на ре­зи­ден­цию бо­га­то­го вель­мо­жи. Ри­кар­до ска­зал, что это ста­рин­ная кли­ни­ка для ду­шев­но­боль­ных.

Ле­на по­ду­ма­ла, что па­ци­ен­ты этой юдо­ли пе­ча­ли долж­ны бы­ли бы схо­дить с ума ещё боль­ше от столь­ких со­став­ля­ю­щих счастья вмес­те взя­тых: без­бреж­ный оке­ан, осле­пи­тель­но-го­лу­бое не­бо, вы­со­кие ска­лы жёл­то­го пес­ча­ни­ка — и всё это не­ре­аль­но яр­кое, про­пи­тан­ное аро­ма­том во­до­рос­лей. Ни с чем не­срав­ни­мым аро­ма­том.

Жи­во­пис­но рас­ки­дан­ные при­ро­дой мил­ли­о­ны лет на­зад, ар­ки при­бреж­ных скал пре­вра­ти­лись в ла­би­ринт. От­ды­ха­ю­щие спа­са­лись от жа­ры, бро­дя по пе­щер­кам и ка­мен­ным ко­ри­до­рам по ко­ле­но в во­де. Не­воз­мож­но бы­ло за­блу­дить­ся, по­то­му что все вы­хо­ды ве­ли на пляж. Мно­жест­во тро­пи­нок, пет­ляя сре­ди скал, под­ни­ма­лись к бе­лым улоч­кам го­ро­да.

Всю ночь на­про­лёт под от­кры­тым не­бом на пло­ща­ди иг­ра­ли джаз-бан­ды. Из тём­ных пе­ре­ул­ков до­но­си­лись зву­ки оди­но­ких сак­со­фо­нов. Пуль­си­ру­ю­щие бу­ха­ю­щим рит­мом дис­ко­те­ки ре­ве­ли до са­мо­го ут­ра. Тан­це­ва­ли все — от ма­ла до ве­ли­ка. По­чтен­ные мис­сис, оста­вив сво­их спут­ни­ков тя­нуть од­ну за дру­гой круж­ку пи­ва в па­бе, ли­хо от­пля­сы­ва­ли с мо­ло­ды­ми ла­ти­но­са­ми. По тём­ным уг­лам об­жи­ма­лись и це­ло­ва­лись од­но­по­лые па­роч­ки.

Ан­гли­ча­не, нем­цы, шве­ды слов­но за­па­са­лись впрок, на зи­му, жа­ром рас­ка­лён­ных кам­ней, аро­ма­та­ми при­го­тов­лен­ной на уг­лях ры­бы, смо­ля­ным за­па­хом ры­бац­ких ло­док, блес­ком круп­ной че­шуи на ут­рен­нем ба­за­ре, рит­мич­ным гро­хо­том су­мас­шест­вия дис­ко­тек и пья­ня­щей все­доз­во­лен­ностью на ноч­ных пля­жах.

В этот день бы­ло не­стер­пи­мо жар­ко. Рес­пек­та­бель­ный по­жи­лой пор­тье по­ста­вил кон­ди­ци­о­нер в хол­ле на пол­ную мощ­ность и не­за­мет­но раз­гля­ды­вал мо­ло­дую па­ру, ко­то­рая со дня по­яв­ле­ния в оте­ле при­ко­вы­ва­ла все­об­щее вни­ма­ние. Вы­со­кий го­лу­бо­гла­зый блон­дин и рос­кош­ная брю­нет­ка. Два луч­ших пен­т­хау­са с боль­шой тер­ра­сой бы­ли оформ­ле­ны на мис­те­ра Сми­та. Пор­тье при­вык, что в этом оте­ле иног­да оста­нав­ли­ва­ют­ся не же­ла­ю­щие при­вле­кать к се­бе вни­ма­ния.

«Име­на, ко­неч­но, вы­мыш­лен­ные», — стро­ил он до­гад­ки. Муж­чи­на и жен­щи­на раз­го­ва­ри­ва­ли меж­ду со­бой по-ан­глий­ски сво­бод­но, без жес­ти­ку­ля­ции, и всё-та­ки ста­рый слу­жа­щий оте­ля опре­де­лил, что ан­глий­ский язык им не род­ной.

Свет­лые гла­за, во­ле­вое ли­цо — мо­ло­дой вы­со­кий муж­чи­на мог бы сой­ти за ну­во­ри­ша из Рос­сии, но опо­зна­ва­тель­ных зна­ков — толс­той зо­ло­той це­поч­ки с крес­том и перст­ней с брил­ли­ан­та­ми — у не­го не бы­ло, а так­же не­кая гру­бо­ва­тая за­ост­рён­ность сла­вян­ских черт вы­да­ва­ли в нём при­месь дру­гой кро­ви.

Рос­си­ян­ку ви­дав­ший ви­ды слу­жа­щий опре­де­лил сра­зу по ма­ни­кю­ру со стра­за­ми, где каж­дый но­готь смот­рел­ся про­из­ве­де­ни­ем ис­кус­ст­ва, а так­же по при­выч­ке рус­ских жен­щин с ран­не­го ут­ра до позд­не­го ве­че­ра хо­дить на каб­лу­ках и во все­ору­жии про­фес­си­о­наль­но на­ло­жен­но­го ма­ки­я­жа.

Ле­на пе­ре­жи­да­ла по­лу­ден­ную жа­ру у фон­та­на в од­ном из про­хлад­ных хол­лов оте­ля, лис­тая жур­на­лы. По­том к ней при­со­еди­нил­ся Ри­кар­до с це­лым во­ро­хом спор­тив­ных га­зет.
— Ты лю­бишь гу­лять по жа­ре?
— Но вы же, рус­ские, лю­би­те есть мо­ро­же­ное в мо­ро­зы!

Пос­ле позд­не­го обе­да, в ожи­да­нии ужи­на и ноч­ных раз­вле­че­ний, они сме­ша­лись с тол­пой от­ды­ха­ю­щей пуб­ли­ки. Бро­ди­ли по бе­лым мо­щё­ным улоч­кам сре­ди нескон­ча­е­мых ма­га­зи­нов и ла­во­чек с су­ве­ни­ра­ми, кре­ма­ми от солн­ца, аля­по­ва­ты­ми па­рео, яр­ки­ми ку­паль­ни­ка­ми и про­чей ерун­дой для ту­рис­тов.

— Ты прос­то при­ли­па­ешь к вит­ри­нам! — Ри­кар­до рас­сме­ял­ся, схва­тил Ле­ну за та­лию и по­тя­нул на се­бя.
— Зай­дём, — пред­ло­жи­ла жен­щи­на и, не до­жи­да­ясь от­ве­та, ныр­ну­ла в спа­си­тель­ную про­хла­ду ан­тик­вар­ной лав­ки.

Они уже бы­ло со­бра­лись вый­ти из лав­ки, как вдруг сре­ди пыль­ных се­реб­ря­ных ло­жек, зо­ло­тых це­пей и се­рёжек с мут­ны­ми боль­ши­ми кам­ня­ми Ле­на уви­де­ла… Не мо­жет быть. Это оно…

Се­реб­ря­ные за­вит­ки ста­рин­но­го коль­ца спле­та­лись в за­мыс­ло­ва­тый ри­су­нок. Льви­ная гри­ва, чуть на­ме­чен­ный нос хищ­ни­ка, а два ма­лень­ких гра­на­та — два не­добро­же­ла­тель­ных льви­ных гла­за. Пе­ре­вер­нёшь ри­су­нок вверх но­га­ми — и се­реб­ря­ные льви­ные ко­с­мы пре­вра­ща­ют­ся в птичьи перья, и с коль­ца на те­бя на­сто­ро­жён­но смот­рит со­ва.

По­доб­но­го укра­ше­ния Ле­на боль­ше не встре­ча­ла в жиз­ни. До сих пор пом­ни­ла, как по­ку­па­ла его в сля­кот­ный де­кабрьс­кий день на­ка­ну­не Но­во­го го­да. По­да­рок.

«На по­след­ние день­ги», — как лю­би­ла при­чи­тать при каж­дой по­куп­ке её веч­но при­бед­ня­ю­ща­я­ся зна­ко­мая. Но в тот раз день­ги бы­ли дейст­ви­тель­но по­след­ние. Ров­но столь­ко, сколь­ко у неё и оста­лось. По­ка ан­тик­вар­щик с се­дой ухо­жен­ной бо­род­кой, то и де­ло по­прав­ляя съез­жа­ю­щие на нос оч­ки в ро­го­вой опра­ве, подыс­ки­вал в нед­рах по­тем­нев­ше­го от вре­ме­ни сек­ре­те­ра ко­ро­боч­ку для коль­ца, Ле­на ста­ра­лась не ду­мать, а что же бу­дет даль­ше?

В по­лу­под­ва­ле ан­тик­вар­но­го ма­га­зи­на, из ве­ка в век про­пах­ше­го ду­хом ста­ри­ны, а имен­но ста­ры­ми про­дав­лен­ны­ми крес­ла­ми с по­тёр­той го­бе­ле­но­вой обив­кой, не­бреж­но сва­лен­ны­ми в уг­лу, её вдруг охва­ти­ла не­бы­ва­лая, не­свойст­вен­ная ей уве­рен­ность, что всё бу­дет хо­ро­шо. И как ни стран­но, уве­рен­ность в том, что она бо­га­та и мо­жет по­зво­лить се­бе ку­пить всё, что по­нра­вит­ся. Лю­бой кап­риз!

И что её по­тя­ну­ло имен­но к этой вит­ри­не, сре­ди про­чих с та­ким же яр­ко-жёл­тым пор­ту­галь­ским зо­ло­том?
— Я бы хо­те­ла по­смот­реть коль­цо.

По­жи­лой пор­ту­га­лец, единст­вен­ным во­ло­ся­ным по­кро­вом на го­ло­ве ко­то­ро­го бы­ли гу­с­тые бро­ви, из­влёк коль­цо, по­тёр его но­со­вым плат­ком и дал Ле­не, не пе­ре­ста­вая пов­то­рять, что коль­цо ред­кое… Очень ред­кое…
— É muito raro…

Да, это оно… Один ма­ли­но­вый гра­нат бо­лее тём­ный.

От­дав­шись вос­по­ми­на­нию, Ле­на кра­ем уха слы­ша­ла, что Ри­кар­до, как и всег­да при по­куп­ке укра­ше­ний, шу­тит, что его рус­ская прин­цес­са ско­ро бу­дет по­хо­жа на рож­дест­вен­скую ёл­ку и нуж­но бу­дет де­лать дыр­ку в но­су, так как коль­ца для всех паль­цев по не­сколь­ку штук, в том чис­ле и для паль­цев ног, уже есть. Пусть шу­тит.

Всё де­ло в том, что Ле­на опять ви­де­ла се­год­ня тот са­мый сон. Снил­ся он ей ред­ко. Озна­чал пе­ре­ме­ны в жиз­ни. Обыч­но он при­хо­дил сквозь ут­рен­нюю дрёму, ког­да уже на­до вста­вать, а так хо­чет­ся по­ва­лять­ся, за до­ли се­кун­ды до пол­но­го про­буж­де­ния. Она буд­то толь­ко что спрыг­ну­ла с пот­ной, го­ря­чей ло­ша­ди. Длин­ная се­рая шея с ухо­жен­ной гри­вой, тон­кие но­ги. За­пах по­та, ко­то­рый Ле­не не был зна­ком на­яву. Она ли­цом при­жи­ма­лась к ло­ша­ди­ной мор­де, це­ло­ва­ла её, про­си­ла за что-то прос­тить. От­ку­да-то из ту­ма­на, как это и бы­ва­ет во сне, по­яв­ля­ет­ся кто-то. Она ви­дит силь­ную муж­скую ру­ку на кру­пе ло­ша­ди. Ру­ка за­бот­ли­во гла­дит ко­бы­лу. На­кры­ва­ет тон­ким ков­ром и уво­дит.

Сон был на­столь­ко чёт­ким, яр­ким и жи­вым, что да­же пос­ле про­буж­де­ния ко­ле­ни пом­ни­ли глад­кие бо­ка ко­бы­лы, и, как вос­по­ми­на­ние уже то­го, что слу­чи­лось во сне, Ле­на пом­ни­ла ве­тер в ли­цо, и серд­це в гру­ди рва­лось от ра­дос­ти бе­ше­ной скач­ки. Но её кра­са­ви­цу-ко­бы­лу кто-то увёл. И весь сле­ду­ю­щий день Ле­на про­жи­ва­ла с чувст­вом по­те­ри че­го-то важ­но­го.

— Что с то­бой? По­че­му не спишь? — Ри­кар­до по­до­шёл к ней и об­нял за пле­чи.

Ле­на пой­ма­ла его не­скром­ный взгляд на вы­ре­зе шёл­ко­во­го ха­ла­ти­ка и улыб­ну­лась. Муж­чи­на отвёл гла­за.
— Сей­час.

Ле­на ти­хо вы­шла на бал­кон. С по­бе­режья до­но­си­лись зву­ки ноч­но­го ве­селья. В воз­ду­хе со свис­том и скре­же­том про­но­си­лись ле­ту­чие мы­ши. Пе­ре­дер­нув пле­ча­ми от отвра­ще­ния, она ре­ши­ла вер­нуть­ся в ван­ную.

В амаль­га­ме боль­шо­го зер­ка­ла от­ра­зи­лась жен­щи­на, при­дир­чи­во огля­ды­ва­ю­щая се­бя. При­драть­ся бы­ло не к че­му. Ле­на до­ста­ла из кар­ма­на ха­ла­ти­ка бар­хат­ную ко­ро­боч­ку. При­ме­ряя коль­цо по­оче­рёд­но на паль­цы, она по при­выч­ке ста­ла рас­ска­зы­вать слу­чив­ше­е­ся, пы­та­ясь свя­зать в од­но це­лое об­рыв­ки дав­ней ис­то­рии, сво­ей луч­шей под­ру­ге, той, ко­то­рая смот­ре­ла на нее с зер­каль­ной гла­ди. Мыс­лен­но, ко­неч­но, что­бы не­ча­ян­но во­шед­ший не при­нял её за су­мас­шед­шую.

Гла­ва 2

Свет­лые про­во­ды

Как на­до дер­жать­ся за му­жи­ка в де­рев­не Зна­мен­ка

Пе­ре­пол­нен­ный рей­со­вый «Ика­рус» рез­ко тро­нул­ся с оче­ред­ной оста­нов­ки, вы­пи­сы­вая круг на од­ном из про­вин­ци­аль­ных вок­за­лов. Ле­на про­сну­лась, по­смот­ре­ла в ок­но, про­го­няя остат­ки стран­но­го сна.

Ды­ха­ние ло­ша­ди об­во­ла­ки­ва­ло теп­лом. Ле­на при­жи­ма­лась ще­кой к тёп­лой мор­де. Круп­ный зра­чок влаж­но блес­тел. Ло­шадь ти­хонь­ко по­во­дит го­ло­вой, пе­ре­сту­па­ет, де­ла­ет шаг на­зад. Ту­ман. Как и бы­ва­ет во сне, но­ги не слу­ша­ют­ся, не­воз­мож­но сдви­нуть­ся с ме­с­та. Чья-то силь­ная ру­ка уве­рен­но бе­рёт ко­бы­лу под уз­д­цы и уво­дит, что­бы при­крыть ков­ром рас­па­рен­ную пос­ле скач­ки спи­ну.

При­сни­лась ло­шадь — ко лжи. Да ка­кая уж там ложь. И так всё яс­но. Для Ле­ны та­кой сон всег­да озна­чал пе­ре­ме­ны в жиз­ни.

Как ни ко­щунст­вен­но зву­чит, под­вер­нул­ся слу­чай, что­бы вы­пла­кать­ся. Ран­ний ут­рен­ний зво­нок раз­бу­дил всех до­маш­них. Все вы­бе­жа­ли из сво­их ком­нат и уже зна­ли, что их ждет: по­хо­ро­ны.

Ле­на не мог­ла не про­во­дить в по­след­ний путь свою тётю Ка­пу. По­след­ний раз они ви­де­лись год на­зад, ког­да сра­зу же пос­ле ин­суль­та тётю при­вёз к ним дво­ю­род­ный брат, ко­то­ро­го она по при­выч­ке дет­ст­ва на­зы­ва­ла дя­дей. Не­вест­ка не за­хо­те­ла уха­жи­вать за свек­ровью.

Ког­да Ле­на, за­пы­хав­шись, опаз­ды­вая, при­бе­жа­ла на ав­то­стан­цию, тётя Ка­па, по­жи­лая, но ещё креп­кая се­ми­де­ся­тид­вух­лет­няя ста­ру­ха, сто­я­ла на оста­нов­ке, ру­ка­ми дер­жась за клюш­ку, но­гой при­дер­жи­вая кар­тон­ный че­мо­дан, и жда­ла. Взя­ла Ле­ну за ру­ку, как ре­бёнок. По­верх тя­жёло­го дра­по­во­го паль­то с об­тёр­тым во­рот­ни­ком из нор­ки был на­дет ста­рый бо­лонь­е­вый плащ.

Пос­ле ин­суль­та те­тя об­ра­ща­лась ко всем «Вла­ди­мир Ива­ныч» и всё на све­те, лю­бую вещь на­зы­ва­ла «лап­ша» или «до­ку­мен­ты». Тем пе­чаль­нее про­зву­ча­ли её не­ожи­дан­ные сло­ва, ког­да они оста­лись с Ле­ной до­ма вдво­ем. Тётя вдруг ста­ла рыть­ся в сво­ём че­мо­да­не: «До­ку­мен­ты! До­ку­мен­ты! Лап­ша!» По­том всё-та­ки на­шла, вы­та­щи­ла узел и су­ну­ла Ле­не. Не­тер­пе­ли­во вы­дер­ну­ла у неё из рук, ви­дя, что пле­мян­ни­ца не справ­ля­ет­ся, и раз­вя­за­ла узел креп­ки­ми зу­ба­ми.

Ба­тис­то­вая ска­терть с вы­ши­ты­ми бу­ке­та­ми лан­ды­шей и две­над­цать сал­фе­ток.
— За­муж вы­хо­ди. Од­ной пло­хо.

Ле­на по­смот­ре­ла на нее: не ослы­ша­лась ли?
— Бе­ри, лап­ша, лап­ша.

Ле­на по­про­бо­ва­ла бы­ло раз­го­во­рить тётю, но на все во­про­сы от­вет был один: «До­ку­мен­ты».

В ав­то­бу­се бы­ло хо­лод­но и силь­но пах­ло бен­зи­ном. За ок­ном про­но­си­лись се­рые бре­вен­ча­тые до­ма де­ре­вень, рас­па­хан­ные ози­мые, пе­ре­лес­ки с бе­ле­ю­щи­ми ство­ла­ми бе­рёз, по­хо­жие один на дру­гой вок­за­лы рай­он­ных цент­ров. Есть по­вод по­пла­кать, и ни­ко­му слёзы не по­ка­жут­ся стран­ны­ми и не к мес­ту.

Сдер­жи­вать слёзы при­хо­ди­лось по­сто­ян­но. Ко­мок к гор­лу под­ка­ты­вал при од­ном толь­ко вос­по­ми­на­нии, ме­ло­дии, всё ещё что-то для Ле­ны зна­ча­щей. Она ни­че­го не мог­ла с со­бой по­де­лать. Толь­ко чувст­во­ва­ла при­бли­же­ние слёз, вста­ва­ла и ухо­ди­ла. Толь­ко бы ни­кто не ви­дел.

Бур­ный страст­ный ро­ман на­чал­ся зи­мой. Вес­на, ле­то про­шли как вдох и вы­дох. Звал за­муж.

Ка­кой ещё мог быть от­вет, кро­ме «да»? А осенью оста­лось вспо­ми­нать толь­ко строч­ки дав­но про­чи­тан­но­го сти­хотво­ре­ния:
И бу­дут паль­цы ле­де­неть и го­ло­ва пы­лать.
И не­воз­мож­но уле­теть. И на­до зи­мо­вать.

Чьи сти­хи? Не важ­но. Не бы­ло объ­яс­не­ний. Бы­ло пись­мо: «Не мо­гу. Прос­ти».
На­до дав­но уже на всё плю­нуть и рас­те­реть, и всё-та­ки ещё тле­ла ма­лень­кая на­деж­да. А вдруг?
Ле­на ожи­да­ла встре­тить плачь и при­чи­та­ния, но у неё воз­ник­ло та­кое чувст­во, что она по­па­ла не на про­ща­ние, а на про­во­ды. При­хо­дя­щие, остав­ляя вы­со­кие ка­ло­ши в се­нях, в тол­с­тых шерс­тя­ных нос­ках про­хо­ди­ли в ком­на­ту и ти­хо са­ди­лись на ска­мей­ки у гро­ба. Си­де­ли, раз­го­ва­ри­ва­ли о сво­их де­лах, об­ра­ща­ясь к тёте, буд­то она бы­ла с ни­ми ря­дом и участ­во­ва­ла в об­суж­де­нии чьих-то се­мей­ных не­уря­диц: кто ко­го бьёт, кто сно­ва за­пил, к ко­му хо­дит чей муж, ко­му уда­лось про­дать ко­ро­ву.

В зна­ко­мой ком­на­те с боль­шим ко­ва­ным сун­ду­ком, с вы­со­кой же­лез­ной кро­ватью, ста­ры­ми ико­на­ми в уг­лу бы­ло свет­ло и да­же уют­но. Ак­ку­рат­ные ста­руш­ки в тём­ных сит­це­вых пла­точ­ках сме­ня­ли од­на дру­гую — чи­та­ли Псал­тырь, без это­го ни­как не­льзя уй­ти че­ло­ве­ку в дру­гой мир.

Ле­на, по тра­ди­ции, по­вя­за­ла чёр­ный ажур­ный пла­ток, стран­ный тётин по­да­рок. Тёте всег­да ка­за­лось, что пле­мян­ни­ца пло­хо, «ни­ку­дыш­но со­всем» оде­та. Она при­сы­ла­ла ей вы­шед­шие из мо­ды шерс­тя­ные коф­ты, длин­ные клет­ча­тые юб­ки, туф­ли на вы­со­ких тол­с­тых каб­лу­ках, ко­то­рые ру­ка не под­ни­ма­лась вы­бра­сы­вать и от­дать не­ко­му. Чёр­ный пла­ток шёл с со­про­во­ди­тель­ным пись­мом, чтоб Ле­на «по-люд­ски» вы­гля­де­ла на её по­хо­ро­нах, а по­том пусть сра­зу бро­са­ет его в мо­ги­лу и не грус­тит боль­ше ни­ког­да.

В кон­це ок­тяб­ря быст­ро тем­не­ло. Мо­роз­ные су­мер­ки опус­ти­лись на по­сёлок. Вдоль до­ро­ги за­жглись жёл­тые фо­на­ри. Вы­со­кие то­по­ля от­бра­сы­ва­ли на кры­ши до­мов по­ло­са­тые те­ни.

В по­сёл­ке Зна­мен­ка Ле­ну зна­ли. Она рань­ше, лет де­сять на­зад, бы­ла здесь час­той гость­ей.

На скамье у гро­ба си­де­ли под­ру­ги тёти, две сест­ры — ба­ба Ви­ле­на и ба­ба Сла­ва, ма­лень­кие, су­хо­ща­вые, без­зу­бые. Се­дые во­ло­сы убра­ны под чёр­ные ко­сын­ки, на пле­чах — се­рые пу­хо­вые ша­ли, слов­но сло­жен­ные крылья лес­ной пти­цы, но­ги в длин­ных тол­с­тых пу­хо­вых нос­ках, как мох­на­тые ла­пы. Как мяг­кие се­рые со­вы, они мол­ча си­де­ли ря­дом, из­ред­ка глу­бо­ко взды­хая.

Слёзы ка­ти­лись по ще­кам, но Ле­на и не ду­ма­ла их оста­нав­ли­вать. Стран­но, но она, ка­за­лось, слы­ша­ла всё то, о чём го­во­рят, вплоть до шё­по­та на дру­гом кон­це до­ма:
— Ну, да­ма-ма­да­ма.
— Ку­да ему до неё-то, по­нят­но бы­ло сра­зу.
— Хо­ро­шо, что в этой коф­те по­ло­жи­ли, лю­би­ла она её, и пла­ток хо­ро­ший то­же.
— Пле­мян­ни­ца всё пла­чет. Хо­ро­ша, но боль­но то­щая.

Все при­сут­ст­ву­ю­щие жда­ли по­ми­мо про­ща­ния ещё и про­дол­же­ния ис­то­рии, на­чав­шей­ся мно­го лет на­зад.
Жда­ли ещё то­го, кто дол­жен был прий­ти, — гля­нуть на Лен­ку.
Ше­по­ток так и лез в уши.
— Пла­чет, пле­мян­ни­ца-то. Вид­но, слу­чи­лось что-то у неё… В го­ро­де. Не по тёте же так уби­вать­ся. Ка­пи­то­ли­на хо­ро­шо по­жи­ла. Вре­мя при­шло…

Ле­на по­ня­ла, что и здесь не скро­ешь­ся от глаз, не по­пла­чешь, вста­ла и по­шла к со­се­дям, по­мо­гать го­то­вить по­мин­ки. Весь ве­чер она ре­за­ла ка­пус­ту для щей, пе­ре­би­ра­ла греч­не­вую кру­пу для ка­ши, про­мы­ва­ла слип­ши­е­ся су­хо­фрук­ты, ко­то­рые уда­лось ку­пить в мест­ном сель­ма­ге. На боль­шой чу­гун­ной пли­те сто­я­ли эма­ли­ро­ван­ные кот­лы, в ко­то­рых ва­ри­лось мя­со. На­ро­ду ожи­да­ли мно­го. Тётя Ка­па бы­ла хо­ро­шим аг­ро­но­мом, и её зна­ли не толь­ко в де­рев­не.

Креп­кие ши­ро­ко­бед­рые жен­щи­ны, ти­хо пе­ре­го­ва­ри­ва­ясь, сме­ня­ли од­на дру­гую у пли­ты. Од­на по­мог­ла, при­шла вто­рая. Ве­чер. Ско­ти­ну кор­мить на­до, де­тей и му­жи­ка. Ле­на не сра­зу узна­ла в вы­со­кой, ху­до­ща­вой жен­щи­не с яр­ко ры­жи­ми, кра­ше­ны­ми аж до крас­но­ты, во­ло­са­ми, свою под­ру­гу дет­ст­ва Лю­сю, с ко­то­рой вмес­те учи­лись пла­вать в мут­ной ре­чуш­ке, ла­зи­ли на­пе­ре­гон­ки на са­мую вы­со­кую че­рёму­ху в по­сел­ке. Ле­не всег­да уда­ва­лось за­брать­ся пер­вой на вер­ши­ну де­ре­ва и рас­смат­ри­вать с вы­со­ты бес­край­ние по­ля, лу­га, пол­ные ро­ма­шек, бе­рёзо­вые пе­ре­лес­ки, по­рос­шие тра­вой ов­ра­ги, где рос­ла вкус­ная по­ле­вая клуб­ни­ка. Сни­зу раз­да­вал­ся треск ве­ток: вер­ная по­друж­ка ка­раб­ка­лась вслед за ней. Раз­го­вор сам со­бой за­вя­зал­ся на поч­ве при­клю­че­ний их об­щей юнос­ти.
— Ра­бо­таю сей­час в рай­цент­ре ве­те­ри­на­ром. Квар­ти­ру боль­шую да­ли. За­муж вы­шла. Му­жик хо­ро­ший по­пал­ся. Мо­жет пом­нишь, Мить­ка Ря­бой? Мы с ним дра­лись рань­ше? Дру­жок тво­е­го… Ты ни­че­го о нём не зна­ешь?
— Как в ар­мию ушёл, так и не ви­де­лись.
— Ну, что я о нём слы­ша­ла… Ра­бо­та­ет на гру­зо­ви­ке, за­ра­ба­ты­ва­ет хо­ро­шо, дом по­стро­ил в се­ле. Пьёт. Гу­ля­ет на­пра­во и на­ле­во, ко­бель ещё тот. Ба­бы ему са­ми на шею ве­ша­ют­ся. Же­на всё тер­пит. Лю­бит. У них уж трое.
— Трое? И ког­да толь­ко успел?
— Он пер­вую дочь Ле­ной на­звал.

Ле­на по­чувст­во­ва­ла, что серд­це в гру­ди за­мер­ло и за­вис­ло, как в не­ве­со­мос­ти.
— А как ещё он мог на­звать? — про­дол­жа­ла Лю­ся. — Же­на узна­ла, со­бра­ла ве­щи и к ро­ди­те­лям ука­ти­ла в Но­во­си­бир­ск вмес­те с ре­бён­ком. А он — ни в ка­кую. Еле­на бу­дет, вот и всё. Вер­ну­лась. Так и жи­вут.

За ночь по­теп­ле­ло. Ут­ром не­бо до са­мо­го го­ри­зон­та за­во­лок­ло се­ры­ми ту­ча­ми. На­кра­пы­вал ред­кий осен­ний дождик. Во­круг Зна­мен­ки, до са­мо­го го­ри­зон­та и даль­ше, прос­ти­ра­лись по­ля, ис­хо­жен­ные на­тру­жен­ны­ми но­га­ми Ка­пи­то­ли­ны Ва­силь­ев­ны вдоль и по­пе­рёк.
— При­хо­ди­ла ты, Ка­пи­то­ли­на, к нам по по­лям по до­ро­гам сво­им из де­рев­ни в де­рев­ню. А те­перь мы к те­бе ско­ро.
Все про­во­жа­ю­щие пла­ка­ли. Ста­руш­ки при­чи­та­ли.

Ле­на по­том дол­го вспо­ми­на­ла, как ба­ба Сла­ва по­ло­жи­ла на сло­жен­ные ру­ки тёти ве­точ­ку с бе­лы­ми яго­да­ми — единст­вен­ное, что на­по­ми­на­ло цве­ток в по­след­них чис­лах ок­тяб­ря. И в тот же миг сквозь ту­чи про­бил­ся луч солн­ца. Ста­руш­ки на­ча­ли крес­тить­ся и шеп­тать­ся, что про­во­ды хо­ро­шие. На сель­ском клад­би­ще у опуш­ки ле­са вы­рос ещё один хол­мик.

Жи­вых — за стол. На по­мин­ки при­шло мно­го на­ро­ду: Ле­на бе­га­ла ту­да-сю­да, но­си­ла пол­ные мис­ки со ща­ми, греч­не­вой ка­шей, мя­сом. Мол­ча­ние пос­ле пер­вой по­ми­наль­ной рюм­ки сме­ни­лось об­суж­де­ни­ем го­ря­чих де­ре­вен­ских но­вос­тей, а пос­ле вто­рой на­ча­лись сплет­ни: кто, где, ког­да и с кем. И сно­ва она не­объ­яс­ни­мым об­ост­рён­ным чувст­вом слы­ша­ла всё, о чём го­во­рят за сто­лом, в се­нях, на крыль­це.
— Же­на сто­ро­жит, к кро­ва­ти за но­гу при­вя­за­ла, ко­бе­ля.
— Лен­ка-то за­му­жем?
— Го­во­рят, бы­ла.
— А… Раз­же­ня.

«Зна­чит, всё-та­ки хо­чу его уви­деть. Ка­ким он стал? Не при­шёл».

Из се­ней до­но­сил­ся пья­ный мо­ло­дой го­лос пар­ня, ко­то­рый всё вре­мя кру­тил­ся то во дво­ре, то в до­ме, то у со­се­дей на кух­не, из­ред­ка по­гля­ды­вая на Ле­ну из-под куд­ря­во­го чу­ба. Как во­пло­ще­ние от­мен­но­го здо­ровья, си­я­ло круг­лое ру­мя­ное ли­цо. Ли­хо си­де­ла на за­тыл­ке кеп­ка-жи­ри­нов­ка. Он, ви­ди­мо, уже вы­пил, за­хо­тел лас­ки и сей­час при­ста­вал к ко­му-то.
— Ба­буш­ка, ты что си­дишь?
— Обе­да жду.
— Да­вай по­це­лую.
— Ну… Не ла­пай, — узна­ла Ле­на спо­кой­ный зна­ко­мый го­лос.
— Хо­ро­шая ты! Мо­ги­лу зна­ешь ка­кую те­бе вы­ко­паю? Во ка­кую! С узо­ра­ми!

Ле­на вы­шла в ко­ри­дор. Его мать не из­ме­ни­лась за все эти го­ды. Пря­мая спи­на, ру­ки с рас­пух­ши­ми сус­та­ва­ми ле­жат на ко­ле­нях. Блед­ное, слов­но ис­пи­тое ли­цо, тон­кие не­за­мет­ные бро­ви, в ни­точ­ку под­жа­тые гу­бы. На пле­чах — не­из­мен­ный пав­ло­во­по­сад­ский пла­ток в «ин­дий­ских огур­цах».
— Здравст­вуй­те.

Хо­лод­ный ки­вок. Встре­тив­шись гла­за­ми, они по­ня­ли друг дру­га без слов.
«Не па­ра он те­бе, не гу­би жизнь пар­ню», — умо­ля­ла его мать мно­го лет то­му на­зад. На ко­ле­ни пе­ред Ле­ной вста­ла.

«А из ар­мии, при­вёз он мо­ло­дую же­ну, ге­не­раль­скую доч­ку. Ху­дю­щая. Один нос тор­чит, как клюв у во­ро­ны. Лю­бит его, гов­ню­ка, силь­но. Бе­ре­мен­ная уже», — пи­са­ла по­том тётя Ка­па.

Че­рез год он по­зво­нил Ле­не из те­ле­фон­ной буд­ки у со­сед­не­го до­ма и умо­лял о встре­че. Ле­на со­бра­ла все свои си­лы, что­бы про­из­нес­ти:
— Ты ведь же­нат, у те­бя ре­бёнок. Как ты мо­жешь? За­чем же­нил­ся?
— Ты бы ме­ня всё рав­но бы не до­жда­лась. Про­шу вый­ди, по­го­во­рим. Всё ещё нам мож­но ис­пра­вить. Вый­ди, про­шу!

Она тог­да не вы­шла.
Он се­год­ня не при­дёт.

Толь­ко позд­но ве­че­ром за сто­лом встре­ти­лась вся род­ня.
Ну, всех ува­жи­ли, на­кор­ми­ли, на­по­и­ли. Зав­тра в до­ро­гу.

В тёти­ном до­ме оста­лись но­че­вать муж­чи­ны. Ле­ну и мать при­гла­си­ла но­че­вать со­сед­ка.
— Лен! — кто-то по­звал ночью.

В по­лу­тьме, сквозь сон, она уви­де­ла, как тётя сто­ит в две­рях и на­де­ва­ет паль­то.
— Тёть! Ты ку­да?
Она вско­чи­ла и всё вспом­ни­ла.

Серд­це за­ко­ло­ти­лось, и ла­до­ни ста­ли лип­ки­ми. В эту ми­ну­ту в ком­на­ту по­све­ти­ли фа­ра­ми. Она вы­гля­ну­ла в ок­но. Свет фар по­гас. Гру­зо­вик сто­ял на­про­тив до­ма. На­ки­нув паль­то, Ле­на вы­шла на крыль­цо. Из по­ло­га тем­но­ты ей на­встре­чу вы­сту­пи­ла вы­со­кая муж­ская фи­гу­ра.
— Не хо­ди! Не взду­май! Не пу­щу!

Ис­тош­ный жен­ский го­лос вспо­рол мо­но­тон­ную ноч­ную пус­то­ту спя­ще­го по­сёл­ка. Та­кой крик обыч­но на­зы­ва­ют бабь­им.
— Де­тей по­жа­лей! Ми­лень­кий, не пу­щу!

Пу­та­ясь в длин­ной юб­ке, на­де­той по­верх бе­лой ноч­ной ру­баш­ки, не­вы­со­кая, ху­дая, слов­но под­рос­ток, мо­ло­дая жен­щи­на бе­жа­ла по по­сел­ко­вой до­ро­ге. Тя­же­ло ды­ша, она под­бе­жа­ла к то­му, кто был пер­вой Ле­ни­ной лю­бовью, вле­пи­ла по­щёчи­ну с си­лой и вдруг бро­си­лась на зем­лю, об­хва­ти­ла муж­ни­ны са­по­ги и за­вы­ла:
— Ну, не хо­ди! Не дам!

Ле­на по­чувст­во­ва­ла его при­зыв­ный взгляд, как рань­ше.
— Не пу­щу-у-у! Не хо­ди-и-и-и!

В ок­нах до­мов, как по ко­ман­де, за­жглись ог­ни.
По­сёлок ве­рил в про­дол­же­ние се­ри­а­ла и ждал его.
Жа­лоб­но за­виз­жа­ли двер­ные пет­ли. Ле­на за­дви­ну­ла ще­кол­ду.
Вот как, ока­зы­ва­ет­ся, на­до за му­жи­ков дер­жать­ся!

Услы­шав звук бук­су­ю­щей ма­ши­ны, Ле­на раз­ре­ве­лась без­утеш­но, не бес­по­ко­ясь уже о том, что её кто-то услы­шит, что-то про неё ска­жет или по­ду­ма­ет.

На кро­ва­ти в ком­на­те си­де­ла мать. Она, как бы­ло при­ня­то в их семье, ни­ког­да не вме­ши­ва­лась ни в чьи лич­ные де­ла и пе­ре­жи­ва­ния.
— Ра­но те­бе ещё се­бя-то опла­ки­вать, — мать улыб­ну­лась и про­тя­ну­ла но­со­вой пла­ток. — Ты у ме­ня кра­са­ви­ца. Зна­ешь ка­кая?

Ну вот… И здесь по­пла­кать не уда­лось…

Ра­но ут­ром, хрус­тя льдом по за­мёрз­шим лу­жам, вся род­ня, при­ехав­шая из го­ро­да, шла на пер­вый ав­то­бус.
Дво­ю­род­ный брат про­во­жал род­ных.
— Лен, слышь?
— Что?
— Лёш­ка-то Ми­тя­ев на те­бя глаз по­ло­жил.
— Ка­кой та­кой Лёш­ка?
— Ну как ка­кой?! Куд­ря­вый та­кой. Ко­то­рый мо­ги­лу ко­пал!

Слёз не оста­лось. Го­речь оби­ды, разо­ча­ро­ва­ние, чувст­во, что её бро­си­ли и она ни­ко­му те­перь не нуж­на и не бу­дет нуж­на ни­ког­да, — всё оста­лось там, в про­шед­шем дне. В ду­ше толь­ко пус­то­та, ко­то­рую по­ка ни­чем не хо­те­лось за­пол­нять. Уже лег­че.

Гла­ва 3

«Толь­ко не жен­щи­на, толь­ко не сей­час!»

В плац­карт­ном ва­го­не на пу­ти в Ни­же­го­род­ск.

Ба

Бо­ка его во­ро­но­го ко­ня взды­ма­лись пос­ле дол­гой скач­ки. Не смог до­гнать. Где же? Сквозь клочья ту­ма­на, как это и бы­ва­ет во сне, он вдруг уви­дел бе­лую ко­бы­лу с вы­со­ки­ми тон­ки­ми но­га­ми. Она по­вер­ну­лась к не­му. Жен­ские гла­за на мор­де ко­бы­лы с усмеш­кой смот­ре­ли на не­го.

«Толь­ко не это! Гос­по­ди, толь­ко это­го мне сей­час не хва­та­ло!» — успел по­ду­мать Ни­ко­лай во сне, рез­ко под­нял­ся и спро­сонья боль­но стук­нул­ся го­ло­вой о верх­нюю пол­ку. Ва­гон за­скре­же­тал, по­езд тро­нул­ся.

Со­став шёл до ме­с­та на­зна­че­ния вмес­то по­ло­жен­ных шес­ти ча­сов уже сут­ки, оста­нав­ли­ва­ясь у каж­до­го по­лу­стан­ка. Би­ле­ты на Ни­же­го­род­ск бы­ли са­мы­ми де­шё­вы­ми. Те­перь при­хо­ди­лось вы­би­рать всё са­мое де­шёвое.

В об­щем ва­го­не бы­ло жар­ко. Креп­ко спал на верх­ней пол­ке Игорь. Ни­ко­лай уже знал, что озна­ча­ет этот сон.

Ря­дом с «Жи­вый по­мо­щи», пе­ре­пи­сан­ной для не­го ма­терью, во вмес­ти­тель­ном на­груд­ном кар­ма­не он всег­да но­сил с со­бой ко­ро­боч­ку со стёр­ты­ми бо­ка­ми. Ни­ко­лай стал пе­ре­би­рать в ру­ках за­лос­нив­ши­е­ся кар­ты чуть боль­ше по раз­ме­ру обыч­ных со стран­ны­ми ри­сун­ка­ми, ко­то­рые ещё ни ра­зу не под­во­ди­ли его. Прав­ду го­во­ри­ли: что есть, бы­ло и бу­дет.

«Толь­ко не жен­щи­на, не сей­час!» — про­сил он, но сам уже знал, ка­кую кар­ту вы­та­щит.

Точ­но. Ко­ро­ле­ва пен­так­лей собст­вен­ной пер­со­ной. Кар­та пе­ре­вёр­ну­та. Чуть при­крыв гла­за, да­ма ню­ха­ет ли­лию, же­ман­но дер­жа цве­ток дву­мя паль­ца­ми, а дру­гой руч­кой при­жи­ма­ет к се­бе ту­го на­би­тый ко­ше­лёк.

Ни­ког­да ему не вы­па­да­ла эта кар­та, сколь­ко ни про­сил он, сколь­ко не за­га­ды­вал, в те вре­ме­на, ког­да день­ги к не­му тек­ли ре­кой и, ка­за­лось, не бу­дет им ни кон­ца ни края. Как тог­да хо­тел он, про­сил. Ум­ную, кра­си­вую, и чтоб чувст­во бы­ло та­ким же хлёст­ким, сби­ва­ю­щим с ног, как удар ка­зачь­ей плет­кой. С от­тя­жеч­кой. Ни­ко­лай всег­да ду­мал о се­бе, что рос­том не вы­шел и не кра­са­вец. Но ни од­на не мог­ла усто­ять. От от­ца ему до­ста­лась не­объ­яс­ни­мое оба­я­ние, а от Ба — зе­лё­ные гла­за.

Ста­кан во­ды по­про­си­ла у не­го пе­ред смертью баб­ка-га­дал­ка, ко­то­рую по­лго­ро­да счи­та­ло не в сво­ём уме, а ещё по­лго­ро­да сто­я­ло к ней в оче­редь — по­га­дать.
Пе­ред тем как сде­лать свой по­след­ний гло­ток, по­смот­ре­ла на вну­ка:
— Жди, ка­зак…
— Че­го ждать-то, Ба?
На про­с­ты­ни из ста­ка­на уже про­ли­лась не­до­пи­тая во­да…

Ни­ко­лаю ка­за­лось, что так бу­дет всег­да: лю­би­мая пре­по­да­ва­тель­ская ра­бо­та в уни­вер­си­те­те, экс­пе­ди­ции на рас­коп­ки древ­них го­ро­дов, ко­то­рые скры­ва­ют пес­ки пу­с­тынь Сред­ней Азии, ве­че­рин­ки с са­мы­ми кра­си­вы­ми сту­дент­ка­ми на Ис­сык-Ку­ле, и к то­му же у не­го всег­да бы­ли день­ги. Ком­со­моль­ские день­ги уме­ло кру­ти­ли его мо­ло­дые, по­да­ю­щие на­деж­ды друзья. Все зна­ли, но от­кры­то не го­во­ри­ли, что если нуж­но что-то узнать — иди к Ко­ля­ну.

Ни­ко­лай тог­да не при­да­вал боль­шо­го зна­че­ния сво­е­му уме­нию. Из­ред­ка рас­ки­ды­вал кар­ты так, что ни од­на де­таль не оста­ва­лась не­за­ме­чен­ной.

Игорь был из дру­гой ком­па­нии та­ких же мо­ло­дых, та­лант­ли­вых, по­да­ю­щих боль­шие на­деж­ды.

Но ког­да рас­пал­ся тот мир, рес­пуб­ли­ка ушла в ав­то­ном­ное пла­ва­ние. Мо­ло­дым гу­ма­ни­та­ри­ям и тех­на­рям, их семь­ям ни­че­го не оста­ва­лось де­лать, как оста­вить всё и бе­жать. Если по­ве­зёт, то про­да­вать на­жи­тое по­ко­ле­ни­я­ми за бес­це­нок. Уни­вер­си­тет­ское брат­ст­во раз­ле­те­лось по всей Рос­сии, кто как мог на­чал устра­ивать свою жизнь.

Ни­ко­лай ста­рал­ся не вспо­ми­нать то, что ког­да-то он вды­хал жизнь пол­ной гру­дью. Ве­ли­ко­леп­ную от­цов­скую биб­лио­те­ку при­шлось оста­вить не­из­вест­но ко­му. То­му, ко­му по­вез­ло ку­пить свет­лую сол­неч­ную квар­ти­ру в цент­ре с ду­бо­вой ме­белью, пле­тё­ны­ми крес­ла­ми на боль­шой тер­ра­се в са­мом луч­шем го­ро­де на све­те — Ал­ма-Ате.

Ни­ко­лай пос­ле то­го, как пе­ре­вёз мать и сест­ру в од­но­ком­нат­ную тес­ную хру­щёв­ку в один из го­род­ков на Вол­ге, за­рёк­ся вспо­ми­нать по­след­ний раз­го­вор с ма­терью.
— Сы­нок, ты уж сам те­перь, как-ни­будь… — она ста­ра­лась не смот­реть ему в гла­за. — Ли­доч­ке на­до жизнь устра­ивать. А ты муж­чи­на — те­бе лег­че. Ты всё смо­жешь, маль­чик.

Ни­ко­лай дав­но хо­тел на­чать жить от­дель­но, но ни­как не мог рас­стать­ся со всем тем, что на­зы­ва­ют до­мом. За по­след­нее вре­мя у ма­те­ри толь­ко и бы­ло раз­го­во­ров, что Ли­доч­ке на­до вый­ти за­муж. Его стар­шая сест­ра, кра­си­вая и не­при­ступ­ная снеж­ная ко­ро­ле­ва, пос­ле трид­ца­ти пя­ти лет по­ня­ла, что оста­лась од­на. Ни­ко­лай лю­бил сест­ру: вы­со­ко­мер­ную и в то же вре­мя без­за­щит­ную. С её то зна­ни­ем в со­вер­шенст­ве не­сколь­ких ев­ро­пей­ских язы­ков она не про­па­дет. Они не про­па­дут. Всё об­ра­зу­ет­ся. Ему же на­до ид­ти, не огля­ды­ва­ясь.

Гла­ва 4

Ко­ро­ле­ва пен­так­лей с Боль­шой Ни­коль­ской

Вот и про­во­ди­ли тётю. Жи­вые едут на ра­бо­ту.

Го­род встре­тил мо­роз­ным ут­ром. В пе­ре­пол­нен­ном ав­то­бу­се Ле­не вспом­нил­ся один слу­чай, ко­то­рый за­ста­вил её по­взрос­леть и за­ду­мать­ся. Бы­ва­ет так, что ме­ло­чи вре­за­ют­ся в па­мять и слу­чай­но бро­шен­ные фра­зы, услы­шан­ные ещё в дет­ст­ве, ока­зы­ва­ет­ся, про­рас­та­ют сквозь те­бя всю жизнь.

Та­ким же мо­роз­ным ут­ром еха­ла Ле­на на урок в му­зы­каль­ную шко­лу, при­стро­ив на си­денье тя­жёлую нот­ную пап­ку. В пу­хо­вых ва­реж­ках — мо­нет­ки на би­лет.

На од­ной из оста­но­вок в ва­гон за­шёл муж­чи­на, рез­ко от­ли­ча­ю­щий­ся ото всех. Са­мое боль­шее, что по­тряс­ло Ле­ну, — он улы­бал­ся. Счаст­ли­во и ши­ро­ко, не пря­ча сво­ей улыб­ки. Трам­вай кач­ну­ло, и муж­чи­на встал ря­дом с Ле­ной.

Дуб­лён­ка рас­пах­ну­та, шёл­ко­вое каш­не не­бреж­но тор­чит из кар­ма­на. Клет­ча­тая кеп­ка (а не он­дат­ро­вая шап­ка, как бы­ло при­ня­то и счи­та­лось вер­хом ши­ка!) ли­хо сдви­ну­та на за­ты­лок. Ле­на раз­гля­ды­ва­ла не­зна­ком­ца и не­за­мет­но вды­ха­ла аро­мат его оде­ко­ло­на, к ко­то­ро­му при­ме­ши­вал­ся за­пах та­ба­ка и ал­ко­го­ля. Трам­вай кач­ну­ло с но­вой си­лой.
— Ты что же, му­жик! Ох­ре­нел со­всем? Все но­ги от­да­вил, да ещё и на­ва­лил­ся! — со злой до­са­дой про­из­нес­ла од­на из пас­са­жи­рок. — Сле­пой?! Не ви­дишь? Тут жен­щи­ны сто­ят!
— Жен­щи­ны, моя до­ро­гая, в это вре­мя ещё спят! — всё с той же счаст­ли­вой улыб­кой от­ве­тил ино­п­ла­не­тя­нин.

Ле­на вы­шла, и ей не уда­лось до­слу­шать, чем за­кон­чил­ся об­мен лю­без­нос­тя­ми во вре­мя ут­рен­не­го ра­бо­че­го рей­са. Но она по­том це­лый день вспо­ми­на­ла этот слу­чай. Пред­став­ля­ла: ка­кие-та­кие жен­щи­ны спят, ког­да все едут на ра­бо­ту? Ведь все ут­ром долж­ны ехать на ра­бо­ту: за­кон жиз­ни! По­че­му так по­крас­не­ла эта тётень­ка в мо­хе­ро­вом бе­ре­те?

С тех пор Ле­на по­ня­ла, что ни в шко­ле, ни до­ма не учат че­му-то са­мо­му глав­но­му. Ка­за­лось бы, ме­лочь и пус­тяк, слу­чай в трам­вае, а она всё ещё про­дол­жа­ла ду­мать: ка­кой же она бу­дет, ког­да вы­рас­тет? Та­кой, как тётень­ки, ко­то­рые каж­дый день вста­ют в шесть трид­цать ут­ра, ма­ши­наль­но зав­тра­ка­ют вче­раш­ней жа­ре­ной кар­тош­кой, на­во­дят кра­со­ту, по­плё­вы­вая в бу­маж­ную ко­ро­боч­ку с тушью, оде­ва­ют вя­за­ные шап­ки оди­на­ко­во­го фа­со­на и, не про­снув­шись, идут на ра­бо­ту? Или… А как стать той, дру­гой?

Во­ди­тель хри­пел в ис­пор­чен­ный мик­ро­фон, то ли ру­га­ясь с кем-то, то ли объ­яв­ляя оста­нов­ки:
— Эй, жен­щи­на, по­смот­ри­те, где оста­но­ви­лись?

Ле­на си­де­ла у ок­на и по­ня­ла, что тётень­ка в вя­за­ной шап­ке об­ра­ща­ет­ся к ней. Она по­тер­ла за­мёрз­шее ок­но ног­тем.
— Про­фин­тер­на…

Вит­ри­ны ма­га­зи­на брен­до­вой муж­ской одеж­ды «Идаль­го», рас­по­ло­жен­но­го на пер­вом эта­же от­рес­тав­ри­ро­ван­но­го особ­ня­ка на цент­раль­ной ули­це го­ро­да, бы­ли при­зыв­но осве­ще­ны: в тор­го­вом за­ле, как в ги­гант­ском ак­ва­ри­уме, сре­ди ри­фов раз­ве­шан­ной одеж­ды, ма­не­ке­нов и мяг­ких ко­жа­ных кре­сел, сну­ют пре­лест­ные яр­кие рыб­ки-про­дав­щи­цы, все как од­на сим­па­тич­ные, ухо­жен­ные, лю­без­ные.

Се­год­ня день тя­нул­ся бес­ко­неч­но. Про­дав­щи­цы вя­ло пе­ре­бра­сы­ва­лись сло­ва­ми о том о сём и ни о чём. Тол­с­тый охран­ник с длин­ны­ми уса­ми, по­хо­жий на груст­но­го со­ма, уют­но дре­мал в крес­ле, по­хра­пы­вая за пор­ть­е­рой при­ме­роч­ной. Слад­ко­го­ло­сый Джордж Майкл ба­ю­кал его сво­и­ми пес­ня­ми:
— Last Christmas I gave you my heart…

Под ко­нец ра­бо­че­го дня тя­жёлая стек­лян­ная дверь на­ко­нец-то при­от­кры­лась. Од­но­го взгля­да бы­ло до­ста­точ­но, что­бы ин­те­рес к во­шед­шим быст­ро угас. Ра­бо­чий день мед­лен­но, но вер­но при­бли­жал­ся к кон­цу.

Ле­на спрыг­ну­ла с под­окон­ни­ка и по­до­шла к двум пар­ням со спор­тив­ны­ми сум­ка­ми в ру­ках.
За­шли по­греть­ся.

Обыч­но та­ко­го ро­да по­ку­па­те­ли об­хо­ди­ли этот ма­га­зин сто­ро­ной, бо­ясь по­пасть под об­стрел оце­ни­ва­ю­щих и вы­со­ко­мер­ных взгля­дов про­дав­щиц, опа­са­ясь по­лу­чить раз­рыв серд­ца и моз­га от цен на тви­до­вые пид­жа­ки, шёл­ко­вые гал­сту­ки, италь­ян­ской ко­жи рем­ни, ко­шель­ки и скром­ные за­пон­ки.

Де­жур­ное при­вет­ст­вие.
Пар­ни огля­ну­лись.

Не­сколь­ко мгно­ве­ний они мол­ча смот­ре­ли друг на дру­га. Ле­на с удив­ле­ни­ем на­блю­да­ла, как с пар­нем в ста­ро­мод­ной ка­ра­ку­ле­вой шап­ке и ки­тай­ском пу­хо­ви­ке, сплошь усы­пан­ном мел­ки­ми перь­я­ми, что-то про­ис­хо­дит.
Он — смуг­лый, взгляд са­мо­уве­рен­ный.

Ни­ко­лай пой­мал се­бя на том, что Игорь и де­вуш­ка сто­ят и смот­рят на не­го, в то вре­мя, как он пы­та­ет­ся что-то ска­зать, но не в со­сто­я­нии про­из­нес­ти ни сло­ва. Ко­ро­че, ужас­но за­ика­ет­ся. Та­кое слу­ча­лось с ним толь­ко не­сколь­ко раз в жиз­ни, ког­да он силь­но вол­но­вал­ся.

Не­зна­ко­мец вдруг оста­вил по­пыт­ки про­из­нес­ти что-ли­бо вра­зу­ми­тель­ное и рез­ко, с ка­ким-то от­ча­я­ни­ем, по­лез в до­рож­ную сум­ку. Пос­ле не­удач­ной по­пыт­ки рас­стег­нуть хоть од­ну из мол­ний на мно­го­чис­лен­ных кар­ма­нах сум­ки, он вы­та­щил из-за па­зу­хи кни­жеч­ку в по­тёр­той ко­жа­ной об­лож­ке.
— П-п-п… П-п-п-пас­порт.
— За­чем? — Ле­на удив­лён­но вски­ну­ла бро­ви.
— Мой друг хо­чет с Ва­ми по­зна­ко­мить­ся, — ху­до­ща­вый вы­со­кий брю­нет в эле­гант­ном ко­жа­ном пид­жа­ке, по­верх ко­то­ро­го был на­мо­тан по­ло­са­тый вя­за­ный шарф, по­пы­тал­ся как-то сгла­дить си­ту­а­цию.
Па­рень всё ещё пы­тал­ся ей что-то ска­зать.
— Очень при­ят­но, Ле­на, — опе­ре­ди­ла она его, что­бы толь­ко не ви­деть это­го су­до­рож­но­го и бес­по­мощ­но­го ше­ве­ле­ния губ.

Ни­ко­лай го­тов был про­ва­лить­ся сквозь зем­лю.

И не из-за сво­е­го не­ожи­дан­но­го вол­не­ния. А из-за то­го, что она уже обо всём до­га­да­лась и всё по­ня­ла. Уже не бу­дет иг­ры, ко­то­рая бы­ва­ет лишь в са­мом на­ча­ле. Той са­мой… Да… Нет… Не знаю…

Что это бы­ло? За не­сколь­ко ми­нут, по­ка они бы­ли в ма­га­зи­не, из­ме­ни­лось мо­ле­ку­ляр­ное прост­ранст­во окру­жа­ю­ще­го ми­ра. Мо­роз­ный ве­чер стал теп­лее, а не­зна­ко­мый го­род — род­ным и узна­ва­е­мым.

Она кра­си­ва? Хо­ро­ша? Да, имен­но хо­ро­ша. Оч­ки!

Она сверху смот­рит на не­го. Он да­же оста­но­вил­ся от ше­вель­нув­ше­го­ся в нём же­ла­ния.
— Так ку­да же мы сей­час на­прав­ля­ем­ся? — Игорь за­дал во­прос Ни­ко­лаю, ко­то­рый с от­ча­ян­ной уве­рен­ностью су­мас­шед­ше­го, сбе­жав­ше­го из боль­ни­цы, ши­ро­ки­ми ша­га­ми ме­рил Боль­шую Ни­коль­скую ули­цу Ни­же­го­род­ска, по ко­то­ро­му они вот уже не­сколь­ко ча­сов блуж­да­ли в по­ис­ках кры­ши над го­ло­вой.
— На вок­зал.
— Сме­ёшь­ся?

Мор­да у те­бя ду­рац­кая. И улы­ба­ешь­ся как ду­рак.

Ни­ко­лай скрёб двух­д­нев­ную ще­ти­ну од­но­ра­зо­вой брит­вой, гля­дя в по­трес­кав­ше­е­ся зер­ка­ло в туа­ле­те при­го­род­но­го вок­за­ла. На цент­раль­ном вок­за­ле вче­ра де­жу­ри­ла ми­ли­ция. А это зна­чит, что в за­ле ожи­да­ния мог­ли се­бе по­зво­лить рос­кошь рас­по­ло­жить­ся на ноч­лег лишь счаст­лив­чи­ки с би­ле­та­ми.
Ни­че­го, про­рвём­ся!
Ле­на, зна­чит. Лен­ка.
— До­зво­нил­ся до ре­дак­ции, нас се­год­ня ждут. — Игорь обиль­но опы­лял­ся Davidoff — остат­ки бы­лой рос­ко­ши, — при­дир­чи­во огля­ды­вая се­бя в зер­ка­ло.

Ни­ко­лай ре­шил про­ве­рить си­ту­а­цию.
— Ты, кста­ти, пом­нишь, как зва­ли ту дев­чон­ку?
— Нет, — от­ве­тил не­бреж­но Игорь.

Всё по­нят­но, то­же за­пал. Но по­хо­же она не из тех, ко­го при­вле­ка­ют аль­фон­сы.

Игорь ни­сколь­ко не стес­нял­ся сво­е­го при­зва­ния. В по­ез­де он по­де­лил­ся с ним сво­и­ми пла­на­ми, что у не­го в Н…ске од­на жен­щи­на, у неё своя ап­те­ка, есть квар­ти­ра, ма­ши­на, учас­ток зем­ли с до­мом, од­ним сло­вом — всё, что нуж­но для счаст­ли­вой и обес­пе­чен­ной жиз­ни. Прав­да, ре­бёнок то­же есть. Но он ему не по­ме­ша­ет. По­ка­зал фо­то­гра­фию.

У за­сне­жен­ной ели — жен­щи­на в длин­ной шу­бе. Хо­лод­ная улыб­ка. Рос­кош­ный ме­хо­вой ка­пю­шон тор­чит, как плав­ник. Аку­ла ка­пи­та­лиз­ма. Зря Нос­ков на­де­ет­ся, что мо­жет здесь по­жи­вить­ся. Ни­ко­лай знал, что Игорь всег­да встре­чал­ся ли­бо с бо­га­ты­ми не­вес­та­ми, ли­бо с жёна­ми со­сто­я­тель­ных му­жей.

Ва­гон со скри­пом по­ка­чи­вал­ся на по­во­ро­тах. Игорь де­лил­ся с Ни­ко­ла­ем сек­ре­та­ми ма­тёрых ху­дож­ни­ков:
— Ког­да ви­дишь от­кро­вен­ные не­до­стат­ки внеш­нос­ти, пре­под­но­си это как не­пов­то­ри­мость и уни­каль­ность её слож­ной и ещё ни­кем до кон­ца не по­ня­той, кро­ме те­бя, ко­неч­но, на­ту­ры. Ищи нуж­ные сло­ва в спра­воч­ни­ках по пси­хо­ло­гии, а фра­зы — в клас­си­чес­кой ли­те­ра­ту­ре. Воз­вы­шен­ный слог. Во вре­мя се­ан­са обя­за­тель­но ка­сать­ся рук, ли­ца, шеи, во­лос — не боль­ше! — как бы по­прав­ляя по­зу в по­ис­ках луч­ше­го осве­ще­ния. Глав­ное, дай ей по­нять, что сей­час свер­ша­ет­ся ма­гия, и её жизнь из­ме­нит­ся с это­го мо­мен­та раз и на­всег­да! То, что про­ис­хо­дит с ней сей­час, — это луч­шее, что бы­ло у неё в жиз­ни. На­до не оши­бить­ся. Оди­но­кие и бо­га­тые — са­мые труд­ные, хо­тя же­нить­ся на мил­ли­о­нер­ше — меч­та мо­е­го дет­ст­ва! Ха-ха-ха! У ко­то­рых де­ти — с те­ми по­про­ще. Есть, ко­неч­но, в этом де­ле из­держ­ки — те, ко­то­рые влюб­ля­ют­ся на са­мом де­ле, да ещё к то­му же, они — бед­няж­ки, как по­том ока­зы­ва­ет­ся, — эти го­то­вы бро­сить на ал­тарь слу­же­ния ис­кус­ст­ву, то есть мне, всю свою убо­гую жизнь. С та­ки­ми сра­зу на­до рвать, что­бы по­том не бы­ло про­блем, но не­ко­то­рых да­же пря­мым текс­том ска­зан­ное не оста­нав­ли­ва­ет. Та­кая жерт­вен­ность под­ку­па­ет вна­ча­ле, а по­том ду­ма­ешь — за­чем? Что я с те­бя по­имею?
— Те­бе не жаль их? Всё-та­ки, чувст­ва.
— С ка­кой ста­ти я бу­ду их жа­леть? Они са­ми при­ду­мы­ва­ют сказ­ки и мо­ро­чат се­бе ими го­ло­ву.
— А если страш­на, как смерт­ный грех, сколь­ко ж на­до вы­пить?

— Ха-ха-ха! У ме­ня слу­ча­ев сбоя не бы­ло. Бы­ла у ме­ня од­на. Пом­нишь, на Но­вой пло­ща­ди в биз­нес-цент­ре ка­фе? Офи­ци­ант­ка прос­тая. С ви­ду — так се­бе: не­вы­со­кая, по­па-си­си — стан­дарт. Ли­цо за­ост­рён­ное, ин­те­рес­ное да­же. В по­сте­ли — бо­ги­ня. Хоть же­нись! Вот мы с ней всю ночь про­ку­выр­ка­ем­ся, а ут­ром она вста­ёт зав­трак го­то­вить. Вот смот­ришь ты на неё, ко­то­рая чёрт зна­ет что вы­тво­ря­ла ночью, и по­ни­ма­ешь, что мы в раз­ных ми­рах: сто­ит у пли­ты, жа­рит яич­ни­цу го­лая, да ещё и ку­рит при этом. Но как она да­ва­ла, чёрт возь­ми! Я да­же сам ей день­ги под­ки­ды­вал. Как её пред­став­лю, и впе­рёд! Лю­бую, как рыб­ку по­чи­щу. О чёрт, опять сто­им! Ког­да ж при­едем?

По­езд оста­нав­ли­вал­ся у каж­до­го по­лу­стан­ка, и Игорь во вре­мя их длин­но­го пу­ти из сто­ли­цы успел по­де­лить­ся сво­и­ми ре­цеп­та­ми со­блаз­не­ния.

Не­смот­ря на все эти трю­ки, Игорь был по-на­сто­я­ще­му та­лант­лив. Не­сколь­ко штри­хов ка­ран­да­ша, и на бе­лом лис­те бу­ма­ги рас­кры­ва­лись ха­рак­тер и судь­ба, мыс­ли и по­мыс­лы, и по­это­му для не­го са­мым труд­ным бы­ло тя­нуть вре­мя, со­блаз­няя оче­ред­ную порт­ре­ти­ру­е­мую.

Ког­да-то дав­но, в то вре­мя, ко­то­ро­го, иног­да ка­за­лось, и не бы­ло со­всем, они жи­ли в од­ном до­ме, хо­ди­ли в од­ну шко­лу, со­би­ра­лись в од­ной ком­па­нии, но друзь­я­ми ни­ког­да не бы­ли. Так рас­по­ря­ди­лась судь­ба, что сей­час им при­хо­дит­ся вмес­те ис­кать своё но­вое мес­то в жиз­ни.

Ран­ние су­мер­ки опус­ка­лись на го­род, слов­но хо­лод­ная се­реб­рис­тая ман­тия. Ни­ко­лай каж­дый ве­чер под­хо­дил к ма­га­зи­ну, смот­рел в ок­на и ждал, ког­да же вый­дет Ле­на. Од­наж­ды, на­брав­шись сме­лос­ти, он за­шёл.

Её кол­ле­ги-дев­чон­ки за­ки­ва­ли ему как ста­ро­му зна­ко­мо­му, хи­хи­кая и пе­ре­шеп­ты­ва­ясь меж­ду со­бой. Ле­на раз­го­ва­ри­ва­ла с од­ним из тех, кто пас её пос­ле ра­бо­ты.

Се­год­ня, зна­чит, уса­тый, а зав­тра — тол­с­тый. На­до же! Ни­ког­да эти двое вмес­те не стал­ки­ва­ют­ся. Кто она та­кая?
И на этот раз он то­же не ре­шил­ся по­дой­ти.
Судь­ба го­нит­ся за мной, как су­мас­шед­ший с брит­вой в ру­ке.

Всё, че­го он ста­рал­ся из­бе­гать, скон­цент­ри­ро­ва­лось в од­ной точ­ке. До­ма от не­го ждут толь­ко звон­ков: 2Всё от­лич­но! Я устро­ил­ся». Его че­мо­дан с ве­ща­ми и ру­ко­писью уле­тел не­из­вест­ным рей­сом в не­из­вест­ном на­прав­ле­нии.

Под­го­ня­е­мый двад­ца­ти­гра­дус­ным мо­ро­зом, пер­вое, что он ку­пил на ба­за­ре у вок­за­ла, был чёр­ный пу­хо­вик, ко­то­рый пос­ле по­лу­ча­са нос­ки на­чал по­кры­вать­ся перь­я­ми и пу­хом ки­тай­ских во­доп­ла­ва­ю­щих.

С шап­кой ему по­вез­ло боль­ше. В по­ез­де кар­ты по­ка­за­ли Ни­ко­лаю, что его по­пут­чи­ка пос­ле се­ми лет тюрь­мы ждут до­ма. Преж­де чем сой­ти на по­лу­стан­ке 237-й ки­ло­метр, му­жи­чок ста­щил с се­бя шап­ку и су­нул в ру­ки Ни­ко­лаю. «По­зо­ло­тил руч­ку». Шап­ка но­вая, ка­ра­ку­ле­вая. Поч­ти та­кая же бы­ла у де­да…

Если пер­вая встре­ча с Ле­ной про­шла не­ожи­дан­но и вне­зап­но, то вто­рая долж­на прой­ти так, что­бы за­ин­те­ре­со­вать её, а уж по­том…
Не гу­лять же с ко­ро­ле­вой пен­так­лей по мо­ро­зу… На­до бу­дет её ку­да-то при­гла­сить. Прав­да, не на что…
 

 Про­дол­же­ние сле­ду­ет