Глава XV

Когда Катя и Кирилл добрались наконец до дома Лилии Петровны и поднялись на исчёрканном толстыми фломастерами лифте в квартиру, Катя предложила перед тем, как расстаться, попить чая:

— Мы так долго топали, что уже проголодались, правда, ведь? Пошли на кухню. Мой папа говорит: чтобы держаться в спортивной форме, надо есть часто и понемногу. Сам-то как раз поздно приходит с работы голодный как зверь. Да мы все так: мотаемся целый день голодные, потом нажрёмся и спа-а-ать… — и, улыбнувшись, спросила: — Что, не правда, что ли?

Кирилл ответил неожиданно серьёзно:

— В некоторых случаях нужно научиться долго обходиться без еды, и даже без воды…

— И даже без воздуха, — усмехнулась Катя и поставила на плиту чайник.

— В некоторых случаях, — опять как-то невесело согласился Кирилл.

Катя поняла, что он не поймался на её шутку, и ей стало казаться, что они вообще говорят о разных вещах, как будто вдруг встретились люди из разных времён: слова те же, те же предметы они означают, а общий смысл разговора у каждого свой. Она чиркнула спичкой, зажгла газовую конфорку и, не гася спичку и глядя на её огонь, тоже серьёзно спросила:

— В каких это, интересно, случаях?

Кирилл подошёл к ней, дунул на спичку, взял Катю за плечи и сказал просто, как о самом будничном:

— На моей родине дым. В огне гибнут люди. Гибнут мои вчерашние одноклассники. Я вообще не понимаю, как тут могут все спокойно жить. Петь, гулять, веселиться, когда там война.

— Россия не оставит Донбасс и Луганск, — вставила Катя.

— Ах, как красиво звучит, — вздохнул Кирилл.

— Ну правда. Просто нам сейчас очень трудно: много вокруг всяких предателей, — голос Кати задрожал, она чувствовала, что почему-то подступают слёзы, поэтому старалась говорить быстро, чтобы не расплакаться. — У меня вот папа в прошлом году был в Италии по работе. В Риме, Бари, Неаполе, ещё в каких-то городах, не помню, но это неважно. Вот перед возвращением домой зашёл в магазин купить нам с мамой подарки, ну и сувениры друзьям. Продавщица оказалась русской. Несколько лет тому назад уехала. Разговорились: кто да откуда. Ну и, там, о прошлом стали говорить. Она ему вдруг заявляет: всё врут, ничего не было, не было наполеоновского нашествия, татаро-монгольского ига не было, от которого как раз Россия Европу заслонила. Вот только от Великой Отечественной она не смогла отказаться. Отец не стал с ней спорить, спросил только: у вас душа не болит? Она говорит: а я вообще не знаю, что это такое. Это вот наша, русская, такая. Пусть бывшая, но представляешь, какая там, в Европе, против нас пропаганда?

— Представляю, — безразлично ответил Кирилл.