Отдел прозы

Руслан Дзкуя

​

Чудо

Рассказ

В до­ме у Стёпы бы­ла од­на до­стоп­ри­ме­ча­тель­ность — ста­рин­ный ди­ван. Да, все его так и на­зы­ва­ли — ста­рин­ный, что под­чёр­ки­ва­ло осо­бое к не­му от­но­ше­ние. Сколь­ко лет то­му ди­ва­ну, ни­кто не знал. Ма­ма рас­ска­зы­ва­ла, что он до­стал­ся ей от пра­ба­буш­ки, ко­то­рая ког­да-то по­лу­чи­ла но­вую ме­бель в при­да­ное. Но это бы­ло Бог зна­ет ког­да, в про­ш­лом ве­ке, от то­го вре­ме­ни толь­ко ико­ноч­ка со­хра­ни­лась, фо­то­гра­фия в рам­ке да вот ди­ван уце­лел.

Свет­ло-ко­рич­не­вый, об­тя­ну­тый по­тёр­той чёр­ною ко­жей, он вы­гля­дел вну­ши­тель­но, хо­тя и был не­ве­лик по раз­ме­ру. Не­смот­ря на дол­гую жизнь, ди­ван был креп­кий, не про­дав­лен­ный, да­же ва­ли­ки не по­те­ря­ли фор­мы, толь­ко в верх­ней час­ти спин­ки зи­я­ло пус­тое мес­то. Что там рань­ше бы­ло, ин­крус­та­ция, по мо­де то­го вре­ме­ни, или зер­каль­це, те­перь не узнать, ну, да ка­кая раз­ни­ца, ди­ван и так был хо­рош. Па­па иног­да под­хо­дил к не­му, по­щёл­ки­вал по си­денью и до­воль­но про­из­но­сил: «Вещь...» Это у не­го бы­ла выс­шая сте­пень по­хва­лы.

Сей­час ди­ван при­над­ле­жал Стё­пе, маль­чи­ку де­вя­ти лет. Ма­ма не­сколь­ко раз со­би­ра­лась ку­пить для сы­на что-то но­вое, но он всег­да так го­ря­чо про­сил оста­вить ему лю­би­мый ди­ван, что она усту­па­ла. «В кон­це кон­цов, ни у ко­го из его то­ва­ри­щей нет ни­че­го по­доб­но­го, — ду­ма­ла она, — а для маль­чи­шек это име­ет зна­че­ние».

Ди­ван сто­ял в уг­лу, не­да­ле­ко от ок­на, так что лёжа на нём, мож­но бы­ло ви­деть про­ис­хо­дя­щее на дру­гой сто­ро­не ули­цы: очень удоб­но. Ря­дом был сто­лик с лам­пой, над ним пол­ка с книж­ка­ми, а вни­зу — боль­шой ящик, где всё ещё ле­жа­ли дет­ские иг­руш­ки. Стёпа по­сте­пен­но пе­ре­хо­дил в бо­лее стар­ший воз­раст, ког­да от же­лез­ной до­ро­ги с ва­гон­чи­ка­ми уже не так за­ми­ра­ет серд­це, но всё-та­ки — по­ка она долж­на быть ря­дом. Ма­ло ли что, вдруг то­ва­рищ при­дёт, по­играть за­хо­чет.

Жизнь у Стёпы бы­ла очень хо­ро­шая. Ма­ма его ра­бо­та­ла ме­ди­цин­ской сест­рой и всех до­маш­них ле­чи­ла са­ма, что маль­чи­ку нра­ви­лось, по­то­му что ма­ма в бе­лом ха­ла­те — это со­всем не страш­но. А па­па управ­лял не­боль­шой та­кой верт­ля­вой ма­ши­ной на­по­до­бие трак­то­ра, ко­то­рая уби­ра­ла ули­цы от гря­зи и сне­га.

Ма­ма, как воз­вра­ща­лась до­мой, сра­зу же на­чи­на­ла во­зить­ся на кух­не, по­том за­ни­ма­лась бель­ём или чем-ни­будь дру­гим по хо­зяйст­ву. А ещё она бе­га­ла к боль­ным ста­вить уко­лы и ка­пель­ни­цы: со­се­дям и зна­ко­мым — за прос­то так, лю­дям по­сто­рон­ним — за пла­ту.

Па­па очень ус­та­вал на ра­бо­те и, вер­нув­шись, в вось­мом ча­су, а то и поз­же, пер­вым де­лом укла­ды­вал­ся на Стёпин ди­ван. Это у не­го бы­ла та­кая тра­ди­ция — пол­ча­си­ка по­дре­мать. Сын устра­ивал­ся ря­дом и ле­жал ти­хо-ти­хо, что­бы не по­ме­шать, толь­ко ос­то­рож­но об­ни­мал от­ца ру­кой. Он его очень лю­бил.

Иной раз па­пе при­хо­ди­лось ра­бо­тать и в вы­ход­ные — это уж от по­го­ды за­ви­се­ло. Но если суб­бо­та у не­го ока­зы­ва­лась сво­бод­ной, в до­ме на­чи­на­лась ге­не­раль­ная убор­ка. Па­па под­ни­мал­ся как обыч­но, не по­зво­ляя се­бе по­ва­лять­ся, и тут же под­ни­мал Стё­пу. Муж­чи­ны вы­ти­ра­ли пыль со сто­лов и под­окон­ни­ков, мы­ли пол, вы­тря­хи­ва­ли ков­ри­ки и всё рас­кла­ды­ва­ли по мес­там. Ко­неч­но, они шу­ме­ли, так что ма­ма во­лей-не­во­лей про­сы­па­лась, но всё рав­но она бы­ла до­воль­на.

Од­наж­ды Стёпа, про­ти­рая свой ди­ван влаж­ной тряп­кой, по­ду­мал: а ведь ди­ван-то они ни­ког­да не ото­дви­га­ют. А там пы­ли­щи, на­вер­ное... Па­па на­шёл здра­вым рас­суж­де­ние сы­на. Дейст­ви­тель­но, под шкаф за­ле­за­ют шваб­рой, стулья под­ни­ма­ют на стол, а стол во­об­ще вы­но­сят в дру­гую ком­на­ту. Да­же ок­на, и то два ра­за в год мо­ют. А здесь что? Не­по­ря­док.

Они лег­ко ото­дви­ну­ли ди­ван (он ока­зал­ся со­всем не тя­же­лым) и друж­но по­ка­ча­ли го­ло­вой: пыль и в са­мом де­ле бы­ла — в па­лец тол­щи­ной. Стёпа по­бе­жал за ве­ни­ком и на­чал ос­то­рож­но сгре­бать му­сор в со­вок. И тут что-то звяк­ну­ло. Стёпа на­кло­нил­ся, по­ко­вы­рял паль­цем — и об­на­ру­жил двух­руб­лёвую мо­нет­ку. Ещё по­ко­вы­рял — и вы­та­щил ка­кой-то зна­чок с куд­ря­вым маль­чи­ком. «Вот это да... — па­па вос­хи­щён­но раз­вёл ру­ка­ми. — Да тут что угод­но най­ти мож­но» «По­смот­ри, нет ли там мо­е­го свист­ка, ко­то­рый по­те­рял­ся прош­лым ле­том», — ото­звал­ся на­чи­тан­ный Стёпа. «На­вер­ня­ка есть, — рас­сме­ял­ся па­па».

Они ак­ку­рат­но пе­ре­бра­ли весь му­сор, что со­брал­ся под ди­ва­ном, и вы­уди­ли от­ту­да ста­рый пя­та­чок, руч­ку, два цвет­ных ка­ран­да­ша, стёр­ку и си­нюю сто­руб­лев­ку. «Од­на­ко..., — ка­чал го­ло­вой па­па, — на­до сю­да по­ча­ще за­гля­ды­вать». Стёпа лю­бов­но про­тёр ди­ван со всех сто­рон, как сле­ду­ет вы­мыл пол, и в ком­на­те ста­ло уди­ви­тель­но све­жо, слов­но вес­на на­сту­пи­ла рань­ше сро­ка.

Ис­то­рия эта про­бу­ди­ла Стёпи­но лю­бо­пыт­ст­во. Он на­чал до­ни­мать ма­му прось­ба­ми рас­ска­зать что-ни­будь о ди­ва­не. «Вещь-то цен­ная, — го­во­рил он со­всем как па­па, — на­до о ней по­боль­ше узнать». Но от­ку­да узна­ешь? Из род­ных дав­но уж ни­ко­го не оста­лось, а в ста­рых пись­мах, связ­ка ко­то­рых ле­жа­ла в чу­лан­чи­ке, про ди­ван ни­че­го не пи­са­ли. Так, со­хра­ни­лось кое-что в па­мя­ти...

Свою пра­ба­буш­ку, Марью Ва­силь­ев­ну, ма­ма ни­ког­да не ви­де­ла, слы­ша­ла толь­ко, что жи­ла она да­ле­ко от­сю­да, в Ниж­нем Нов­го­ро­де, за­кон­чи­ла там жен­скую гим­на­зию и пе­ред са­мой ре­во­лю­ци­ей вы­шла за­муж. А отец её, ин­же­нер, слу­жив­ший на стро­и­тельст­ве мос­тов, об­ста­вил до­че­ри квар­ти­ру к свадьбе — он был че­ло­век обес­пе­чен­ный. Тог­да же из­вест­ным фо­то­гра­фом Дмит­ри­е­вым был сде­лан фо­то­порт­рет мо­ло­до­жёнов. Вот, собст­вен­но, и всё.

Од­на­ко Стё­пе это­го ока­за­лось до­ста­точ­но. Пе­ред сном, ког­да ма­ма укры­ва­ла маль­чи­ка оде­я­лом и га­си­ла свет, он на­чи­нал ду­мать о том вре­ме­ни, ког­да ди­ван толь­ко по­се­лил­ся в их до­ме. Он пред­став­лял се­бе мо­ло­дую ба­буш­ку в изящ­ном платье, де­да в не­из­вест­ной ему фор­мен­ной ту­жур­ке — как на сним­ке, во­об­ра­жал, как они раз­го­ва­ри­ва­ют, рас­кла­ни­ва­ют­ся, пьют чай. К ним при­хо­ди­ли гос­ти, и тог­да ба­буш­ка пе­ла под ак­ком­па­не­мент фор­тепья­но, а гос­ти уса­жи­ва­лись на ди­ван и слу­ша­ли.

От­ку­да бра­лись в его во­об­ра­же­нии эти кар­ти­ны, ска­зать слож­но. Стёпа был обыч­ный маль­чик. Он смот­рел, что все смот­рят, а чи­тать хоть и лю­бил, но всё-та­ки пред­по­чи­тал «Гар­ри Пот­те­ра». Но ког­да на­сту­па­ла ночь, он хо­тя бы не­на­дол­го пе­ре­ме­щал­ся в дру­гой, не­зна­ко­мый и по­че­му-то ма­ня­щий к се­бе мир.

Стёпа был ещё слиш­ком мал, что­бы за­ду­мы­вать­ся о том, как скла­ды­ва­лась жизнь тех, кто жил до не­го, и ка­кое это, в сущ­нос­ти, чу­до, что он во­об­ще по­явил­ся на свет. Он прос­то меч­тал. Ба­буш­ка из про­ш­ло­го бы­ла по­хо­жа на его ма­му, осо­бен­но ког­да та, ус­та­лая, са­ди­лась в крес­ло воз­ле ок­на и бра­ла в ру­ки книж­ку. Блед­ная, с ви­ду стро­гая, и та­кая неж­ная. На­вер­ное, в этом и бы­ло всё де­ло...

День шёл за днём. Про­ле­те­ли зим­ние ка­ни­ку­лы с их ёл­ка­ми, пред­став­ле­ни­я­ми и по­дар­ка­ми. Вес­на под­сту­пи­ла. Лед та­ял, снег рас­те­кал­ся ручь­я­ми, по­том сно­ва при­мо­ра­жи­ва­ло. У па­пы бы­ло мно­го ра­бо­ты, не до вы­ход­ных. Но вот в один из сквер­ных мар­тов­ских дней слу­чи­лась боль­шая не­при­ят­ность. Па­па как обыч­но ехал на сво­ем трак­то­риш­ке, сгре­бая по­се­рев­ший снег, и вдруг на по­во­ро­те в не­го въехал бо­га­тый чёр­ный ав­то­мо­биль. Во­ди­те­лю бы­ло очень до­сад­но, что он по­вре­дил ма­ши­ну о ка­кой-то там сне­го­убор­щик, он воз­му­щал­ся, жа­ло­вал­ся, хо­дил к на­чальст­ву, и кон­чи­лось всё тем, что Стёпи­но­го па­пу... уво­ли­ли.

Па­па да­же пред­ста­вить се­бе не мог, что та­кое воз­мож­но, ведь он со­вер­шен­но, со­вер­шен­но ни в чём не был ви­но­ват. Од­на­ко что по­де­ла­ешь, в та­ких слу­ча­ях спо­рить, до­ка­зы­вать что-то — бес­по­лез­ное за­ня­тие, луч­ше прос­то по­ис­кать се­бе дру­гую ра­бо­ту. Хо­тя это лег­ко ска­зать: в их ма­лень­ком го­род­ке, да­лёком от сто­лиц, с ра­бо­той бы­ло ху­до. Стёпа это знал, и ни о чём не спра­ши­вал па­пу, ког­да тот воз­вра­щал­ся по­сре­ди дня и укла­ды­вал­ся на ди­ван, что­бы не­множ­ко прий­ти в се­бя.

Де­нег до­ма ста­ло очень ма­ло. Ма­ма всё ча­ще ухо­ди­ла ку­да-то ве­че­ра­ми и при­хо­ди­ла со­всем без сил, и па­па тя­же­ло взды­хал, гля­дя на неё. Стё­пе и рас­ска­зать бы­ло не­ко­му про бедст­вия, сва­лив­ши­е­ся на их семью, вот раз­ве что ди­ва­ну. И он, ког­да укла­ды­вал­ся спать, жа­ло­вал­ся ему на не­спра­вед­ли­вость, спра­ши­вал, воз­мож­но ль бы­ло та­кое в те вре­ме­на, ког­да он был мо­ло­дой, с блес­тя­щей чёр­ной ко­жей, и сто­ял на вто­ром эта­же не­боль­шо­го уют­но­го до­ми­ка в да­лёком го­ро­де Ниж­нем Нов­го­ро­де. Ди­ван, ра­зу­ме­ет­ся, ни­че­го не отве­чал, но Стёпа был уве­рен, что он ему от ду­ши со­чувст­ву­ет.

Од­наж­ды ночью Стёпа вдруг про­снул­ся от ка­ко­го-то скри­па. Он по­вер­нул­ся в од­ну сто­ро­ну, в дру­гую, по­том сел. Не­со­мнен­но, это скри­пел и охал ди­ван, че­го рань­ше за ним ни­ког­да не во­ди­лось. Стё­пе да­же по­ка­за­лось, что он хо­чет ему что-то ска­зать. Но что? Ут­ром Стёпа, как обыч­но, ушёл в шко­лу, а ког­да вер­нул­ся, до­ма ни­ко­го не бы­ло. И тут его слов­но бы что-то толк­ну­ло.

Ос­то­рож­но, с боль­шим тру­дом Стёпа на­чал ото­дви­гать ди­ван (од­но­му, без па­пы, это ока­за­лось сде­лать не­прос­то). Сна­ча­ла не­мно­го, по­том по­даль­ше, поч­ти до се­ре­ди­ны ком­на­ты. Пы­ли на­бра­лось ещё со­всем не­мно­го, и маль­чик сра­зу уви­дел воз­ле са­мой сте­ны, в уг­лу, ка­кие-то бу­маж­ки. Он по­до­шёл бли­же: это бы­ли три ку­пю­ры по ты­ся­че руб­лей.

«Вот это да! — оша­ра­ше­но ска­зал маль­чик. — Три ты­ся­чи...», и ди­ван у не­го за спи­ной до­воль­но скрип­нул. Стёпа во­про­си­тель­но по­смот­рел на не­го. «Это ты?» Но от­ве­та, ко­неч­но, не по­сле­до­ва­ло.

Стёпа по­ста­вил ди­ван на мес­то, сел на стул и стал ду­мать: как же от­дать па­пе с ма­мой эти день­ги? Ну, не ска­жешь же им: «Вот, гля­ди­те, что я под ди­ва­ном на­шёл?!» По­ду­ма­ют ещё, что украл. Нет, так не­льзя. И Стёпа по­ло­жил од­ну ты­ся­чу в шка­тул­ку, где ро­ди­те­ли всег­да хра­ни­ли день­ги, дру­гую — па­пе в пид­жак, а третью — в ма­ми­ну хо­зяйст­вен­ную сум­ку.

Ког­да па­па с ма­мой об­на­ру­жи­ли день­ги, они дол­го не мог­ли по­нять, что всё это зна­чит. И да­же с не­ко­то­рым по­до­зре­ни­ем смот­ре­ли на Стё­пу. Но тот мир­но си­дел за сто­лом и учил уро­ки, а на их ра­дост­ное во­оду­шев­ле­ние со­всем не об­ра­щал вни­ма­ния. И ро­ди­те­ли ре­ши­ли: ну, ма­ло ли что бы­ва­ет. Об­счи­та­лись. Зна­чит, до кон­ца не­де­ли точ­но до­тя­нем. И от­пра­ви­лись в ма­га­зин.

Че­рез па­ру дней па­па на­шёл се­бе но­вую ра­бо­ту. Он те­перь ра­бо­тал на строй­ке. И трак­тор у не­го там был боль­шой, и ры­чал гроз­но, не так, как преж­ний, ко­то­рый толь­ко и мог — чис­тить ули­цы от сне­га и гря­зи.

А Стёпа был очень до­во­лен. Он не стал ло­мать го­ло­ву над во­про­сом, от­ку­да взя­лись день­ги. В кон­це кон­цов, в жиз­ни иног­да долж­ны слу­чать­ся чу­де­са, ина­че за­чем она во­об­ще, жизнь.

Но ве­че­ра­ми, укла­ды­ва­ясь спать, он лас­ко­во гла­дил свой ди­ван и ти­хо-ти­хо шеп­тал: «Я знаю, что это ты. Толь­ко ни­ко­му не ска­жу». И до­бав­лял: «Ты не бой­ся, я те­бя ни­ког­да не бро­шу, что бы ни слу­чи­лось. Да­же если ты ста­нешь со­всем ста­рень­кий...»

В до­ме у Стёпы бы­ла од­на до­стоп­ри­ме­ча­тель­ность — ста­рин­ный ди­ван. Да, все его так и на­зы­ва­ли — ста­рин­ный, что под­чёр­ки­ва­ло осо­бое к не­му от­но­ше­ние. Сколь­ко лет то­му ди­ва­ну, ни­кто не знал. Ма­ма рас­ска­зы­ва­ла, что он до­стал­ся ей от пра­ба­буш­ки, ко­то­рая ког­да-то по­лу­чи­ла но­вую ме­бель в при­да­ное. Но это бы­ло Бог зна­ет ког­да, в про­ш­лом ве­ке, от то­го вре­ме­ни толь­ко ико­ноч­ка со­хра­ни­лась, фо­то­гра­фия в рам­ке да вот ди­ван уце­лел.

Свет­ло-ко­рич­не­вый, об­тя­ну­тый по­тёр­той чёр­ною ко­жей, он вы­гля­дел вну­ши­тель­но, хо­тя и был не­ве­лик по раз­ме­ру. Не­смот­ря на дол­гую жизнь, ди­ван был креп­кий, не про­дав­лен­ный, да­же ва­ли­ки не по­те­ря­ли фор­мы, толь­ко в верх­ней час­ти спин­ки зи­я­ло пус­тое мес­то. Что там рань­ше бы­ло, ин­крус­та­ция, по мо­де то­го вре­ме­ни, или зер­каль­це, те­перь не узнать, ну, да ка­кая раз­ни­ца, ди­ван и так был хо­рош. Па­па иног­да под­хо­дил к не­му, по­щёл­ки­вал по си­денью и до­воль­но про­из­но­сил: «Вещь...» Это у не­го бы­ла выс­шая сте­пень по­хва­лы.

Сей­час ди­ван при­над­ле­жал Стё­пе, маль­чи­ку де­вя­ти лет. Ма­ма не­сколь­ко раз со­би­ра­лась ку­пить для сы­на что-то но­вое, но он всег­да так го­ря­чо про­сил оста­вить ему лю­би­мый ди­ван, что она усту­па­ла. «В кон­це кон­цов, ни у ко­го из его то­ва­ри­щей нет ни­че­го по­доб­но­го, — ду­ма­ла она, — а для маль­чи­шек это име­ет зна­че­ние».

Ди­ван сто­ял в уг­лу, не­да­ле­ко от ок­на, так что лёжа на нём, мож­но бы­ло ви­деть про­ис­хо­дя­щее на дру­гой сто­ро­не ули­цы: очень удоб­но. Ря­дом был сто­лик с лам­пой, над ним пол­ка с книж­ка­ми, а вни­зу — боль­шой ящик, где всё ещё ле­жа­ли дет­ские иг­руш­ки. Стёпа по­сте­пен­но пе­ре­хо­дил в бо­лее стар­ший воз­раст, ког­да от же­лез­ной до­ро­ги с ва­гон­чи­ка­ми уже не так за­ми­ра­ет серд­це, но всё-та­ки — по­ка она долж­на быть ря­дом. Ма­ло ли что, вдруг то­ва­рищ при­дёт, по­играть за­хо­чет.

Жизнь у Стёпы бы­ла очень хо­ро­шая. Ма­ма его ра­бо­та­ла ме­ди­цин­ской сест­рой и всех до­маш­них ле­чи­ла са­ма, что маль­чи­ку нра­ви­лось, по­то­му что ма­ма в бе­лом ха­ла­те — это со­всем не страш­но. А па­па управ­лял не­боль­шой та­кой верт­ля­вой ма­ши­ной на­по­до­бие трак­то­ра, ко­то­рая уби­ра­ла ули­цы от гря­зи и сне­га.

Ма­ма, как воз­вра­ща­лась до­мой, сра­зу же на­чи­на­ла во­зить­ся на кух­не, по­том за­ни­ма­лась бель­ём или чем-ни­будь дру­гим по хо­зяйст­ву. А ещё она бе­га­ла к боль­ным ста­вить уко­лы и ка­пель­ни­цы: со­се­дям и зна­ко­мым — за прос­то так, лю­дям по­сто­рон­ним — за пла­ту.

Па­па очень ус­та­вал на ра­бо­те и, вер­нув­шись, в вось­мом ча­су, а то и поз­же, пер­вым де­лом укла­ды­вал­ся на Стёпин ди­ван. Это у не­го бы­ла та­кая тра­ди­ция — пол­ча­си­ка по­дре­мать. Сын устра­ивал­ся ря­дом и ле­жал ти­хо-ти­хо, что­бы не по­ме­шать, толь­ко ос­то­рож­но об­ни­мал от­ца ру­кой. Он его очень лю­бил.

Иной раз па­пе при­хо­ди­лось ра­бо­тать и в вы­ход­ные — это уж от по­го­ды за­ви­се­ло. Но если суб­бо­та у не­го ока­зы­ва­лась сво­бод­ной, в до­ме на­чи­на­лась ге­не­раль­ная убор­ка. Па­па под­ни­мал­ся как обыч­но, не по­зво­ляя се­бе по­ва­лять­ся, и тут же под­ни­мал Стё­пу. Муж­чи­ны вы­ти­ра­ли пыль со сто­лов и под­окон­ни­ков, мы­ли пол, вы­тря­хи­ва­ли ков­ри­ки и всё рас­кла­ды­ва­ли по мес­там. Ко­неч­но, они шу­ме­ли, так что ма­ма во­лей-не­во­лей про­сы­па­лась, но всё рав­но она бы­ла до­воль­на.

Од­наж­ды Стёпа, про­ти­рая свой ди­ван влаж­ной тряп­кой, по­ду­мал: а ведь ди­ван-то они ни­ког­да не ото­дви­га­ют. А там пы­ли­щи, на­вер­ное... Па­па на­шёл здра­вым рас­суж­де­ние сы­на. Дейст­ви­тель­но, под шкаф за­ле­за­ют шваб­рой, стулья под­ни­ма­ют на стол, а стол во­об­ще вы­но­сят в дру­гую ком­на­ту. Да­же ок­на, и то два ра­за в год мо­ют. А здесь что? Не­по­ря­док.

Они лег­ко ото­дви­ну­ли ди­ван (он ока­зал­ся со­всем не тя­же­лым) и друж­но по­ка­ча­ли го­ло­вой: пыль и в са­мом де­ле бы­ла — в па­лец тол­щи­ной. Стёпа по­бе­жал за ве­ни­ком и на­чал ос­то­рож­но сгре­бать му­сор в со­вок. И тут что-то звяк­ну­ло. Стёпа на­кло­нил­ся, по­ко­вы­рял паль­цем — и об­на­ру­жил двух­руб­лёвую мо­нет­ку. Ещё по­ко­вы­рял — и вы­та­щил ка­кой-то зна­чок с куд­ря­вым маль­чи­ком. «Вот это да... — па­па вос­хи­щён­но раз­вёл ру­ка­ми. — Да тут что угод­но най­ти мож­но» «По­смот­ри, нет ли там мо­е­го свист­ка, ко­то­рый по­те­рял­ся прош­лым ле­том», — ото­звал­ся на­чи­тан­ный Стёпа. «На­вер­ня­ка есть, — рас­сме­ял­ся па­па».

Они ак­ку­рат­но пе­ре­бра­ли весь му­сор, что со­брал­ся под ди­ва­ном, и вы­уди­ли от­ту­да ста­рый пя­та­чок, руч­ку, два цвет­ных ка­ран­да­ша, стёр­ку и си­нюю сто­руб­лев­ку. «Од­на­ко..., — ка­чал го­ло­вой па­па, — на­до сю­да по­ча­ще за­гля­ды­вать». Стёпа лю­бов­но про­тёр ди­ван со всех сто­рон, как сле­ду­ет вы­мыл пол, и в ком­на­те ста­ло уди­ви­тель­но све­жо, слов­но вес­на на­сту­пи­ла рань­ше сро­ка.

Ис­то­рия эта про­бу­ди­ла Стёпи­но лю­бо­пыт­ст­во. Он на­чал до­ни­мать ма­му прось­ба­ми рас­ска­зать что-ни­будь о ди­ва­не. «Вещь-то цен­ная, — го­во­рил он со­всем как па­па, — на­до о ней по­боль­ше узнать». Но от­ку­да узна­ешь? Из род­ных дав­но уж ни­ко­го не оста­лось, а в ста­рых пись­мах, связ­ка ко­то­рых ле­жа­ла в чу­лан­чи­ке, про ди­ван ни­че­го не пи­са­ли. Так, со­хра­ни­лось кое-что в па­мя­ти...

Свою пра­ба­буш­ку, Марью Ва­силь­ев­ну, ма­ма ни­ког­да не ви­де­ла, слы­ша­ла толь­ко, что жи­ла она да­ле­ко от­сю­да, в Ниж­нем Нов­го­ро­де, за­кон­чи­ла там жен­скую гим­на­зию и пе­ред са­мой ре­во­лю­ци­ей вы­шла за­муж. А отец её, ин­же­нер, слу­жив­ший на стро­и­тельст­ве мос­тов, об­ста­вил до­че­ри квар­ти­ру к свадьбе — он был че­ло­век обес­пе­чен­ный. Тог­да же из­вест­ным фо­то­гра­фом Дмит­ри­е­вым был сде­лан фо­то­порт­рет мо­ло­до­жёнов. Вот, собст­вен­но, и всё.

Од­на­ко Стё­пе это­го ока­за­лось до­ста­точ­но. Пе­ред сном, ког­да ма­ма укры­ва­ла маль­чи­ка оде­я­лом и га­си­ла свет, он на­чи­нал ду­мать о том вре­ме­ни, ког­да ди­ван толь­ко по­се­лил­ся в их до­ме. Он пред­став­лял се­бе мо­ло­дую ба­буш­ку в изящ­ном платье, де­да в не­из­вест­ной ему фор­мен­ной ту­жур­ке — как на сним­ке, во­об­ра­жал, как они раз­го­ва­ри­ва­ют, рас­кла­ни­ва­ют­ся, пьют чай. К ним при­хо­ди­ли гос­ти, и тог­да ба­буш­ка пе­ла под ак­ком­па­не­мент фор­тепья­но, а гос­ти уса­жи­ва­лись на ди­ван и слу­ша­ли.

От­ку­да бра­лись в его во­об­ра­же­нии эти кар­ти­ны, ска­зать слож­но. Стёпа был обыч­ный маль­чик. Он смот­рел, что все смот­рят, а чи­тать хоть и лю­бил, но всё-та­ки пред­по­чи­тал «Гар­ри Пот­те­ра». Но ког­да на­сту­па­ла ночь, он хо­тя бы не­на­дол­го пе­ре­ме­щал­ся в дру­гой, не­зна­ко­мый и по­че­му-то ма­ня­щий к се­бе мир.

Стёпа был ещё слиш­ком мал, что­бы за­ду­мы­вать­ся о том, как скла­ды­ва­лась жизнь тех, кто жил до не­го, и ка­кое это, в сущ­нос­ти, чу­до, что он во­об­ще по­явил­ся на свет. Он прос­то меч­тал. Ба­буш­ка из про­ш­ло­го бы­ла по­хо­жа на его ма­му, осо­бен­но ког­да та, ус­та­лая, са­ди­лась в крес­ло воз­ле ок­на и бра­ла в ру­ки книж­ку. Блед­ная, с ви­ду стро­гая, и та­кая неж­ная. На­вер­ное, в этом и бы­ло всё де­ло...

День шёл за днём. Про­ле­те­ли зим­ние ка­ни­ку­лы с их ёл­ка­ми, пред­став­ле­ни­я­ми и по­дар­ка­ми. Вес­на под­сту­пи­ла. Лед та­ял, снег рас­те­кал­ся ручь­я­ми, по­том сно­ва при­мо­ра­жи­ва­ло. У па­пы бы­ло мно­го ра­бо­ты, не до вы­ход­ных. Но вот в один из сквер­ных мар­тов­ских дней слу­чи­лась боль­шая не­при­ят­ность. Па­па как обыч­но ехал на сво­ем трак­то­риш­ке, сгре­бая по­се­рев­ший снег, и вдруг на по­во­ро­те в не­го въехал бо­га­тый чёр­ный ав­то­мо­биль. Во­ди­те­лю бы­ло очень до­сад­но, что он по­вре­дил ма­ши­ну о ка­кой-то там сне­го­убор­щик, он воз­му­щал­ся, жа­ло­вал­ся, хо­дил к на­чальст­ву, и кон­чи­лось всё тем, что Стёпи­но­го па­пу... уво­ли­ли.

Па­па да­же пред­ста­вить се­бе не мог, что та­кое воз­мож­но, ведь он со­вер­шен­но, со­вер­шен­но ни в чём не был ви­но­ват. Од­на­ко что по­де­ла­ешь, в та­ких слу­ча­ях спо­рить, до­ка­зы­вать что-то — бес­по­лез­ное за­ня­тие, луч­ше прос­то по­ис­кать се­бе дру­гую ра­бо­ту. Хо­тя это лег­ко ска­зать: в их ма­лень­ком го­род­ке, да­лёком от сто­лиц, с ра­бо­той бы­ло ху­до. Стёпа это знал, и ни о чём не спра­ши­вал па­пу, ког­да тот воз­вра­щал­ся по­сре­ди дня и укла­ды­вал­ся на ди­ван, что­бы не­множ­ко прий­ти в се­бя.

Де­нег до­ма ста­ло очень ма­ло. Ма­ма всё ча­ще ухо­ди­ла ку­да-то ве­че­ра­ми и при­хо­ди­ла со­всем без сил, и па­па тя­же­ло взды­хал, гля­дя на неё. Стё­пе и рас­ска­зать бы­ло не­ко­му про бедст­вия, сва­лив­ши­е­ся на их семью, вот раз­ве что ди­ва­ну. И он, ког­да укла­ды­вал­ся спать, жа­ло­вал­ся ему на не­спра­вед­ли­вость, спра­ши­вал, воз­мож­но ль бы­ло та­кое в те вре­ме­на, ког­да он был мо­ло­дой, с блес­тя­щей чёр­ной ко­жей, и сто­ял на вто­ром эта­же не­боль­шо­го уют­но­го до­ми­ка в да­лёком го­ро­де Ниж­нем Нов­го­ро­де. Ди­ван, ра­зу­ме­ет­ся, ни­че­го не отве­чал, но Стёпа был уве­рен, что он ему от ду­ши со­чувст­ву­ет.

Од­наж­ды ночью Стёпа вдруг про­снул­ся от ка­ко­го-то скри­па. Он по­вер­нул­ся в од­ну сто­ро­ну, в дру­гую, по­том сел. Не­со­мнен­но, это скри­пел и охал ди­ван, че­го рань­ше за ним ни­ког­да не во­ди­лось. Стё­пе да­же по­ка­за­лось, что он хо­чет ему что-то ска­зать. Но что? Ут­ром Стёпа, как обыч­но, ушёл в шко­лу, а ког­да вер­нул­ся, до­ма ни­ко­го не бы­ло. И тут его слов­но бы что-то толк­ну­ло.

Ос­то­рож­но, с боль­шим тру­дом Стёпа на­чал ото­дви­гать ди­ван (од­но­му, без па­пы, это ока­за­лось сде­лать не­прос­то). Сна­ча­ла не­мно­го, по­том по­даль­ше, поч­ти до се­ре­ди­ны ком­на­ты. Пы­ли на­бра­лось ещё со­всем не­мно­го, и маль­чик сра­зу уви­дел воз­ле са­мой сте­ны, в уг­лу, ка­кие-то бу­маж­ки. Он по­до­шёл бли­же: это бы­ли три ку­пю­ры по ты­ся­че руб­лей.

«Вот это да! — оша­ра­ше­но ска­зал маль­чик. — Три ты­ся­чи...», и ди­ван у не­го за спи­ной до­воль­но скрип­нул. Стёпа во­про­си­тель­но по­смот­рел на не­го. «Это ты?» Но от­ве­та, ко­неч­но, не по­сле­до­ва­ло.

Стёпа по­ста­вил ди­ван на мес­то, сел на стул и стал ду­мать: как же от­дать па­пе с ма­мой эти день­ги? Ну, не ска­жешь же им: «Вот, гля­ди­те, что я под ди­ва­ном на­шёл?!» По­ду­ма­ют ещё, что украл. Нет, так не­льзя. И Стёпа по­ло­жил од­ну ты­ся­чу в шка­тул­ку, где ро­ди­те­ли всег­да хра­ни­ли день­ги, дру­гую — па­пе в пид­жак, а третью — в ма­ми­ну хо­зяйст­вен­ную сум­ку.

Ког­да па­па с ма­мой об­на­ру­жи­ли день­ги, они дол­го не мог­ли по­нять, что всё это зна­чит. И да­же с не­ко­то­рым по­до­зре­ни­ем смот­ре­ли на Стё­пу. Но тот мир­но си­дел за сто­лом и учил уро­ки, а на их ра­дост­ное во­оду­шев­ле­ние со­всем не об­ра­щал вни­ма­ния. И ро­ди­те­ли ре­ши­ли: ну, ма­ло ли что бы­ва­ет. Об­счи­та­лись. Зна­чит, до кон­ца не­де­ли точ­но до­тя­нем. И от­пра­ви­лись в ма­га­зин.

Че­рез па­ру дней па­па на­шёл се­бе но­вую ра­бо­ту. Он те­перь ра­бо­тал на строй­ке. И трак­тор у не­го там был боль­шой, и ры­чал гроз­но, не так, как преж­ний, ко­то­рый толь­ко и мог — чис­тить ули­цы от сне­га и гря­зи.

А Стёпа был очень до­во­лен. Он не стал ло­мать го­ло­ву над во­про­сом, от­ку­да взя­лись день­ги. В кон­це кон­цов, в жиз­ни иног­да долж­ны слу­чать­ся чу­де­са, ина­че за­чем она во­об­ще, жизнь.

Но ве­че­ра­ми, укла­ды­ва­ясь спать, он лас­ко­во гла­дил свой ди­ван и ти­хо-ти­хо шеп­тал: «Я знаю, что это ты. Толь­ко ни­ко­му не ска­жу». И до­бав­лял: «Ты не бой­ся, я те­бя ни­ког­да не бро­шу, что бы ни слу­чи­лось. Да­же если ты ста­нешь со­всем ста­рень­кий...»