De profundis

Александр Махов

​

Леонардо

продолжение, начало в № 4

НЕ­КО­ТО­РЫЕ СВЕ­ДЕ­НИЯ О ЛЕО­НАР­ДО

В «Жиз­не­опи­са­ни­ях наибо­лее зна­ме­ни­тых жи­во­пис­цев, ва­я­те­лей и зод­чих» Джор­джо Ва­за­ри, счи­та­ю­щий­ся од­ним из пер­вых био­гра­фов Лео­нар­до, на­чи­на­ет своё по­вест­во­ва­ние о нём с утверж­де­ния, что «по во­ле не­бес на че­ло­ве­чес­кий род про­ли­ва­ют­ся по­рой бо­жест­вен­ные щед­рые да­ры, и тог­да в од­ном че­ло­ве­ке див­ным об­ра­зом со­еди­ня­ют­ся кра­со­та, изя­щест­во, ве­ли­чие и ред­кост­ные та­лан­ты, что от­ли­ча­ет его от осталь­ных лю­дей». *)

Та­ким был Лео­нар­до да Вин­чи, о чьих де­я­ни­ях и за­слу­гах вос­тор­жен­но пи­шет Ва­за­ри. Труд­но усом­нить­ся в ис­крен­нос­ти его слов, хо­тя из­вест­но, что он был уче­ни­ком и дру­гом Ми­ке­ланд­же­ло, а тот край­не не­дру­же­люб­но от­но­сил­ся к Лео­нар­до и од­наж­ды за­явил, что для порт­ре­тов тот вы­би­ра­ет те мо­де­ли, ко­то­рые ду­шой на не­го по­хо­жи и по­то­му ри­су­ет лишь са­мо­го се­бя. Вот как не­добро вы­ска­зал­ся Ми­ке­ланд­же­ло о по­чи­та­е­мом все­ми со­бра­те по ис­кус­ст­ву, что не де­ла­ет ему чес­ти.

Ва­за­ри ввёл в ши­ро­кое об­ра­ще­ние опре­де­ле­ние Rinascitá, то есть Воз­рож­де­ние, от­де­лив ко­гор­ту под­лин­ных твор­цов-но­ва­то­ров от ре­мес­лен­ни­ков, пи­шу­щих кар­ти­ны по од­наж­ды за­ве­дён­но­му шаб­ло­ну, освя­щён­но­му цер­ковью.

Пе­ри­од 1400-1500 был вы­да­ю­щей­ся эпо­хой, в ко­то­рую жил и тво­рил Лео­нар­до да Вин­чи, став­ший од­ним из ве­ли­чай­ших сим­во­лов ис­кус­ст­ва италь­ян­ско­го Воз­рож­де­ния, ког­да шло фор­ми­ро­ва­ние но­во­го ми­ро­воз­зре­ния, и че­ло­век ста­но­вил­ся цент­ром Все­лен­ной. В те го­ды в Ита­лии по­яв­ля­ют­ся но­вые яр­кие та­лан­ты, в чьих ра­бо­тах фи­гу­ры изо­бра­жа­ют­ся ре­а­лис­тич­но, в ри­сун­ках по­яв­ля­ет­ся ма­те­ма­ти­чес­кая пер­спек­ти­ва, а пей­за­жи пре­ис­пол­не­ны по­э­тич­нос­ти и гар­мо­нии. Всё это по­рож­да­ет мощ­ную кон­ку­рен­цию. Ря­дом с Лео­нар­до в том же на­прав­ле­нии сле­ду­ют вы­да­ю­щи­е­ся мас­те­ра Джор­джо­не, Ти­ци­ан, Бра­ман­те, Ра­фа­эль и дру­гой ге­ний Воз­рож­де­ния Ми­ке­ланд­же­ло.

Бу­ду­чи тос­кан­цем по рож­де­нию, Ва­за­ри был все­го на од­но по­ко­ле­ние мо­ло­же Лео­нар­до, по­это­му мно­гие ис­точ­ни­ки, ле­ген­ды и ми­фы о ве­ли­ком его зем­ля­ке до­шли до нас бла­го­да­ря до­тош­нос­ти Ва­за­ри. Су­дя по его вос­по­ми­на­ни­ям, ему уда­лось вос­про­из­вес­ти об­ста­нов­ку в мас­тер­ской Лео­нар­до, ко­то­рый лю­бил об­щест­во кра­си­вых мо­ло­дых лю­дей, не ли­шён­ных та­лан­тов, а те бы­ли го­то­вы ис­пол­нить лю­бую прось­бу мас­те­ра.

По сви­де­тельст­вам со­вре­мен­ни­ков ве­ли­ко­го мас­те­ра, ко­то­рые Ва­за­ри всю­ду со­би­рал и чёт­ко фик­си­ро­вал, у Лео­нар­до был хо­ро­ший го­лос и слух. Друзья иног­да про­си­ли его спеть что-ни­будь на со­чи­нён­ные им сти­хи, ко­то­рые, к со­жа­ле­нию, до нас не до­шли. Ис­пол­няя пес­ню, он сам се­бе ак­ком­па­ни­ро­вал на лют­не, ко­то­рую смас­те­рил в ви­де ло­ша­ди­ной го­ло­вы.

По­рой мо­ло­дая по­росль утом­ля­ла Лео­нар­до сво­и­ми прось­ба­ми и во­про­са­ми, и он пред­по­чи­тал оста­вать­ся в оди­но­чест­ве со сво­и­ми ду­ма­ми, что бы­ло его при­выч­ным со­сто­я­ни­ем. «Если ты оди­нок, то пол­ностью при­над­ле­жишь са­мо­му се­бе, — чи­та­ем в ру­ко­пи­сях Лео­нар­до. — Если ря­дом с то­бой на­хо­дит­ся хо­тя бы один че­ло­век, то ты при­над­ле­жишь се­бе толь­ко на­по­ло­ви­ну или да­же мень­ше, в про­пор­ции без­дум­нос­ти его по­ве­де­ния; а уж если ря­дом с то­бой боль­ше од­но­го че­ло­ве­ка, то ты по­гру­жа­ешь­ся в пла­чев­ное со­сто­я­ние всё глуб­же и глуб­же».

Ва­за­ри до­воль­но точ­но вос­со­з­да­ёт внеш­ний об­лик Лео­нар­до, ко­то­рый был креп­ко­го те­лос­ло­же­ния, стро­ен, вы­сок рос­том (194 сан­ти­мет­ра) и хо­рош со­бой с добрым взгля­дом яс­ных глаз. Те, кто его близ­ко зна­ли, счи­та­ли, что у не­го гла­за то ли го­лу­бые, то ли зе­лёно­го цве­та, а ли­цо с пра­виль­ны­ми чер­та­ми окайм­ля­ла вью­ща­я­ся ру­сая бо­ро­да. Ког­да он по­яв­лял­ся на ули­це, лю­ди вы­гля­ды­ва­ли из окон и вы­бе­га­ли из до­мов, что­бы по­бли­же уви­деть жи­вую ле­ген­ду. Но сам Лео­нар­до ни­ког­да не по­дав­лял окру­жа­ю­щих пре­вос­ходст­вом ума и охот­но де­лил­ся опы­том и зна­ни­я­ми, бу­ду­чи по на­ту­ре щед­рым и ве­ли­ко­душ­ным. Он был на удив­ле­ние так­ти­чен и мя­гок в об­ще­нии, тер­пим к не­до­стат­кам дру­гих, умел про­щать оби­ды, хо­тя по­рою стра­дал от них.

От при­ро­ды Лео­нар­ло был на­де­лён бо­га­тыр­ской си­лой и без тру­да гнул под­ко­вы и же­лез­ные прутья. Ему не бы­ло рав­ных в фех­то­ва­нии, а как на­езд­ник он мог усми­рить лю­бо­го но­ро­вис­то­го ска­ку­на.

Ког­да он о чём-то за­во­дил речь, все ра­зом за­мол­ка­ли. К не­му очень под­хо­дят сти­хи Ми­ке­ланд­же­ло, хо­тя они бы­ли по­свя­ще­ны дру­го­му ли­цу:

Он на­де­лён чрез­мер­ной кра­со­той,
Сра­жая взо­ром на­по­вал лю­бо­го.
До­сто­инств ред­ких по­лон он с лих­вой.

За­кро­ет очи — в ми­ре мрак ноч­ной,
Рас­кро­ет их, и солн­це све­тит сно­ва.
Ког­да сме­ёт­ся он иль мол­вит сло­во,
От­вет­ст­ву­ет окру­га ти­ши­ной. **)

Для со­вре­мен­ни­ков ве­ли­ко­го мас­те­ра мно­гое в нём бы­ло не­по­сти­жи­мым и та­инст­вен­ным, как за­га­доч­ная улыб­ка «Джо­кон­ды», столь по­хо­жая на его собст­вен­ную улыб­ку на ту­рин­ском ав­то­порт­ре­те, хо­тя у ис­сле­до­ва­те­лей твор­чест­ва мас­те­ра есть со­мне­ния по по­во­ду его под­лин­нос­ти.

Шту­ди­руя ру­ко­пи­си, в ко­то­рых за­клю­че­ны мыс­ли по раз­лич­ным об­лас­тям зна­ний и ана­ли­зи­руя жи­во­пис­ные тво­ре­ния ве­ли­ко­го мас­те­ра, Ва­за­ри при­хо­дит к вы­во­ду, что Лео­нар­до, бу­ду­чи учё­ным, фи­ло­со­фом, изо­бре­та­те­лем, ис­сле­до­ва­те­лем за­ко­нов при­ро­ды, не был ис­тин­ным хрис­ти­а­ни­ном. Од­на­ко во вто­ром из­да­нии «Жиз­не­опи­са­ний», ког­да на­ча­лась Контр­ре­фор­ма­ция, и по всей Ев­ро­пе за­по­лы­ха­ли кост­ры ин­кви­зи­ции, Ва­за­ри, ис­пу­гав­шись, был вы­нуж­ден вы­ма­рать сло­ва о без­ве­рии Лео­нар­до.

Как-то на од­ной из пер­вых Меж­ду­на­род­ных книж­ных яр­ма­рок в Моск­ве на стен­де Ита­лии сре­ди про­чих книг бы­ли вы­став­ле­ны в кра­соч­ном оформ­ле­нии «Сказ­ки, ле­ген­ды и прит­чи» Лео­нар­до да Вин­чи, ко­то­рые вы­пус­ти­ло ста­рин­ное фло­рен­тий­ское из­да­тельст­вом «Джун­ти». Как из­вест­но, оно поль­зо­ва­лось но­та­ри­аль­ны­ми услу­га­ми от­ца Лео­нар­до. В 1983 го­ду вы­шла рус­ская вер­сия кни­ги в ле­нин­град­ском от­де­ле­нии из­да­тельст­ва «Дет­ская ли­те­ра­ту­ра». В пос­ле­с­ло­вии кни­ги при­ве­де­ны сло­ва Лео­нар­до о том, что ни­ког­да он не до­мо­гал­ся пи­са­тель­ских лав­ров, скром­но счи­тая се­бя че­ло­ве­ком, «не­све­ду­щим в ли­те­ра­ту­ре». Но из­вест­но, что дол­гие го­ды он ра­бо­тал над со­став­ле­ни­ем тол­ко­во­го сло­ва­ря раз­го­вор­но­го язы­ка на тос­кан­ском диа­лек­те, по­слу­жив­ше­го под­лин­ной ос­но­вой для италь­ян­ско­го ли­те­ра­тур­но­го язы­ка ***).

Для из­ло­же­ния сво­их мыс­лей и на­блю­де­ний, Лео­нар­до поч­ти не при­бе­гал к учё­ной ла­ты­ни, как это бы­ло при­ня­то в то вре­мя сре­ди эру­ди­тов. Он вы­со­ко це­нил об­раз­ную кресть­ян­скую речь и, не счи­та­ясь с ор­фо­гра­фи­ей, лю­бов­но за­пи­сы­вая мет­кие сло­ва и вы­ра­же­ния в свою не­раз­луч­ную тет­радь, а не­ко­то­рые сказ­ки и ле­ген­ды, как при­зна­вал сам Лео­нар­до, он чер­пал из жиз­ни — «это­го ве­ли­ко­го учи­те­ля, у ко­го есть че­му по­учить­ся да­же пи­са­те­лям». Всю жизнь он сле­до­вал это­му за­ве­ту, бу­ду­чи не­ис­то­щи­мым на вы­дум­ки фан­та­зёром и за­ни­ма­тель­ным рас­сказ­чи­ком. Он мог по-дет­ски увлечь­ся вы­мыс­лом, а со­чи­нён­ные им сказ­ки, ле­ген­ды и прит­чи при­нес­ли ему при жиз­ни не мень­шую сла­ву, чем кар­ти­ны. Его с по­чте­ни­ем при­ни­ма­ли как же­лан­но­го гос­тя в до­мах прос­то­лю­ди­нов и зна­ти. Лю­ди жад­но ло­ви­ли каж­дое его сло­во, а рас­ска­зан­ные им за­ни­ма­тель­ные ис­то­рии пе­ре­да­ва­лись из уст в ус­та и пе­ре­хо­ди­ли по на­следст­ву от от­ца к сы­ну, от де­да к вну­ку.

До сих пор в италь­ян­ских глу­хих угол­ках в хо­ду эти ис­то­рии и прит­чи, и лю­дям не­вдо­мёк, что ког­да-то их со­чи­нил сам Лео­нар­до. Он свя­то обе­ре­гал за­пи­сан­ные им мыс­ли, на­ве­ян­ные на­блю­де­ни­я­ми за жи­вой при­ро­дой и изу­че­ни­ем окру­жа­ю­ще­го ми­ра, о чём го­во­рит­ся в сказ­ке «Бу­ма­га и чер­ни­ла», в ко­то­рой ав­тор при­да­ёт боль­шую цен­ность на­пи­сан­но­му сло­ву:

«На пись­мен­ном сто­ле ле­жа­ли в стоп­ке оди­на­ко­вые ли­с­ты чис­той бу­ма­ги. Но од­наж­ды один из них ока­зал­ся сплошь ис­пещ­рён­ным крю­чоч­ка­ми, чёр­точ­ка­ми, за­вит­ка­ми и точ­ка­ми... Ви­ди­мо, кто-то взяв пе­ро и об­мак­нув его в чер­ни­ла, рас­пи­сал по­пав­ший в ру­ки лис­ток сло­ва­ми и раз­ри­со­вал ри­сун­ка­ми.

— За­чем те­бе по­на­до­би­лось под­вер­гать ме­ня та­ко­му уни­же­нию? — спро­сил опе­ча­лен­ный лис­ток у чер­ниль­ни­цы.

— Не ту­жи!- лас­ко­во ска­за­ла чер­ниль­ни­ца. — Те­бе лишь на­до сде­лать нуж­ную за­пись, и ты бу­дешь не прос­то лист­ком бу­ма­ги, а на­пи­сан­ным по­сла­ни­ем, в чём твоя ве­ли­кая цен­ность.

Добрая чер­ниль­ни­ца ока­за­лась пра­ва. При­би­ра­ясь как-то на сто­ле, че­ло­век уви­дел раз­бро­сан­ные лист­ки, по­жел­тев­шие от вре­ме­ни. Он сгрёб их в ку­чу и хо­тел бы­ло бро­сить в го­ря­щий ка­мин, но за­ме­тив тот са­мый „ис­пор­чен­ный лис­ток“, бе­реж­но его раз­гла­дил и по­ло­жил в ящик сво­е­го сто­ла как по­сла­ние ра­зу­ма».

Нуж­но при­знать, что об­ра­ще­ние Лео­нар­до к ми­ру ска­зок не бы­ло слу­чай­ным. Оно оправ­да­но всем хо­дом его мыс­лей, на­блю­де­ний за при­ро­дой и це­ле­на­прав­лен­ностью ин­те­ре­сов на всём про­тя­же­нии жиз­нен­но­го пу­ти. Он лю­бил сво­бо­ду как са­мый цен­ный дар че­ло­ве­ка, о чём го­во­рит­ся в его сказ­ке «Ще­гол»:

«Дер­жа чер­вяч­ка в клю­ве, ще­гол под­ле­тел к сво­е­му гнез­ду, но птен­цов внут­ри не ока­за­лось. Лю­ди слу­чай­но на­шли двух пи­ща­щих го­лод­ных щег­лят, и по­мес­ти­ли их в клет­ку с кор­мом, ви­ся­щую над ок­ном. На сле­ду­ю­щее ут­ро, про­ле­тая ми­мо, не­счаст­ный отец, уви­дев си­дя­щих в клет­ке от­корм­лен­ных сво­их пи­чу­жек, вос­клик­нул:

— Луч­ше уме­реть с го­ло­ду, чем по­сту­пить­ся сво­бо­дой! И уле­тел прочь».

В ру­ко­пи­сях мас­те­ра мож­но да­же най­ти вос­по­ми­на­ние, а вер­нее ощу­ще­ние им мла­ден­чес­ко­го воз­рас­та: «Пом­ню, как од­наж­ды я про­снул­ся в сво­ей ко­лы­бе­ли, и мне по­чу­ди­лось, что боль­шая пти­ца клю­вом рас­кры­ла мой рот и по­гла­ди­ла перь­я­ми по гу­бам». Но бы­ла ли это добрая лас­точ­ка или злоб­ный кор­шун? — в ру­ко­пи­си об этом ни сло­ва.

---------

*) Джорджо Вазари «Жизнеописание знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» (перевод А. Г. Габричевского и А. И. Бенедиктова). Том 3, М. 970.

**) Микеланджело Буонаротти. Стихотворения — Я помыслами в вечность устремлён. Стр. 106. Издательский дом «Летопись» Москва 2000 г.

***) Ленинград «Детская литература» 1983 г.